— Тебе чего не спиться? — Пахом заметил мое присутствие и тут же принялся одеваться, выбравшись предварительно из озера.

— Больно громкий ты, дед. Поспишь тут с тобой.

— Доживешь до моих лет, еще не таким станешь.

Пахом опять ссутулился, и превратился в настоящего деда, однако я хорошо запомнил жилистое тело и кожу, практически лишенную морщин.

В течении дня мы так и не добрались до нужной деревни. Шли без спешки, выбирая наиболее удобный маршрут, поэтому расстояние до цели сокращалось не так быстро, как бы мне хотелось, однако дед держал удобный для себя темп и ускоряться совершенно не желал.

Куда лежал наш путь, я, если честно, не представлял. Видел, что двигаемся мы куда-то на восток, в сторону от границы с Каспием, но так как карту княжества наизусть не помнил, то судить мог только приблизительно.

Небольшая низина, окруженная со всех сторон холмами, открылась нам лишь на третий день пути. Сперва я увидел просвет в сплошной стене леса, а затем мы выбрались на пригорок, с которого хорошо была видна почти вся деревня.

Издали несколько десятков домов, что были раскиданы по всей маленькой долине, выглядели будто грибы, выросшие после дождя. Какой-то определенной структуры в их размещении я не заметил, скорее всего, жители строили себе жилища как придется — без генерального плана и распоряжения начальства. Лишь в центре деревни дома несколько расступались, образуя центральную площадь.

Неподалеку от жилых построек текла река, на берегу которой стирали одежду несколько женщин. Вокруг них, как стайка мелких рыбешек, крутилась ребятня. Дальше за рекой зеленели поля с взошедшими не так давно злаковыми, а с другой стороны деревни возле леса пряталось от дневной жары и палящего солнца стадо коров и коз.

— На месте, — довольно сказал Пахом. — Осталось только старосте тебя сдать и можно домой двигать.

— А что на счет Ершова и Зимина, они тут живут?

— Ну, Зимина ты точно сегодня не увидишь, а вот Ершов тот частенько в деревне бывает.

— Расскажи хоть, что это за люди.

— Люди как люди, каждый — дурак по-своему. Сам разберешься, чай не ребенок уже, — дед остался верен в себе, лишнего слова из него оказалось не вытянуть.

Как только мы приблизились к деревне, до меня тут же донесся лай собак, учуявших чужака. Почти из каждого двора раздавалось громкое брехание, оповестившее всех местных жителей о прибытии в их селение новых лиц. В открытых ставнях показались любопытные женские лица, из-за заборов выглядывали дети. Мужчин я почти не видел.

Пока мы шли к старосте, я с интересом подметил, что дома в деревне зачастую сильно отличаются друг от друга. В основном они представляли из себя одноэтажные бревенчатые строения, с покатой крышей из соломы и торчащей из нее трубой, обмазанной глиной. Не богато, прямо скажем, хотя и откровенных развалюх я не видел. Однако, ближе к центру деревни появились двухэтажные особнячки, которые и двор имели побольше, и выглядели куда симпатичнее чем остальные. Все-таки имелись здесь люди, немного «ровнее» чем другие, что бы там не говорил Мирон.

— Тут местная знать живет? — в шутку спросил я, не теряя надежды разговорить угрюмого деда.

— Нету здесь знати.

— Да я понимаю, а все же, кто?

— Одаренные, но не потому, что лучше других, а потому что с них спрос больше. Они за правое дело борются, а в случае чего будут защищать простых людей не жалея живота, — буркнул Пахом и оставшуюся дорогу молчал.

По моим представлениям, дом старосты должен был находиться в центре деревни, однако путь наш лежал другое место и селение мы прошли насквозь, остановившись на окраине у большого деревянного дома. С огороженного забором двора слышались удары железа по железу, поднимался в воздух дым горящего очага.

— Тут жди, — бросил Пахом и шагнул к воротам.

Не было моего проводника минут десять, после чего он вышел на улицу вместе с крупным мужчиной, являвшимся, судя по подпалинам на бороде и кожаному фартуку, надетому поверх одежды, еще и местным кузнецом.

