Без комментариев, как говорится.
Была в том письме еще приписка, сделанная серебряными чернилами:
Знаю давно без тебя и твоей Жаннет, что Христофор Карлович ко мне шпионить приставлен, но он вашим императором (матерное слово) ко мне приставлен. А что и на англичан он старается, то это полная (матерное слово). Немец, если и будет шпионить на англичан, то его шпионство им, англичанам (опять матерное слово) боком выйдет. Так что пусть шпионит. Мне это, да и тебе, Сашка, только на пользу!
— Ваша светлость, вы мне льстите, — сказал Христофор Карлович, когда прочитал эту приписку. — Шпионить на императора Павла и на англичан?! При всем моем честнейшем прямодушии я бы от этого давно бы с ума сошел.
— Да ты и сошел с ума, Христофор Карлович, — взметнул брови старый князь, — если в бредни мои старческие поверил! — И добавил: — Копии с моего письма сделай, но без приписки. И англичанам своим отошли — да и царю вашему Павлушке! — И захохотал. И смех его был без хрипотцы старческой, а молодой и разудалый. В общем, разбойницкий!
— Стой! — остановил он в дверях Христофора Карловича. — Приказ по полку напиши. — И он стал диктовать текст приказа: — «Полковника Синякова Петра Владимировича за проявленное мужество произвести в генерал-аншефы!» Написал? Давай я распишусь. — Взял приказ, зачеркнул в нем слова «в генерал-аншефы», а сверху надписал: «в генералиссимусы». Подумал и густо зачеркнул и это. Ладно, ступай, — сказал Христофору Карловичу. — Я еще подумаю, какой чин нашему полковнику присвоить. Ступай!
Христофор Карлович поспешно удалился, но в конторку свою не пошел (копии с письма этого для англичан и императора нашего делать), а побежал, чуть не на крыльях, Жаннет Моне отыскивать.
Разумеется, он ее не нашел. Она с Бутурлиным и князем Андреем в Арсенальный городок укатила. В комнате императрицы он не ее, а управляющего застал!
— Это что вы тут делаете? — крикнул он ему с порога. — Заряд в ее кровать пороховой подкладываете? — И неподдельно возмутился: — Кто же его так, под простынь, кладет? — И не отказал себе в удовольствии пошутить, — тонко, по его разумению, заметив: — Жестко ведь на этом порохе спать ей будет! — И добавил наставительно: — Под перину кладите!
Глава пятая
Тайная экспедиция, утверждал историк Карамзин, сочинила эту ледяную остзейскую сказку.
Я охотно согласился бы с ним, если бы это свое утверждение он подтвердил документально. Но ведь не подтвердил! Правда, мне могут сразу возразить: «Помилуйте, те документы секретные! Как он их мог разгласить тогда, если даже они сейчас, через сто лет, под тем же грифом «совершенной секретности» находятся?»
Доколе мы в секретности пребывать будем? Пол-России из-за этой «секретности» мы вскоре можем потерять. Не пора ли образумиться? Отечество в опасности, государь! Пора их обнародовать.
Совершенно секретно
Довожу до вашего сведения, Ваше Величество, что при раскрытии сего заговора наибольшие препятствия чинила Жаннет Моне. Сия необузданная девица (как в пороке, так и в прочих вещах), возомнила о себе несуразно, что она первая, — и потому виновата в том, что так блестяще задуманное Вами, Государь, к прискорбию нашему, провалено…
Подписи под сим документом, естественно, нет. А поперек этого документа гневный росчерк:
В Сибирь вас всех, болванов!
Павел.
Ну не сукин ли сын этот управляющий? Все мои планы порушил! Ведь я хотел в этой главе с Христофором Карловичем вплотную — до хруста, так сказать, его косточек — разобраться.
— Во всей этой грязной истории, — зашептало мне вдруг вкрадчиво на ухо хохочущее привидение, — всего два чистых существа было. Я — и Прасковья Ивановна. Княгиню Веру в расчет не беру. Она из разряда ангелов, душ небесных. О ней и о нас пишите! А с этим секретарем что разбираться? С ним ваш читатель без вас разберется. — И, не давая мне возразить ему, сукиному сыну, закричало гневно: — В психологизмах наших, словно в грязном белье, не хотите копаться. А придется!
