— Дурачок ты, Вася, — улыбнулась Жаннет. — Когда все ушли завтракать, я пошла в комнату к полковнику. То, что там увидела, и заставило меня тут же тот пистолет в комнату подбросить — и кинжал в восковую фигуру полковника всадить!
— В восковую? — разом вскрикнули Бутурлин и князь Андрей.
— В восковую! — засмеялась Жаннет. — А потом, когда Христофор Карлович всех в комнату привел, я посмотрела, как отреагирует на пистолет и кинжал тот, кто весь этот театр восковой придумал. Отреагировал молниеносно. Надо отдать ему должное. И тут я дала промах. Да и вы, господа, не на высоте оказались. Один меня в убийстве упрекнул, а второй стреляться вздумал. А ведь полковник еще был жив!
— И жив сейчас? — спросил с надеждой в голосе князь Андрей.
— Боже! — выкрикнула вдруг Жаннет.
— Что случилось? — спросил ее Бутурлин.
— Смотрите туда! — указала Жаннет на дорогу. Бутурлин и князь Андрей взяли подзорные трубы и стали смотреть.
Русский возок — два солдатика, ямщик — и долгий ящик под рогожей — на той дороге наши герои в подзорные трубы увидели.
Лошади уже на снег рухнули — возле них ямщик и солдатики суетились. Все силились поднять их. Три всадника возле них остановились, спешились. Помочь, видно, решили. Вот в этот момент и крикнула Жаннет: «Боже!»
Всадники спокойно подошли к солдатикам и ямщику — и всадили кинжалы свои им в их сердца!
Те даже не вскрикнули.
Потом всадники к возку подошли. Рогожу с саркофага скинули, стеклянную крышку отбросили и тело Порфирия Петровича попытались из саркофага выкинуть, но не успели. Четвертый всадник откуда не возьмись появился на дороге — и на скаку он из двух седельных пистолетов в них выстрелил!
Седельные пистолеты весьма и весьма грозное оружие. Полголовы ими можно отстрелить.
Голову Порфирию Петровичу и отстрелил этот всадник!
Нет, и в разбойников он не промазал. Два разбойника рухнули прямо в возок. Третьего разбойника он застрелил третьим выстрелом. У всадника четыре сидельных пистолета было.
Не слезая с лошади, он пьяных лошадей выпряг (на ноги они уже встали), а возок поджег. Солома на дне саней лежала. Она и вспыхнула — и тут же пламя саркофаг объяло.
— Что же он, подлец, делает! — проговорил Бутурлин.
— Следы преступления заметает, — ответила Жаннет. — Все, господа, — сказала она чуть погодя. — Пора и нам на грешную нашу землю! Одно дело сделано — и сделано превосходно!
Так кто же ты, Жаннет?
И кто тебя послал к старому князю Ростову?
А кто тот, кто сделал это дело?
Конечно же, господа читатели, это ротмистр Марков. Так что пора и нам на грешную землю. Время подошло к обеду. Правда, гости еще не все прибыли. Скажу сразу, что Параша и Мария на обед этот ехать не собираются.
Когда они получили приглашение от князя Ростова, Мария вынуждена была показать Параше письмо Катишь Безносовой!
Пардон, я не точен. Не когда получили приглашение, а когда Мария прочла письмо Катишь, а прочла она его как раз в четверг — прочла, поплакала — и тут же стала писать ответное письмо Катишь, а потом уж показала то письмо Параше.
Лучше бы она показала свое письмо к Катишь Безносовой!
Вот оно, господа читатели. Написано оно, разумеется, на французском. Я даю его в русском переводе.
Мой дорогой и бесценный друг!
Разлука, я вижу, тебе пошла на пользу. Ты, наконец-то, поумнела. Прости меня за мою эту откровенность.
А ваши московские новости для нас, Катишь, не новости. Эти «новости» — заговоры и прочие мистификации — пекутся, точнее — пишутся в нашей Тверской губернии — в поместье князя Ростова! Скучно старому князю — вот он и забавляется. Об этом мне Ипполит рассказал. А ему рассказал один верный его человек — управляющий князя Ростова. Управляющий сейчас в большой опасности. Князь подозревает, что он знает о всех его проделках, а есть у него проделки и кровавые (о них я пока тебе не могу написать, но скоро вы все о них узнаете (Ипполит о всех проделках княжеских государю нашему Павлу Петровичу написал)!
