– Благодарю за чудесный обед. Надеюсь, он вам понравился так же, как и мне, и извините за испорченную прогулку по городу.

Алекс понял, что она прощается с ним, и произнес:

– Может быть, выпьем и…

– Не сейчас, Алекс, – внезапно она отдалилась, как будто хотела и могла дать ему не более, чем маленькую частичку своего внимания. – Я чувствую себя нехорошо.

Водитель открыл ее дверцу, и она начала выбираться из машины.

Алекс держал ее руку в своей до тех пор, пока она, остановившись, не оглянулась на него.

– Джоанна, нам надо много о чем поговорить.

– Нельзя ли сделать это в другой раз?

– А разве вам не интересно?

– Мне не настолько интересно, насколько я больна: подташнивает, голова болит… Должно быть, я что-то съела не то, а может, переволновалась.

– Хотите, пошлю за доктором?

– Нет, нет. Мне надо всего лишь прилечь.

– Когда мы сможем поговорить? – Он почувствовал, что их разделяет целый океан, чего не было всего минуту назад, и с каждой секундой этот океан становился все шире и глубже. – Сегодня? Между вашими выходами?

– Да, – сказала она рассеянно, – тогда и поговорим.

– Обещаете?

– Обещаю, – ответила она. – Ну, правда, Алекс, бедный шофер умрет от воспаления легких, если еще хоть чуть-чуть подержит дверцу. Сейчас, пожалуй, все пятнадцать градусов мороза.

Неохотно Алекс отпустил ее руку.

Когда Джоанна выходила из такси, порыв ледяного ветра ворвался внутрь и ударил Алекса в лицо.

Джоанна почувствовала опасность. Она вдруг поняла, что каждый ее шаг наблюдается и фиксируется.

Она заперла дверь в квартиру, прошла в спальню и также закрыла и эту дверь.

С минуту она стояла посреди комнаты, прислушиваясь, затем налила двойной коньяк из хрустального графина, быстро выпила, налила еще и поставила свой бокал на тумбочку.

В комнате было слишком жарко.

Душно. Как в тропиках.

У нее выступил пот.

Каждый глоток воздуха обжигал ей легкие.

Джоанна чуть приоткрыла окно, разделась, бросив одежду на пол, и обнаженная растянулась на шелковом покрывале. Она все еще чувствовала духоту. Ее пульс бился учащенно, кружилась голова. Появились легкие галлюцинации, ничего нового для нее: образы, которые стали частью других дней и ночей, когда у нее было подобное настроение, как сегодня. Казалось, потолок опускался между стенами, как в камере пыток в одном из старых фильмов о Тарзане. А матрац, который ей нравился за его жесткость, теперь размягчился от ее прикосновения, не в реальности, но в ее уме: он стал студенистый и обтекал ее, как живое амебовидное существо. Нет. Бред. Нечего бояться. Джоанна сжала зубы и попыталась внушить себе, что все эти ощущения ложны, но это было свыше ее сил.

Она закрыла глаза и немедленно открыла их, напуганная краткой обманчивой темнотой.

Ей было знакомо это особое состояние ума, эти ощущения, этот неясный страх. Такое случалось с ней каждый раз, когда она позволяла дружбе развиться в нечто большее, чем просто случайное знакомство, больше, чем обычное желание – в особенную близость любви. Она хотела Алекса Хантера, но она не любила его. Нет еще. Она знала его еще недостаточно долго, чтобы почувствовать что-то большее, чем сильную симпатию. Но признаки этого уже появлялись, это вот-вот должно было случиться. И теперь события, люди, предметы, сам воздух требовали смертного приговора, будучи в сговоре с неумолимой жизненной силой, которая избрала ее своей единственной целью и будет давить на нее до тех пор, пока она не сломается и не уничтожит свою любовь; здесь включилась чудовищная энергия, вырвавшийся страх, который по большей части времени тихо дремал внутри ее, а теперь превратился в физическую силу, изгоняющую от нее всякую надежду. Джоанна знала, как все закончится. Побуждаемая дикой эмоциональной клаустрофобией, она порвет все отношения с Алексом, потому что это единственный путь, несущий ей облегчение от этого ужасного чувства.

Она никогда не увидится с Алексом Хантером снова.

