– Вот твой сок, Элли. Не пролей, пожалуйста. Будь осторожна, ничего не испачкай!

– Кто здесь живет? – спрашивает она, с любопытством вертя головой. – У них есть дети?

– Нет. Здесь живет один дядя.

– Он живет совсем один?

Дочь удивлена. Неужели это возможно? Как дядя может жить один и заботиться о себе?

– Да. И у него всегда чистота и порядок, Элли, поэтому, пожалуйста, будь поаккуратнее.

Она с величайшей осторожностью принимает из моих рук питье, держит чашку обеими руками и очень медленно опускает ее на поднос.

– Хорошо, мамочка, – послушно говорит она. – Я буду аккуратной. Можно мне посмотреть мультик?

Я принимаюсь за уборку кухни и слышу, как в гостиной смеется Элли. Я тоже улыбаюсь, протирая духовку, микроволновую печь, столы, которые и без того сияют чистотой. Работа не бей лежачего. Даже не верится, что мне за это платят. Потом я вспоминаю, что Луиза уезжает и мне нужно договориться, у кого чванливая матушка Алекса Чапмэна будет оставлять мои деньги. Вспомнив о Луизе, я перестаю улыбаться. Наверное, нужно подать объявление, чтобы найти парочку новых клиентов. Или попробовать обойтись без них, пока Элли не пойдет в школу? Тогда я смогу подыскать нормальную работу. Но что будет с Элли во время школьных каникул, если я так и не помирюсь с Фэй?

У меня портится настроение.

Конечно, я помирюсь с Фэй, как же иначе.

Все эти годы мы были так дружны, она должна сделать первый шаг и извиниться. Она поймет, как подло она поступила, используя нашу дружбу, сделав меня прикрытием для своей лжи, своего романа, и не сказав мне ни слова. Она еще приползет ко мне и будет умолять простить ее, куда она денется.

– Мамочка! – кричит Элли из гостиной. – Мамочка, я пролила чуточку, капельку апельсинового сока…

В половине девятого я глажу белье, и в это время звонит Мартин.

– Кто? – нелюбезно переспрашиваю я. Я совсем забыла про него.

– Мартин. Друг Нила.

– Ах да.

Я не знаю, что сказать. Пожалуй, «что тебе нужно?» прозвучит грубовато.

– Просто хотел узнать, как у тебя дела, – неуверенно говорит он.

– Прекрасно.

Почему бы и нет? Ему-то что за дело?

– Я слышал, что вы с Фэй… поссорились.

– Откуда ты знаешь?

– Мне сказал Нил. Извини. Звучит так, точно мы сплетничаем о тебе.

– Ты прав.

– Извини, – повторяет он.

Воцаряется неловкое молчание. Мне хочется попрощаться и повесить трубку.

– Я беспокоился за тебя, – говорит он неожиданно громко, точно решил высказать, что у него на душе. – Я знаю, ты очень рассердилась…

– У меня были основания.

– Я тебя не упрекаю. Если бы так поступили со мной, я чувствовал бы то же самое. Но я подумал, что, наверное, Фэй не хотела… то есть… она просто не подумала.

Я не желаю это слушать.

Я не хочу, чтобы тот, с кем я едва знакома, искал оправдание для поступка Фэй. Его мнение меня не интересует.

– Меня не интересует, что ты об этом думаешь, – резко обрываю его я. – Это касается только меня и Фэй.

– Да, – соглашается Мартин. – Прости, – повторяет он совершенно убитым голосом.

Внезапно я понимаю, чего ему стоило мне позвонить. Скорей всего, теперь он проклинает себя за это. Я была в скверном настроении, когда мы расстались, и сегодня, когда он пытается утешить меня, я веду себя как настоящая стерва. Он не виноват в том, что случилось, и, сказать по правде, пока я не узнала про Фэй и Нила, мне было очень весело с Мартином.

С одной стороны, я больше не намерена иметь дело с мужчинами вообще и с другом Нила в частности.

С другой стороны, когда тебе не с кем поговорить, кроме четырехлетнего ребенка, когда по утрам ты в гордом одиночестве убираешь чужие квартиры, а по вечерам по-прежнему одна занимаешься домашним хозяйством, возникает желание пообщаться с себе подобными.

– Ты не виноват, – говорю я.

– Я очень надеялся, что ты это поймешь, – отвечает он с облегчением. – Хочешь, поговорим об этом?

