— А как же ты?

— Я задержусь. Я должен объясниться с нашим дядей, — добавил он торжественно. — Поезжайте! — и прошептал ей на ухо: — Этот конногвардеец все сделал за нас. — И сдержанно улыбнулся: — Весьма учтиво с его стороны. — И раскатисто захохотал, и так громко, что стоявшие в трехстах метрах лошади заржали испуганно — и вздыбились! И драгун Марков еле удержал их на месте.

Всю дорогу Параша, забившись в угол кибитки, молчала. Лишь изредка плечи ее сотрясали рыдания. Но вскоре они прекратились, и только ее глаза были полны слез. Но и они вскоре высохли.

Вот эти глаза, уже сухие, без слез, увидел ротмистр Марков, когда он помог ей выйти из кибитки, — и содрогнулся!

Это уже были не те прежние, девичьи, глаза — наивные и восторженные (даже в горе своем еще верившие во что-то, пусть даже в несбыточное), а бездонные и равнодушные глаза женщины, решившей для себя твердо и непреклонно, что!..

— Прасковья Ивановна, — тихо, чтобы его не услышала Мария, заговорил драгун, — подождите меня здесь. У меня к вам есть один разговор.

Параша остановилась возле тройки, а он подошел к Марии и сказал ей: — Я не знаю, конечно, что там произошло, и знать не хочу. Но оставлять это не в моих правилах. Я возвращаюсь в княжеское имение — и потребую от них объяснений. Прасковью Ивановну я беру с собой! — добавил он решительно.

— Но! — возразила было Мария; но драгунский ротмистр Марков, этот пьяница и картежник (о прочих его «достоинствах» умолчим) подхватил на руки Парашу, отнес ее в кибитку — и, натянув вожжи, крикнул:

— Графиня, не поминайте лихом. Может быть, еще когда-нибудь встретимся. Тогда я вам все объясню!

Они встретятся непременно! И очень скоро. Мария передаст драгуну письмо к своей подруге Катишь Безносовой.

Да, то самое письмо, которое я столько раз цитировал.

— Поверьте, Прасковья Ивановна, я вас отлично понимаю, — сказал драгун, когда они отъехали с версту от дома Балконских. — Сам был на грани этого. Но понял, грех это большой! Грех. А вам еще жить да жить. И матушка ваша… — Он замолчал. — А у них вам никак нельзя оставаться. Ваша подруга Мария…

— Пожалуйста, — заговорила вдруг Параша, — не говорите мне ничего о ней!

— Хорошо, не буду, — ответил Марков. — Понимаю. А с князем Андреем…

— И о князе не надо! — взмолилась Параша. — И в имение к ним не надо ехать! Увезите меня… увезите! — и она зарыдала.

— Куда вас отвезти, скажите? Я вас отвезу хоть на край света, — сочувственно заговорил драгун. — Но сперва мы заедем к капитану Миронову. Не возражаете?

— К капитану Миронову? — удивилась Параша. — Зачем? — Капитана Миронова был женат на двоюродной сестре ее матери. И она сказала: — К ним тоже не надо.

— Я только переговорю с ним, а вы можете даже не выходить из кибитки. — Капитана Миронова драгун Марков отлично знал. Прошлым летом, когда приезжал за воздушными шарами, он в его доме остановился.

В Арсенальный городок они приехали глубокой ночью.

Попасть туда было непросто. Хотя он не был окопан рвом, как княжеский дворец, но вокруг него рыскали черкесские разъезды. Но не зря же драгун когда-то служил в армейской разведке самого Александра Васильевича Суворова. Лихо он мимо всех этих разъездов проскочил!

Подъехали к самому крыльцу дома капитана.

Все в доме спали, и драгуну пришлось долго стучать в дверь.

— Кого там черти носят? — услышал он наконец голос Матрены за дверью — и громко, чтобы и Параша услышала, он ответил:

— Матрена, это я. Открывай!

— Ах, батюшки! — радостно засуетилась Матрена и загремела запорами. — Вот радость, так радость. Заждались. — И она вышла на крыльцо. — Сокол наш, благодетель!

— Матрена, это ты? — раздался вдруг голос Параши из кибитки.

— Прасковья Ивановна! — еще радостней заговорила Матрена. — Матушка ты наша. — И она легко сбежала с крыльца к тройке. — Что ж вы не выходите?

