Выходя, Примо наткнулся на Харлана. Тот сидел на ступеньках трейлера и жевал куриную ножку.

– Ты чего глазеешь, парень? – спросил он. Харлан опустил взгляд:

– Ничего.

– Нечего мне заливать мозги. Ты почему не в школе? Харлан все так же смотрел вниз.

– Чувствую себя плохо, – пробормотал он.

Арета Мэй и ее дерьмовые ребятишки все время болеют. Не то что Синдра. Его дочерь! Да, она красивая девка стала. Если

бы не его собственная плоть и кровь, он бы обязательно постарался ее уложить. Ей нужен опытный мужчина, постарше, который ее кое-чему бы научил.

– Не хочешь проехаться? – спросил он Харлана. Мальчишка широко раскрыл глаза. Примо никогда еще с

ним не разговаривал, тем более никогда не предлагал покатать.

– А куда? – спросил он подозрительно.

– В город, если у тебя нет предложения получше.

– Нет.

– О'кей. Тогда прыгай.

Примо даже сам себе удивился: чего это он так раздобрился, что позволяет мальчишке увязаться за ним. Потому что в Босвелле делать было совсем нечего, вот почему. Это был крошечный, хилый городишко. Ни приличного бара, ни стриптиза, совсем ничего.

В голове у него возникла новая мысль. Если он даст деру, надо брать Ника или нет?

А что, он обязан, что ли? Мальчишка уже достаточно взрослый и противный, пора ему жить самостоятельно.

А кроме того, Арета Мэй вроде бы к нему прикипела, пусть она о нем и заботится.

Не то чтобы он сегодня собирался смыться. Сейчас он ехал в город, только чтобы запастись пивом и крекерами. А уедет он в следующую пятницу, как раз Арета Мэй придет домой с получкой. И он, разумеется, возьмет эти денежки, кто же ему помешает. А сам уедет ночью, и когда они поймут, что он утек, он уже будет за двести миль от них.

Примо Анджело тоже заслуживает приличной жизни, но приятно думать, что если ничего лучшего не найдется, то он всегда может вернуться обратно. Арета Мэй всегда его будет ждать.

Элоиза Хэнсон приехала в контору Фила Робертса ровно в полдень. Она работала три раза в неделю после обеда, печатала на машинке и вела документацию. Надо сказать, последнее время документировать было почти нечего – дела шли неважно.

Элоиза была маленькой, полненькой женщиной лет тридцати пяти, с розовыми щечками, чистюля, с мягким взглядом карих глаз. В прошлом году она овдовела – ее муж погиб от несчастного случая на консервной фабрике, – и ей нужен был заработок, чтобы содержать себя и старую мать.

Сначала отношения между нею и Филом Робертсом были исключительно деловыми, но по мере того, как шло время, они все сближались и, наконец, стали любовниками.

И оба испытывали чувство вины.

И оба ненавидели двойственность положения.

И оба не могли совладать с собой.

Как только Элоиза вошла в контору, обмахиваясь носовым платком и что-то лепеча про невыносимую жару, Фил понял, что сегодня работа не пойдет. Он взял ее за руку и повел к себе в кабинет.

– Сегодня не работаем, – сказал он, сжимая ее влажную ладонь.

Она слегка покраснела, очень хорошо зная, что он имеет в виду.

– Но мне надо отправить письмо.

– Нет, я очень хочу.

Она беспрекословно подчинилась его желанию и стала расстегивать блузку.

Фил подошел ко входной двери, запер ее, опустил штору и повесил вывеску «Закрыто».

Он знал, что Джейн подозревает его. Несмотря на его заверения, что все абсолютно и бесповоротно кончено. Но он не мог покончить с этим. Элоиза была такая заботливая, такая щедрая и безотказная. Но самое главное, в постели она была просто неукротима – женщина без предрассудков. И Фил чувствовал себя в ее объятиях настоящим мужчиной.

Он не мог сказать, что с женой ему не бывает хорошо. Для долголетнего союза у них вполне удовлетворительные отношения, но это удовлетворение граничит со скукой. А Элоиза была другая – она возбуждала в нем страсть, на которую, как он думал, он уже не способен. Элоиза позволяла ему снова пережить острое наслаждение, как в молодости. В конце концов, ему нет еще и пятидесяти и можно, конечно, позволить себе этот последний взлет.

