— Опять двадцать пять, — скаламбурило привидение. — Я же вам говорил, не было тех фельдъегерей! То есть убийств тех не было, — поправило оно тут же себя. — Те фельдъегеря у корнета Ноздрева два месяца пропьянствовали да в карты проиграли. Казне потом пришлось карточные их долги оплатить. Что же касается письма, то тут не мой промах, а Жаннет. Она вечно путалась у меня под ногами со своим Бутурлиным. Тем выстрелом я и хотел ее на место поставить. И поставил. В обморок барышня упала. А ведь знала, что холостой выстрел был! Но вон как вышло. Бутурлин мне, пардон, морду набил. Если бы я не при исполнении своей миссии был, разве ему это позволил бы? Так что все сходится, господин писатель! — И опять его хохот потряс парусную комнату. Потом, нахохотавшись, оно мне издевательски произнесло: — Пишите, но с учетом того, что я вам только что рассказал!

Привидение скрылось в темноте, а я был в полном отчаянье. Что же с моим романом мне делать? Писать его дальше как ни в чем не бывало (как управляющий лукаво посоветовал) — или сжечь его к черту?

И сжечь его было жалко — и писать дальше сил моих не было.

— Знаете, в чем ваша ошибка? — спросила меня вдруг княгиня Вера.

— В чем? — поднял я голову.

— В том, что роман свой писать вы к нам приехали. И всему, что мы вам говорим, верите!

— Да не всем я верю! — возразил я ей. — Только вам.

— А зря! — неожиданно выкрикнула она. — Думаете, я все знаю? Думаете, меня не могут обмануть, как вас только что обманули? Мне же, сами знаете, сколько лет было, когда я умерла. Семнадцать. Семнадцатилетней девчонкой я и осталась!

— Так управляющий опять мне все наврал? Но ведь вы же сказали, что..?

— Нет, не все в его словах было ложью. Но ведь он из Тайной экспедиции! Как вы не понимаете?! Они, из Тайной экспедиции, мастера… ложь, словно платье старое, так перелицевать, что она правдой станет, а правда — ложью. И больше ничего я вам не скажу. Не буду грех на душу брать. Я сама до сих пор не понимаю, что произошло тогда. Но заклинаю вас! Уезжайте. Здесь вам роман не дадут дописать. — И княгиня Вера загасила свечу.

— Нет, погодите! — остановил я ее в дверях. — Скажите, а фельдъегерей, действительно, не зарезали?

— Этого я не знаю. Прощайте!

— Последний вопрос, — бросился я за ней в коридор. — Александр Васильевич к этому делу причастен?

— Да, причастен! — ответила княгиня Вера.

И ответила так быстро, уверенно и твердо, что я даже и не понял сразу, что она мне сказала. В первый момент мне показалось даже, что она сказала мне:

— Да, виновен!

На следующий день я проснулся в парусной комнате. Голова моя болела, словно с похмелья. Настроение было отвратное. «Что ж, — сказал я вслух, — княгиня Вера права. Дописать мне роман тут не дадут. Надо уезжать». И я стал собирать вещи. Вдруг зазвонил мой мобильник.

— И не пытайтесь! — услышал я незнакомый мужской голос в трубке. — Вас из дворца не выпустят, пока вы свой роман не допишите.

— Кто не выпустит? — оторопел я.

— А вы не знаете? — глумливо ответил незнакомец.

— Нет, не знаю! — возмутился я. — И кто вы такой, чтобы мне угрожать?

— Помилуйте, разве я вам угрожаю? Наоборот, господин писатель, я вас оберегаю. И, кстати, вы отлично знаете, кто я такой. Мы с вами встречались. Неужели забыли? Ведь это я передал вам тетрадки Порфирия Петровича.

— Так это были вы? — спросил я с дрожью в голосе.

— Да, это был я, — не сразу ответил он мне. — Вспомнили?

Разумеется, я его вспомнил — и ужас охватил меня.

Думаю, необходимо рассказать вам, как оказались у меня тетрадки Порфирия Петровича Тушина.

Дело было так.

Первую часть своего роман я писал дома. И вот, любезные мои читатели, стоило мене ее закончить, как раздался телефонный звонок — и я услышал в трубке этот голос:

— Нам необходимо встретиться!

— Зачем?

— Мне поручили передать вам пакет.

— Пакет? Что за пакет? Кто поручил?

— Что за пакет, я не знаю, хотя догадываюсь, что в нем. А поручил мне его вам передать Порфирий Петрович Тушин!

— Тушин? Порфирий Петрович? — рассмеялся я. — Да знает ли вы, милостивый государь, — издевательски продолжил я, — что Порфирия Петровича Тушина?..

— Знаю! — перебил он меня. — Но вам только кажется, что вы его выдумали. — И незнакомец расхохотался. Его хохот столь знакомым мне показался, что я подумал, не привидение ли хохочущее мне позвонило?

Нет, подумал тогда совершено о другом человеке. С привидением Чичикова я еще не был знаком. Это сейчас уверен, что голос у позвонившего очень похож был на его голос. А он издевательски продолжил:

— Нет, я не привидение Павла Петровича Чичикова. Не пугайтесь. А Порфирия Петровича, уверяю вас, вы не выдумали. Вернее, выдумали, конечно. Но вот ведь какая, как вы любите говорить, закавыка, любезный мой писатель! Он на самом деле существовал. Так что все, что вы о нем написали, истинная правда. И вам я сейчас это докажу! — И он мне слово в слово процитировал только что мной написанное.

Разумеется, он меня удивил, но не убедил — и все же мы встретились.

Встречу он мне назначил в метро, в час пик. Я ждал его минут сорок — и когда решил, что он не придет, и пошел к эскалатору, он догнал меня и, на ходу торопливо сунув мне в руки толстый пакет, завернутый в газету, сказал: «Я вам позвоню!» — и скрылся в толпе.

Придя домой, я развернул газету. На пакете, перевязанном крест-накрест шпагатом, прочел: «Николаю Эн. Передать в собственные руки 7 ноября 2014 года». В пакете оказалось пять толстых тетрадей в клеенчатых переплетах и письмо. Я разорвал конверт, вынул письмо и стал читать.

Прочитав это, я возмутился. Я его, пророка нашего российского, «верно угадал»?! «Помилуйте, — вскричал я, — Порфирий Петрович! Вы же сами надоумили написать меня этот роман!» — и тут же опомнился. Видимо, были у Порфирия Петровича причины так мне написать.

Какие причины?

Не знаю пока. Могу лишь сказать, что пророческие, наверное, и веские. А как он меня надоумил написать роман, каким образом, — я расскажу, можеть быть, в своем романе десятом «Победа серого цвета». Я его уже начал писть — вот его начало.