Только пойми меня правильно, Катишь. Мы не интригуем против него. Конечно, князь нам родственник, но, как сказал один древний философ, истина дороже. А насчет Андрея Ростова у меня давно нет никаких иллюзий (я не титулую его, так как он хотя и сын его, но сын от какой-то крепостной; сама понимаешь, князем быть не может!). Думаю, он все свои пороки от отца своего унаследовал и матери своей! И будет, согласись, несправедливо, если он все его богатство унаследует. А не моя бедная мать, урожденная княжна Ростова Ольга Андреевна! Ты помнишь ее историю? Выйдя по любви за графа Балконского (моего отца), но против воли своих родителей, — тут же была ими наказана — и лишена всего. И все досталось ее сумасбродному брату, князю Николаю Андреевичу. Разве это справедливо? Нет! Ипполит эту справедливость и хочет восстановить. Надеюсь, восстановит. Сегодня он едет к князю — и все там ему откровенно выскажет!..
На этом месте Мария прервала свое письмо к своей подруге. К ней в комнату вошла Параша напомнить, что пора собираться к князю Ростову. А она ей письмо Катишь в руки и сунула! Читай, мол.
Параша, прочитав письмо, зарыдала, а Мария утешать ее бросилась. Глаза ее карие целовать стала, слезы ее соленые, горькие, язычком слизывать. За плечи ее обняла. Параша и опомниться не успела, как с нее платье Мария стащила. Ловко она Парашу раздела. Трепетно. Грудь ее яблочную, сосочки янтарные губами своими мяла. Сосочки набухать стали, а она уже всю Парашу поцелуями покрыла. Вожделенно, страстно. Пальчиками своими Мария и до ее сокровенного, девственного, места добралась.
Потом ртом своим алчным, языком своим лесбийским все там у нее вылизала. До трепета сладостного Парашу довела.
Опомнившись, Параша подругу свою отстранила.
— Зачем, Мари, ты со мной это сделала?
— Не знаю, — ответила Мария.
Нет, знала она, зачем она с ней это проделала, зачем к любви этой лесбийской ее приобщила.
А брат ее Ипполит за дверью стоял.
Нет, не подглядывал. Просто ехать к князю уже нужно было.
— Мария, — крикнул он сестре, — мы опаздываем.
— Мы не поедем! — ответила Мария. — Поезжай в их вертеп один.
Ипполит еще постоял какое-то время под дверью. Понял, что не поедут, и поехал один к князю Ростову.
Как он разминулся по дороге к князю с драгуном Марковым, ума не приложу!
Наверное, Марков хотел специально разминуться. Где-нибудь в кустах прятался, ждал, когда Ипполит Балконский к князю уедет.
Уехал — драгун в дом к нему и нагрянул, чтобы с Парашей поговорить. Правда, дело у него и к графу было. Но об этом потом.
А о том разговоре, что между драгуном и Парашей произошел, я сейчас расскажу.
— Я знал вашу покойную матушку, — сказал ей драгун печально, а ухмылку в своих черных усах спрятал. — Отчасти я виновник вашего, Прасковья Ивановна, несчастья. Но ведь бывает и так! Небо пасмурное, осень, дождь вторую неделю льет — и вдруг солнце сквозь тучи пробьется — и сердце оживает! И у вас есть это солнце. Ваша любовь к князю Андрею. Она пробьет эти черные тучи ненастья и несчастья!
Вот ведь в какие поэтические аллегории взмыл… подлец! Нет, чтобы проще сказать: «Я вашу матушку заживо спалил!»
— Вы шутите, ротмистр? — насмешливо возразила ему Мария. Разговор происходил в ее присутствии.
— Нет, не шучу! — ответил ей Марков, посмотрел на Парашу — и воскликнул: — Я не понимаю! Вы разлюбили князя Андрея? Почему?
— Нет, не разлюбили! — ответила за Парашу Мария. — Это он разлюбил.
— Разлюбил? Не поверю!
— А то, что он с конногвардейцем Бутурлиным учинил, как вы объясните? За что он из Москвы генерал-губернатором Ростопчиным выслан?
— Он учинил? Он выслан? — захохотал Марков. — Так, значит, московская сплетня уже и до вас дошла. Прасковья Ивановна, — заговорил убежденно драгун, — не верьте этой сплетне. Я служу у графа Ростопчина. Мои сведенья из первых рук. Не высылал его губернатор. Скажу даже больше, хотя это тайна великая. Князю Андрею поручено графом Ростопчиным секретнейшее дело. Ради этого дела он пожертвовал своей репутацией, но не своей любовью к вам, Прасковья Ивановна. Да вы лучше меня это знаете. Он же вам письмо написал. Непременное условие — вас, Прасковья Ивановна, в это дело посвятить, князь Андрей губернатору выставил. Неужели вы письмо это от него не получили?