– Нет. Лучше поговорим о машинах. Или о футболе. Или о политике. Только не про Фэй и Нила. Договорились?

– Идет.

Он мнется.

– Наверное, ты не можешь пойти куда-нибудь выпить?

– Нет. Я только что уложила дочку. Но если хочешь, можешь зайти.

Я убираю гладильную доску, выключаю телевизор и включаю музыку. Раздумываю, не сменить ли джинсы на что-нибудь другое, но решаю оставить все как есть. Не хочу выглядеть так, словно я придаю этой встрече большое значение. Странно, что ко мне кто-то придет. Да еще мужчина.

Раздается негромкий стук в дверь.

– Я не стал звонить в звонок, чтобы не разбудить твою дочку, – тихо говорит он, и я невольно улыбаюсь.

Он купил бутылку вина. Я приношу с кухни стаканы и открываю пачку чипсов, купленных для Элли. Мне неловко, что стаканы разные, чипсы – самые дешевые, а мебель – обшарпанная.

– Извини… у меня все немного… – начинаю я, неопределенно обводя рукой комнату.

– Не извиняйся, – улыбается он. – Все прекрасно. Я не надеялся попасть в королевские покои. Скажи, где ты этим занимаешься? – Он с любопытством озирается.

– Чем?

– Где ты пишешь? Наверное, компьютер стоит в другой комнате?

Компьютер мне бы не помешал. Лишняя комната тем более.

Я вспоминаю уютный маленький кабинет Алекса Чапмэна и брякаю:

– Я работаю не здесь. Не люблю смешивать дом и работу.

– Правильно. – Он одобрительно кивает и разливает вино. – Так где же?

– Я снимаю небольшую квартирку, – беспечно говорю я. – Там я держу компьютер и использую ее как офис.

– Здорово. Нелегко, наверное, снимать две квартиры.

– Надеюсь, это ненадолго, – поспешно отступаю я. Господи, что я несу.

– Я тоже так думаю. Когда ты станешь знаменитой, дела сразу пойдут в гору! – говорит он и улыбается.

– Да. Твое здоровье! – я делаю большой глоток. Черт. Как мне из этого выпутаться? – Ну, хватит обо мне. Теперь давай поговорим о кардиологии!

Бутылка быстро пустеет. Мартин рассказывает мне разные истории о своих коллегах из больницы.

– Про пациентов рассказывать нельзя, – объясняет он. – Это врачебная тайна.

Он заводит разговор про наши прежние связи. Мне неловко говорить об этом, но я боюсь, что иначе разговор снова зайдет о сценариях.

– Давно ты рассталась с отцом своей дочки? – деловито спрашивает он.

– Прошло восемнадцать месяцев, – говорю я. – Он нас бросил. Нашел другую женщину.

Сказать по правде, я сама выгнала его, когда узнала про то, что у него появилась другая, но это не важно.

Мартин сочувственно качает головой.

– Моя бывшая бросила меня прошлым летом, – говорит он. – После таких вещей теряешь веру в себя.

С минуту я размышляю над этим. Заставил ли меня Дэниел потерять веру в себя? Да, он разбил мне сердце, вверг меня в бездну отчаяния, заставил плакать, негодовать, кричать, бить посуду и сторониться мужчин. Но при этом я научилась жить, когда это кажется невозможным, надеяться только на себя, заботиться о себе и своем ребенке и быть счастливой.

– Мне кажется, – задумчиво говорю я, – теперь я верю в себя больше, чем раньше.

Он удивленно приподнимает брови.

– Без этого мерзавца мне стало лучше, – решительно говорю я и с удовольствием допиваю оставшееся в стакане вино.

– Скорей всего, так оно и есть, – улыбается Мартин. – Но он, наверное, просто был не тем, кто тебе нужен.

Не тем, кто мне нужен?

Я чувствую знакомую мимолетную острую боль, от которой сжимается сердце и перехватывает дыхание.

Мы с Дэниелом идеально подходили друг другу.

Мы были как две половинки единого целого, как пара башмаков. Мы одинаково думали, говорили на одном языке, смеялись над одними и теми же шутками.

Знаете, что он сказал, когда узнал, что мне известно о его романе? Когда я сообщила ему, что эта тварь позвонила, спросила его и бесстыдно заявила, что вечером у них свидание? Когда я кричала на него, рыдая и осыпая упреками, пытаясь дать выход невероятной, немыслимой боли?