— С превеликим удовольствием, Александр Васильевич!

На том они и расстались. Замечу только, что Александр Васильевич все про Ростопчина понял, как тот ему про Порфирия Петровича Тушина рассказал — артиллериста нашего курносого.

Вот в чем вся закавыка была!

«Артиллерия» — слово шустрое, беглое! То с одной горушки пальнет, то — с другой. То ядрами, а то и — шрапнелью!

А станешь его быстро произносить — не выговоришь. И не только язык, но и шею сломаешь.

— Ах, забыл читателю нашему сказать, — спохватился Павел Петрович, — какой сумрак в своем кабинете Федор Васильевич Ростопчин создал, чтоб достойно нашего генералиссимуса принять. А ведь не случайно забыл. Не было в том кабинете сумрака.

Озарился кабинет графа Ростопчина, московского генерал-губернатора, сиянием неземным — небесным, когда Александр Васильевич Суворов, святой наш полководец, сошел с небес к нему, Ростопчину, в том кабинете! Явился т. е. Не шучу. А как же он еще мог с того света явиться? Об этом чуде, о сошествии с небес Суворова, в Высочайшем Манифесте сказано!

Сошел наш ангел, Александр Васильевич с Небес, чтобы Божий Промысел исполнить! Святую Византию от нехристей освободить!

— В том Манифесте много чего еще было сказано. Все не упомнишь, — продолжил Павел Петрович. — Англичане и прочие недруги наши за голову схватились. В очередной раз государь император, что называется, на кривой их объехал. Они думали, что по земле он эту кривую вычертит, а он в небе такую радугу выписал! Ну, ухвати ее руками, выпрями! На-ка — выкуси! — И Павел Петрович показал, англичанам наверное, кукиш. Потом сказал торжественно: — Одним словом, во весь окоем сияние! И когда от Ростопчина Суворов вышел, народ наш православный, русский, на руках его до заставы донес, в сани усадил. «Трогай!» — крикнул Александр Васильевич кучеру. Тройка рванула с места — и понеслась. Куда вот только? Бог весть.

— Фантасмагория какая! — воскликнул я. — Сошел с небес! — И дико засмеялся.

— Устали, что ли? — спросил меня участливо Павел Петрович. — Так мы завтра развеемся — к графу Ипполиту в имение съездим. Нет-нет, не пугайтесь. На самом деле навестим сие поэтическое место. Ложитесь спать! — добавил строго. — Завтра рано вставать. В шесть утра нас Михеич туда повезет. И вот что я вам еще скажу, — заговорил он вдруг таким тоном, будто наконец-то решился рассказать мне все то, что я так долго просил его, а он все тянул, все откладывал — но сколько же можно таить в себе это?! — так что слушайте! И он возвысил свой голос, словно с профессорской кафедры лекцию стал мне читать: — План нашей Византийской кампании был до безумия прост и гениален! Две наши армии, Суворовская и Кутузовская, идя в обхват Черного моря навстречу друг друга, должны были соединиться на Босфоре, под Константинополем — и взять штурмом этот город, справедливо полагая, что с его падением… падет и Османская империя! Одновременно с нашими армиями и французы должны были выступить. Им была поставлена задача: отбить у турок Балканы и Грецию. Потом встать на реке Марица. Там предел их притязаний на бывшие турецкие земли был определен нашим государем императором Павлом Первым. В седьмом, секретном, пункте Мальтийского Договора это и было записано. Пункт сей поэтому еще называли Марицким. Седьмой — Марицкий пункт Мальтийского Договора. Я не буду входить в подробности и объяснять, почему наш государь решил, что французским войскам за реку Марица хода нет. Вы на досуге посмотрите карту — и попытайтесь сами ответить на этот вопрос. Заодно ответьте, почему Суворов был против этого пункта! Почему неукоснительное исполнение его французами грозило нам, России, неминуемой гибелью!

— А вы сами сейчас не можете ответить? Или из-за скверной привычки своей, Павел Петрович, продолжаете пудрить мне и читателю мозги?

— Нет, не продолжаю! Пудрить мозги вам невозможно. Нет их у вас.

Я хотел крикнуть: «Пошли вон, профессор!» — но сдержался, и он продолжил свою «лекцию».

— Право, смешно на меня обижаться. Поверьте мне на слово. Запретив Наполеону переступить черту, которую наш император провел по этой речке, он тем самым поставил Суворова в отчаянное положение. Его армия подойдя к Константинополю, оказалась в ловушке. Перед ней — неприступный город и почти весь британский флот, а сзади трехсоттысячная турецкая армия. Ударь она в спину — и гибель неминуема, неизбежна. И помощи ждать было неоткуда. На той стороне Босфора армия Кутузова стояла, но через пролив не было никакой возможности ей перебраться. Тут же британские корабли утопили бы ее в сем проливе. Надежда была одна на французов. Их армия стояла на Марице, но дальше она двинуться не могла. Седьмой пункт мешал! Конечно, и турецкой армии ударить в спину Суворова было опасно. Уйти с укрепленных позиций — и, как говорится, в чистом поле оказаться между двух огней — нашим и французским, если вдруг Наполеон за ними вслед ринется. Павел Петрович, император наш, с этим пунктом мудрил. То отменял, а то опять в силу вводил. И турки не знали, действует этот пункт или нет. Вдруг не действует? Тогда бы, вздумай они Суворову в спину ударить, в спину и им французы ударили! Вот и застыли три армии в немом ожидании.

— И чего же они ждали?

— Фельдъегеря, который письмо нашего государя к французскому государю должен был привезти! Он фельдъегеря с таким письмом в конце года отправлял. В том письме наш государь должен был известить Наполеона: остается седьмой пункт в силе или нет? Если остается, то турки и ударили бы по суворовским чудо-богатырям — и конец всей нашей славе непобедимой пришел бы. Что славе?! России! Теперь понимаете, почему такие страсти из-за пропавших фельдъегерей у нас в поместье князя Ростова кипели? Столько людей к нам понаехало!

— А государь… что он Наполеону написал?

— Что написал, было уже неважно. Суворов другое письмо от его имени написал. Ну и, разумеется, англичане написали. Оставалось за малым. Чье письмо — суворовское или аглицкое ротмистр Марков императору Франции доставит? И скажу сразу, что Пульхерия Васильевна ему письмо Суворова передала!

— И вы об этом знали?

— Врать не буду, не знал. Я интересы государя защищать к князю Ростову был отправлен. И больше ничего пока вам не скажу. Идите спать! Кстати, Порфирий Петрович интересы государя императора, а не Суворова защищал.

— А Жаннет?

— Мутная девица. Я так и не понял, для чего она к нам приехала? Бутурлин ее больше интересовал, чем дело.

— Вот за это вы ее и взорвали.

— Взорвал? Как же, — расхохотался Чичиков, — ее взорвешь?! Она из Арсенального городка к корнету Ноздреву укатила — и поминай, как звали! Так что идите спать и не мучайте ни себя, ни меня своими глупыми вопросами. Ведь все так просто. В декабре 1804 года по просьбе Суворова князем Ростовым был перехвачен фельдъегерь, везший это письмо. Англичане в свою очередь перехватили фельдъегеря генералиссимуса — драгунского ротмистра Маркова. В шпионы свои завербовали.

— С вашей помощью! В карты вы же его обыграли.

— Опять двадцать пять, что и у вашего писателя. Обыграть его в карты Александр Сергеевич меня попросил. Неужели вы и Пушкина в английские злодеи записали?