Недавно Джейн предъявила ему ультиматум.

– Уволь ее, – сказала она тоном, не допускающим возражений.

– Но почему? – ответил он, стараясь говорить авторитетно, как глава семейства. – Она великолепный секретарь. И ты ведь знаешь, что между нами больше ничего нет.

– Мне это совершенно безразлично, – ответила Джейн, – но я не хочу, чтобы эта шлюха была рядом с тобой.

Джейн никогда не употребляла грубых выражений, и он был потрясен, услышав от нее такое слово.

Фил знал, что уволить Элоизу необходимо, и он это сделает, но все откладывал. Элоиза была его единственной радостью: ну что у него есть, кроме нее?

Лорен и Дон сидели вместе на траве и ели бутерброд с тунцом.

– Я знаю, ты ходила с Ником, – сказала Лорен, не желая вникать в подробности, но все же ей хотелось узнать, насколько серьезны были их отношения.

– Но это было до того, как он начал встречаться с тобой, – объяснила Дон. – Как только ты вошла в кадр, все было кончено. – Она передернула плечами. – Послушай, я все понимаю. У меня было много таких парней, как Ник. Знаешь, я им нужна для затычки. Я всегда под рукой. Когда им нужно, они за мной приударяют. Но тебя он любит, а меня никогда не любил.

– Сказать тебе кое-что? – спросила нерешительно Лорен.

– Давай, жми, – ответила Дон, поглощая бутерброд.

– Это… как-то неловко говорить…

– Ха! – ответила Дон. – Мне ты можешь доверять. Ведь я все знаю. И меня ничего не смутит.

Лорен вздохнула – это был долгий и усталый вздох.

– Понимаешь, мои родители очень строгие и не разрешают мне видеться с Ником уже почти два месяца… И я не знаю, что мне делать.

– Что ты имеешь в виду? Мне ты можешь сказать. Было очень трудно, но Лорен все же сказала:

– Я… наверное… беременна.

И сказав, поверила, наконец, что это действительно так. Но, выразив вслух свои подозрения, она почувствовала, как ей сразу стало гораздо легче.

– Черт возьми! И сколько времени? Лорен не отрывала взгляда от травы.

– Почти шесть недель, – промямлила она, – и я боюсь сказать родителям. Я должна увидеться с Ником. Я должна сказать ему об этом.

– Ну, это хорошая мысль.

– Но как это сделать?

– А как ты можешь этого не сделать? Будь я на твоем месте, я бы сразу пошла на заправку и сказала бы ему. Ты не должна все это переживать одна.

– А что, если об этом узнают родители?

– Но разве тебе может быть хуже, чем сейчас? Дон была права.

– Я это сделаю, – ответила решительно Лорен.

– Может быть, вам стоит сбежать и пожениться, – сказала с воодушевлением Дон. – Очень будет романтично.

– Да, и это очень понравится моим родителям.

– Перестань о них беспокоиться. Поговори обо всем с Ником. Как я понимаю, у тебя два пути: или выйти за него и родить ребенка, или сделать аборт.

Слово «аборт» ужаснуло ее. Если у нее действительно там, внутри, живой ребенок, она ни за что не причинит ему вреда, об этом и подумать невозможно.

– А с тобой это случалось? – спросила Лорен.

– Честно говоря, никогда. Но я всегда предохранялась. Разве Ник не пользовался презервативами?

Раньше Лорен никогда бы не поверила, что сможет обсуждать такие интимности с Дон.

– Нет… он сказал, что… вовремя… э… ушел.

– О Иисусе! – воскликнула Дон с отвращением. – Никогда не позволяй им это говорить, так всегда говорят, испокон веку. Это и еще: «Ну, позволь мне только полежать рядышком, клянусь, я до тебя не дотронусь…» – Она вскочила и протянула руку. – Пойдем, вставай, надо разработать план действий. Если можешь улизнуть сейчас из школы, то иди прямо на заправку, послушай, что он на все это скажет, и тогда решишь, что тебе делать. Если повезет, ты вернешься сюда до приезда матери.

– Ты права, – сказала Лорен, глубоко вздохнув. – Ведь правда, больше нечего делать!

– Конечно, и он так же за все отвечает, как и ты. Он, задница этакая, должен был предохраняться. Ну, не беспокойся, что бы вы ни решили, я твой друг и помогу, чем сумею.