— Вот он, Кузьма, — дед махнул батогом в мою сторону. — В письмо я не заглядывал, так что разбирайтесь с ним сами, а мне домой пора.

— Не останешься? — спросил Пахома кузнец. — Баньку истопим, брагу достанем.

— Чего мне, своей бани мало? Бывай, Кузьма.

Со мной Пахом попрощаться даже и не подумал, довольно резво двинувшись в сторону леса.

— Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, — пробормотал я, глядя в спину уходящего деда.

— Чего говоришь? — спросил меня Кузьма.

— Хороший, говорю, дед, неразговорчивый только.

— Ну а что ты хочешь, он всю жизнь один — ни жены, ни детей, тут хочешь-не хочешь молчуном станешь. Пошли что ли в дом. Мишутка! — крикнул мужчина, и со двора тут же показался щуплый парнишка лет десяти. — Сбегай к Савелию, скажи, что Мирон весточку передал, и пусть сюда идет, поговорить надо.

Пацана будто ветром сдуло. Только что он был тут, а в следующую секунду только пыль в воздухе повисла, поднятая босыми пятками.

Все разговоры Кузьма предложил отложить до прихода Ершова. Гостеприимно предложив мне перекусить с дороги, староста провел меня в дом.

Внутреннее убранство избы вряд ли можно было назвать богатым. Низкий потолок, стены без штукатурки, простая мебель, узкие окна. Две большие комнаты вполне могли вместить большую семью, но массивная печь в центре дома съедала изрядную часть свободного пространства. Домочадцев внутри не было, как пояснил староста, жена его на речке стиркой занималась, а дети либо помогали старшим, либо шлялись по деревне.

Пока мы ждали Ершова, Кузьма вытащил из погреба кувшин, наполненный до краев квасом, круг хлеба и изрядный кусок сыра. Отказываться от угощения я и не подумал — консервы уже поперек горла вставали, а по квасу я еще в прошлой жизни соскучился.

Прохладная кисловатая жидкость быстро утолила жажду, но оторваться от кружки я смог, только ополовинив двухлитровый кувшин. Сыр и хлеб так же не остались без внимания, и когда на пороге избы появился мужчина средних лет от угощения уже не осталось и следа.

Не задерживаясь у двери, Ершов, (в том, что это он я был уверен) быстро прошел к столу и принялся с интересом рассматривать меня. Я в свою очередь, ответил ему тем же, отмечая про себя особенности внешнего вида этого человека. Невысокий, смуглый, с приятными чертами лица и веселыми глазами. Лет ему было от тридцати до сорока, точнее сказать мешала аккуратная бородка и густые усы, спускающиеся до подбородка. Опрятная одежда, сшитая из качественного материала, ножны с оружием притороченные на поясе, все это говорило, что передо мной совсем не рядовой житель деревни.

— Так вот какую весточку Мирон передал, — покачал головой Ершов, — ну здравствуй юноша. Судя по одежде, ты к нам прямиком с заставы прибыл, курсант?

— Был им, — кивнул я.

— Погоди ты с расспросами, — Кузьма обратился к Савелию, — Мирон письмо передал, прочти сперва.

Перевязанный ниткой сверток бумаги перекочевал из рук в руки. Ершов бережно развернул лист и углубился в чтение, внимательно изучая каждую строчку, и чем дольше мужчина вникал в написанное, тем сильнее менялось его лицо. В дом он зашел расслабленным и веселым, а сейчас я буквально чувствовал, как сильно напрягся Савелий.

— Вот это новости, — Ершов присел на скрипнувший под тяжестью человека деревянный стул. — Что-то назревает, Кузьма, вот помяни мои слова, что-то назревает.

— Угу, читал уже, если Мирон правду пишет, то может и война начаться. Когда Орловское с Каспием последний раз воевали, лет пятьдесят назад?

— Около того.

— А с другой стороны, нам-то что? Если дворяне друг другу глотки перегрызут, мы только в прибытке останемся. Ты лучше скажи, что с парнишкой делать?

— Это у него надо спросить, — Ершов повернулся ко мне. — Ты, парень, чего хочешь от жизни?

— Не помереть раньше времени, — ответил я.

— Похвальное желание. А еще? Мирон написал, что ты офицеру с заставы руку отрезал? Это правда?