Я эту копию в кабинете старого князя нашел — и вот что там прочел: «Сей индикатор устроен так…» — а дальше сплошная тарабарщина из математических формул! Я эту «тарабарщину» тут же по своему мобильнику одному своему физику продиктовал и ожидал от него услышать или: «Опять, Колька, ты пьян! Перестань разыгрывать!», или — пошлое: «Старик, это на Нобелевку тянет! У кого украл?» А он мне сказал, вернее — оборвал меня тут же, стоило мне ему первую формулу князя продиктовать: «Ну, ты и влип, парень!» — «Во что, Вась? Как всегда — в дерьмо?» — «Нет, похуже! — И тут же добавил: — Не телефонный разговор. Приезжай, объясню!» — и положил трубку. Так что, сами понимаете, я поверил: наполнятся паруса комнаты ветром!

Вот только… Здесь ставлю многоточие. Хотя Васька мог пошутить. Выпить ему просто в тот момент было не с кем, ну и — позвал. Правда, обычно, в этих случаях, он говорит: «Приезжай немедленно!» И в голосе его обычной, похмельной, тоски не было. Впрочем, все же у меня не научная фантастика, а историческое расследование. Так что продолжим.

Итак, я был выброшен из коляски Павлом Петровичем — и очнулся в парусной комнате. Было уже утро. Сам ли туда добрался или меня туда Михеич отволок, не знаю — да и, как вы помните, я был в таком плачевном состоянии, что минут пять меня княгиня Вера не только в чувство, но и в разум приводила. Хотя в разум, скажу по секрету, приводить меня не надо было! Чарам гипнотическим нашего фокусника, уверяю вас, я не поддался, хотя, конечно, были несколько раз со мной, как говорят психиатры, неадекватные восприятия действительности. Но и только. Неадекватное восприятие я сам себе с Михеичем устраивал.

И когда князь Андрей, выйдя из-за спины княгини Веры, весьма характерным движением руки поправил на переносице свои круглые очки (несомненно, с него был списан Пьер Безухов), я решительно заявил:

— Не надо ничего мне объяснять. Без вас знаю: по какой причине вы позволили Павлу Петровичу проделать со мной все то, что он с господином полковником Синяковым и со всеми вами проделывал… да и сейчас проделывает!

— Знаете? — несказанно удивился князь Андрей. — И по какой же причине? — И он еще удивленней стал смотреть на меня. — Надо же, вы знаете?! И по вашему тону… я вывел для себя, что мы этого не знаем. Простите, милостивый государь, но я из других соображений… — И он замолчал. По его лицу я видел, что он обиделся на меня.

— Извините, князь, — тут же переменил свой тон, — последствия контузии, как Порфирий Петрович говаривал! — И постучал по своей голове костяшками пальцев. — До сих пор гудит… как пивной котел. Извините, князь! И давайте не будем ссориться и обижаться друг на друга. Они этого только и хотят.

— И вы меня извините. Я ваше состояние должен был понять. И очень прошу, не держите на меня зла!

— Не извиняйтесь, князь! Все отлично. Даже хорошо, что вы ему это позволили. Он, как говорят в боксе, раскрылся. И я все теперь знаю!

— Вы знаете?

— А разве вы не видите?

— Да-да, вижу!

Легкий бриз надул паруса комнаты!

Да, милые мои читатели, теперь я об этом Деле знал все!

— Мама, — обратился он по-французски к своей матери — княгине Вере. — Мама, он все знает! Боже, наконец-то… он все знает! — И он вздохнул так легко, так по-детски — всей своей широкой грудью, что очки свалились с его носа и разбились, а он, толстый увалень — сорокалетний мужчина, схватил ее за руки, семнадцатилетнею девочку — и они закружились по комнате! — Мама, он знает! Знает!.. Знает!..

— Да уймись ты, — закружилась она с ним легко и радостно. — Я и без тебя вижу — он знает!

— Ну и что мы теперь будем делать? — появился неожиданно в комнате Павел Петрович.