Конечно, он придет в "Лунный свет". Сегодня. Может быть, и в другие вечера. Он будет высиживать представления от начала до конца. Как бы то ни было, пока он не уедет из Киото, она не будет между выходами общаться с публикой.

Он будет звонить, а она вешать трубку.

Если он придет к ней в гости, она не пустит его.

Если он будет писать ей, она будет выбрасывать письма, не читая.

Джоанна могла быть жестокой. В этом она имела достаточно практики с другими мужчинами.

Решение изгнать Алекса Хантера из своей жизни оказало на редкость благоприятное воздействие на нее. С незаметным сначала и быстро разрастающим затем облегчением, она почувствовала, как испаряется страх. В спальне стало значительно прохладнее. Влажный воздух стал менее гнетущим и более пригодным для дыхания. Потолок поднялся до своей прежней высоты, а матрац под ней снова стал жестким.

Отель "Киото" – самый крупный в городе гостиничный комплекс – в основном был выдержан в западном стиле. Телефоны в номере Алекса даже были снабжены автоответчиком, вспыхивающий индикатор которого настойчиво напоминал о сверхактивном американском образе жизни. Вернувшись с обеда с Джоанной Ранд, Алекс увидел мигающий красный огонек на телефоне в гостиной. Он сорвал трубку, включая автоответчик, уверенный, что это Джоанна позвонила ему, пока он добирался от "Лунного света" до отеля.

Но это была не Джоанна. Внизу его ждала транстихоокеанская каблограмма. По его просьбе посыльный принес ее наверх. Алекс обменялся с ним вежливыми приветствиями и поклонами, взял телеграмму, дал чаевые и опять раскланялся. Оставшись один, он сел за письменный стол в гостиной и распечатал конверт.

КУРЬЕР ПРИБЫВАЕТ ВАШ ОТЕЛЬ ПОЛДЕНЬ ПЯТНИЦУ ВАШЕМУ ВРЕМЕНИ ТЧК БЛЕЙКЕНШИП

Завтра к двенадцати часам у него будет дело Шелгрин, закрытое девять или более лет назад, а теперь определенно открывавшееся вновь. Кроме сотен донесений агентов и тщательно записанных расспросов досье содержало несколько отличных фотографий Лизы, сделанных за несколько дней до ее исчезновения. Возможно, они смогут вывести Джоанну из ее жуткой разъединенное(tm) с собой.

Алекс стал думать о ней, какой она была совсем недавно, когда выходила из такси, и почему она внезапно так охладела к нему. Она могла бы быть Лизой Шелгрин. Но если так, то она не знает этого. В этом он был уверен, как в своем собственном имени. Однако, она вела себя как женщина, у которой есть опасные тайны и прошлое, которое надо скрывать.

Он взглянул на часы – 4.30.

В 6.30 он отправится в свою ночную прогулку по шумному Гайонскому району в "Лунный свет" – поужинать и серьезно поговорить с Джоанной. Сейчас у него было немного времени неторопливо принять горячую ванну, так приятно контрастирующую с маленькими глоточками холодного пива.

Алекс пошел в узкую кладовую номера и достал из маленького дребезжащего холодильника ледяную бутылку пива "Асахи". На полпути в ванную, не доходя трех-четырех шагов, он остановился как вкопанный, почувствовав, что что-то было не так. Он огляделся вокруг, напряженный и недоумевающий. В его отсутствие горничная сложила в ровную стопку дешевые книги, журналы и газеты, которые до этого были свалены в кучу на туалетном столике, и перестелила постель. Шторы были открыты. Он оставил телевизор в футе от кровати, она же откатила его обратно в угол. Что еще? Он не заметил ничего необычного и тем более зловещего. Предчувствие, продолжавшее отдаваться в нем эхом, было скорее интуитивным. Это называют шестым чувством, нюхом на неприятности. Алекс испытывал такое ощущение и раньше и обычно не ошибался.

Он поставил "Асахи" на тумбочку и осторожно приблизился к ванной. Приложив левую руку к массивной незапертой двери, он прислушался и, ничего не услышав, рывком распахнул ее и быстро вступил внутрь. Искрящиеся лучи заходящего солнца лились в ванную комнату через покрытое морозными узорами окно под потолком. Ванная была наполнена мягким золотистым светом. Он был один.