— Она ничего не знает, — тихо предупредил ее драгун.

Параша вышла из кибитки.

Через пять минут она лишилась чувств.

— Да помогите мне! — вскричала Пульхерия Васильевна. Она тоже была вся в слезах. Драгун с Матреной приняли из ее рук Парашу и усадили в кресло.

Матрена бросилась за своими снадобьями, а драгун обратился к Пульхерии Васильевне:

— Я тороплюсь, — заговорил он тихо, но твердо и непреклонно. — Мне сказали, что пакет у вас. Будьте любезны, Пульхерия Васильевна, отдайте его мне.

— Пакет? — не поняла она его. — Какой пакет?

— Тот самый! — раздраженно ответил Марков.

— А, пакет! Но погодите! Видите… моя дочь… — И она страдальчески посмотрела на Парашу, которая все еще не пришла в себя.

— Ступайте за пакетом. Я присмотрю за ней! — грубо ответил Марков.

Разительная перемена произошла в облике нашего драгуна. Лицо его, пусть и злодея, не лишено было до этого момента благородного мужества и великодушия, но сейчас оно было отвратительно.

Нетерпеливое раздражение обезобразило его. Усы топорщились, глаза вылезли из орбит.

— Ступайте же за ним. Я тороплюсь.

— Ни за каким пакетом я не пойду! — гордо и недовольно ответила ему Пульхерия Васильевна. Свирепый вид драгуна ее ничуть не испугал. — Да и нет у меня никакого пакета. — И она, как бы в отместку за столь бесцеремонное его поведение (от больной дочери гнать ее за каким-то пакетом?!), сказала: — Этот пакет я отдала Порфирию Петровичу! — и она была уже готова принять смерть от рук этого драгуна — как вдруг сей драгун в миг опять преобразился.

— Слава Богу! — выдохнул он. — Он в надежных руках. — И широко улыбнулся Пульхерии Васильевне. — Позвольте вашу ручку поцеловать. Позвольте! — И склонился в поцелуе над ее рукой.

— Так вы? — недоуменно спросила его наша несравненная красавица. — Вы тоже?..

Драгун ничего не ответил, но так выразительно посмотрел на нее, что вопросов лишних задавать не надо было.

Разумеется, что и он тоже!.. И все же.

— Что за шум? — вошел в комнату Порфирий Петрович. В левой руке он держал зажженную свечу, а в правой — заряженный пистолет.

— Дочь моя приехала! — радостно ответила Пульхерия Васильевна и добавила: — И вместе с ней ротмистр Марков… за пакетом. — Последнее слово она произнесла после некоторого раздумия и с большим сомнением в голосе.

Она призналась во всем Порфирию Петровичу. Излила ему всю свою бедную — вдовью душу! После чаепития излила. И наш капитан в отставке осыпал ее поцелуями.

— Ах, злодеи! Какие же все они злодеи! — говорил он ей при этом. — Они за это жестоко поплатятся все. И в первую очередь князь!

Да, господа читатели, из рассказа Пульхерии Васильевны выходило, что старый князь главный заговорщик, главный злодей во всей нашей истории. И в его разбойничьей шайке: и управляющий, и его секретарь, и полковник Синяков, и…

В общем, все поголовно!

Разве что капитан Миронов еще в эту шайку не принят по причине своего низкого происхождения — и простодушного сердца — и недалекого ума!

А пакет на хранение передал ей…

Разумеется, она сказала, кто ей передал сей пакет; а я вам пока не скажу — и, конечно, не потому, чтобы вас еще потомить, а просто я еще не верю до конца Пульхерии Васильевне. Может, она все наврала про старого князя? Так что могла свободно напраслину и на того человека наговорить, поэтому не называю вам его.

— За ним к вам ротмистр Марков приедет, — сказал он нашей бедной вдове. — Только ему отдадите из рук в руки. Вы правильно меня поняли? Повторите!

— Передать только ему из руки в руки, — спокойно повторила Пульхерия Васильевна, но тут же решила, что никому она этот пакет не отдаст. Хватит с нее всех этих английских злодейств. Хватит! И не отдала бы. Не сомневайтесь. Умерла бы, а не отдала! Но тут на ее счастье Порфирий Петрович объявился.

— Да, за пакетом! — твердо сказал драгун. — Порфирий Петрович, он у вас?

— У меня, — ответил капитан артиллерии в отставке. — А что?