— Как что? — не останавливаясь в своем веселом кружении, засмеялся князь Андрей. — Теперь мы все вместе отправимся в комнату воздушного шара, а потом улетим отсюда навсегда! Ведь вы тоже этого хотите?

— Хочу! Но с тем, кто все это… как вы с ним поступите?

— Он останется здесь! — остановила свое кружение княгиня Вера. — Вы от меня другое ожидали услышать?

— Нет, другого услышать я не ожидал! Но ведь писатель ваш, — вдруг захохотал Павел Петрович, — вас надул в очередной раз. Да-да! Надул. Ничего он еще не знает. Я слышал, — посмотрел он на меня, — как он разговаривал со своим другом по… Как там у вас это называется?.. По мобильнику! Вот. По мобильнику. Позвонил и попросил своего приятеля, чтобы он приехал к нам — и починил парусную комнату. Да-да, так прямо и сказал. «Приезжай, Вась, и сделай так, чтобы она задула! Я тебе за это полтонны баксов выложу, а водки немерено!» Вчера приятель приехал. Видите, сегодня — и «задула»!

— Да, Павел Петрович, ожидал от вас нечто подобное, — расхохотался я ему прямо в лицо. — Но только не этого! Значит, говорите, «задула»? — И я выхватил фокусно чуть ли не из рукава его черного, фрачного, стопку листков!

— Что это? — отпрянул он от меня.

– Помните, я вас как-то спросил: «А будут ли в нашем романе порнушные сцены?» Так вот я главу одну, тайком от вас, когда вы меня в коматозное, как вам казалось, состояние привели… написал! Сами прочтете или вслух прочесть?

— Сам прочту, только вы их передо мной подержите.

— Держать не буду! — И я положил первый листок на кресло. — Прочтете — дам следующий прочесть.

— Да как вы смели так? — закричал он, когда прочитал все.

— А что ж мне остается делать? Ударили по одной щеке — вторую подставить! Нет, дорогой Павел Петрович, теперь вы сами скажите, кто это все сделал. Тогда я порву их. А нет — ей покажу — и в роман свой вставлю!

— Показывайте. Я вас не боюсь.

— Хорошо, не покажу. Мне сам этот человек все скажет.

— Вы уверены?

— Уверен! Но для этого я хотел бы, чтобы все собрались здесь, а лучше — в столовой зале!

— Нет, только здесь, — тихо возразила мне княгиня Вера.

— Хорошо, — согласился я с ней.

Еще бы мне не согласиться?! Ветер стих в парусах. Мертвый штиль стоял в комнате! И только гомерический хохот Павла Петровича сотрясал ее стены.

Каюсь, хотел эффектно завершить свой роман. Собрать всех в столовой зале и устроить, так сказать, прощальный обед. Выкатить к столу все восковые фигуры (сегодня был как раз четверг). За стол бы их всех, конечно бы, не усадил (их в чулане сотни две скопилось!), но кого-нибудь я бы сумел между героями своего романа втиснуть. А остальные за официантов бы у нас были. И, нет, убийцу на иудин стул не усадил. Он бы у меня сам на него сел, раскаявшись!

И Ваське я, Павел Петрович не соврал, звонил, чтобы он приехал, но, разумеется, не для того, чтобы он комнату парусную «починил». Все деньги свои я на серьезные разговоры с Михеичем истратил, а с теми двумя тысячами долларов, понимаете сами, что произошло! Вот и попросил Ваську денег привезти на обратную дорогу.

Васька сейчас вокруг дворца ходит — и меня материт. Во дворец его не пускают.

И вдруг я понял, почему стих ветер в парусной комнате!

— Павел Петрович, простите меня за эту главу. — И я на мелкие кусочки порвал свои мерзкие листочки — и тихо проговорил: — Князь Николай Андреевич верно сказал Порфирию Петровичу: «Ни страхом, ни любовью — ничем нельзя устрашать». — И стены парусной комнаты наполнились ветром!

Вот теперь я действительно знал, кто приказал зарезать двадцать пять русских фельдъегерей — фельдъегерей генералиссимуса!