— Нет, не придется, — отшатнулся я от него. — Проваливайте, чистая душа! — И я захохотал издевательски — и тотчас за свой хохот этим привидением был наказан.
Умыл, что называется, он меня. Такое рассказал, что я чуть не сжег весь свой роман, чтобы сызнова его написать.
Конечно, сперва не поверил ни одному его слову, но он в свидетели княгиню Веру призвал, и она подтвердила, что все в его рассказе истинная правда!
– А роман ни к чему вам переписывать, — заявило мне привидение Павла Петровича Чичикова (так пока я буду его называть). — Ведь это даже интересней — с вывертом этим! К тому же в вашем стиле. Читателя своего вы любите дурить. Вот и этот поворотец в сюжете вам очень кстати.
И пришлось мне согласиться с ним. И я продолжаю. Но рассказ его пока погожу обнародовать.
Почему?
Сейчас вы сами поймете — почему.
— Вот вы мне объясните, — спросило меня привидение, когда я пришел в себя от его рассказа, — заодно и читателю объясните (а то он в полном неведенье): зачем, из-за чего я вдруг в Жаннет вздумал стрелять? Думаете, не знал, что она мне мой пистолет на свой, с холостым зарядом, подменила? Помните, я его чуть не обронил там, в коридоре? Ну, ответьте хотя бы на этот простенький вопрос!
— А разве она вам его подменила? — удивился я. — Да нет! Не может быть!
— Это почему же «не может быть»? Руки у нее тоже фокусные были. Я сперва и не заметил. Потом уж сообразил. У меня от Лепажа, а у нее от Кухенрейтера. Ну-с, отвечайте, зачем я в нее стрелял?
У меня, разумеется, было, что ему ответить. Очередной его фокус не прошел с теми письмами, которые ему якобы какой-то мифический Т. К. написал. Разоблачила его Жаннет. Вот и решил он ее убить. А не получилось — он ей заряд пороховой под перину подсунул. Все это я и хотел ему выпалить, но он меня опередил.
— Письма мне не граф Ипполит написал! И никому я их писать не заказывал, — закричал он гневно. — Княгиня Вера подтвердит, что письма мне Христофор Карлович самолично написал. — И он выразительно посмотрел на нее. Княгиня Вера молча кивнула головой. — Это меня поначалу с толку сбило, — продолжил он с праведным одушевлением. — Я на него даже не подумал. Графа Ипполита заподозрил. Потому лошадей тех, фельдъегерских, предложил ему купить. Сказал, что они князя. Он и купил их, олух. И поэтому разразился тогда бранным письмом Христофор Карлович. Понял, что я на след его напал. И стал след свой заметать. Но меня так просто не собьешь. Мальчишку ко мне подослал. Драгуна пьяного выставил. Но я и это предусмотрел. Мой человек того мальчишку проследил от самой гостиницы до нашего секретаря, сказочника этого остзейского! Вы думаете, кто я? Павел Петрович Чичиков? Помилуйте, мне столбовому дворянину такую смешную птичью фамилию носить?! Это в нашей Тайной экспедиции выдумщики такие. Они мне эту фамилию смешную выдумали. Для управляющего князя Ростова вполне подходящая.
— Так вы тоже? — удивился я.
— Почему «тоже»? — неподдельно оскорбилось привидение. — Я один в своем роде. Меня лично государь наш Павел Петрович наставлял. Даже изволил пошутить: «Смотри у меня, тезка, не посрами наше имя. В Сибирь упеку!» Славный был император. Шутник почище князя Ростова Николая Андреевича.
— А что же вы на поводу у этих злодеев пошли? Чего испугались?
— А кто вам сказал, что я испугался?
— Да вы сами князю Андрею сказали!
— Ну я князю Андрею должен был это сказать. Ведь злодея изображал, заговорщика!
— Не сходится, — насмешливо заметил я ему. — Если вы самим государем к князю Ростову были засланы, то почему не пресекли на корню все злодейства? Двадцать пять фельдъегерей по вашей же милости те злодеи зарезали. И письмо государя в чьи руки попало? Ведь вы его, письмо это секретнейшее, злодеям отдали!
