– О, я совершенно уверен, дорогой Том. Они не причинят нам больше беспокойства. Они всего лишь две маленькие мышки, что уже ухватились за сырную приманку в мышеловке. К субботе или воскресенью Хантер будет мертв… а ваша милейшая доченька окажется в клинике Ротенхаузена.

В среду днем, когда подошло время покинуть "Лунный свет" и ехать на такси к поезду, Джоанна не хотела уходить. Каждый шаг к выходу из квартиры, вниз по лестнице и через холл давался ей с большим трудом. Она чувствовала себя так, как будто переходила достаточно глубокую реку по пояс в грязи. Казалось, что даже ковер, стены, мебель пытались удержать ее. Она несколько раз останавливалась под тем или иным предлогом: то забыла паспорт, то в последнюю минуту решила надеть в дорогу другую обувь, то вдруг ощутила страстное желание попрощаться с шеф-поваром, который в это время готовил соусы и супы для вечерних посетителей. Но наконец, Алекс настоял, чтобы она поспешила, пока их поезд не ушел. Ее проволочки не были вызваны беспокойством о том, что будет с заведением в ее отсутствие. Она верила, что Марико прекрасно справится со всеми делами. И она также не беспокоилась о безопасности Марико, потому что рядом с ней круглосуточно будет охрана. Единственной причиной ее неохоты уезжать была поразительная тоска по дому, охватившая ее еще до того, как она покинула его.

Она попала в эту страну при таинственных обстоятельствах, чужая в чужой стране, и преуспела здесь. Куда бы она ни ехала, этот чудесный народ приветствовал ее с традиционным спокойствием. Она любила Японию, Киото, Гайонский квартал и "Прогулку в лунном свете". Она любила музыкальность японского языка, прямо экстравагантную вежливость японцев, радостный звук колокольчиков при богослужении, красоту храмовых танцев, разрозненные древние постройки, пережившие как войны, так и вторжение западной архитектуры; любила вкус сакэ и темпуры, восхитительное благоухание горячего коричневого камо йоршино-ни. Она была один на один со всей этой древнейшей, но в то же время процветающей и развивающейся культурой. Это был ее мир, единственное место, с которым она когда-либо гармонировала, и она ужасалась, покидая его, пусть даже временно. Однако она определенно решила не пускать Алекса одного в Англию, поэтому, обняв в последний раз Марико, последовала за ним. Когда она садилась в красно-черное такси, ее настроение было меланхолическим.

Токийский суперэкспресс был роскошным поездом с вагоном-рестораном, с великолепными удобными сиденьями и, принимая во внимание большую скорость, которую он развивал, с удивительно небольшим шумом и тряской. Джоанна хотела, чтобы Алекс сел около окна, а он настаивал, чтобы эта привилегия осталась за ней. Этот небольшой спор позабавил проводника. Алекс не стал очень уж упрямиться и занял место у окна, но никто из них не смотрел на проносящийся за окном пейзаж. Они говорили о Японии, Англии, о всякой всячине, но никто, по негласному соглашению, не произнес ни слова о "промывке мозгов", Британско-Континентальной страховой или сенаторе Томасе Шелгрине.

За четырехчасовое путешествие Джоанна открыла, что Алекс был прекрасным средством от меланхолии. Они настолько были поглощены разгадыванием тайны, в которой оказались, что она почти забыла, каким очаровательным собеседником он был. Несколько последних дней они мало о чем говорили, кроме как о запутанном клубке ее прошлого и возможных ужасах, поджидающих ее в будущем. И вот опять Джоанне предоставилась возможность заметить и оценить его чувство юмора, сочувствие, остроумие и понятливость – все те качества, которые послужили причиной тому, что она так легко влюбилась в него. Они держали друг друга за руки, и Джоанна трепетала от его прикосновения, как будто это было ее первое романтическое свидание с мужчиной. Несколько раз за то время, пока они стрелой мчались к Токио, ей хотелось наклониться и поцеловать его, пусть даже только в щеку, но такое публичное выражение чувства совершенно неприемлемо в Японии. Постепенно она расслабилась, когда поняла, что хотя Киото и был ее домом, она могла бы чувствовать себя как дома везде, только бы Алекс был рядом, и неважно, куда он поведет ее. Она хотела его больше всего на свете, как не хотела ничего и никогда.

В Токио, в отеле в западном стиле, для них был зарезервирован номер с двумя спальнями. Служащие отеля не смогли скрыть своего удивления такому наглому поведению. Мужчина и женщина с разными фамилиями, не состоящие в браке, пользующиеся одним и тем же номером и не прилагающие совершенно никаких усилий скрыть связь, в их понимании были жутко распущенными, безотносительно к числу спален в их распоряжении. Алекс не замечал поднятые брови, отмечавшие почти каждое лицо, попадавшееся им, но Джоанна заметила и стала тихонько подталкивать его локтем, пока он не понял, что все смотрят на него осуждающе. Это забавляло Джоанну, но ее непринужденная улыбка, воспринимаемая как выражение сладострастия, только портила дело. Портье даже не удостоил ее взглядом. Но, однако, им не отказали в номере. Это было бы немыслимо невежливо. Кроме того, в любом отеле Токио, обслуживающем западных туристов, портье и коридорные знали, что от американцев можно было ожидать любой наглой выходки. На десятый этаж Алекса и Джоанну сопровождали двое посыльных, которые затем распределили багаж по спальням, включили в гостиной обогреватель, открыли тяжелые портьеры и отказывались взять чаевые, пока Алекс не заверил их, что предлагает это маленькое вознаграждение только из уважения к их отличному обслуживанию и прекрасным манерам. В Японии в большинстве заведений чаевые не приняты, но Алекс, по привычке" чувствовал себя просто виноватым, если не давал их. Номер выглядел ничуть не хуже, чем любые другие двуспальные апартаменты в Лос-Анджелесе или Далласе, Чикаго или Бостоне. И только вид из окна однозначно напоминал, что они находятся в Японии.

Оставшись наедине с Алексом, Джоанна подошла к нему поближе и почти шепотом произнесла:

– Ну, наконец-то мы сможем чудесно согрешить друг с другом.

Алекс рассмеялся.

– Как насчет того, чтобы совсем "развратиться"?

Он обнял ее, и, казалось, это было единственное правильное решение, которое он мог принять в данный момент.

– Осторожнее, – сказала она, поддразнивая, – а не то они позовут полицию и вышвырнут нас отсюда.

– Когда я заказывал этот номер, – сказал Алекс, – то забыл о местных нравах. Надеюсь, я не поставил тебя в неловкое положение.

Джоанна страстно обняла его. Начинаясь, как выражение симпатии, ее чувство вдруг быстро переросло в потребность чего-то большего. Алекс был теплый, надежный, повелительно мужественный. Ее руки лежали на его спине, и она могла чувствовать каменную твердость его мускулов.

– Джоанна…

Чтобы заставить его замолчать, она привстала на Цыпочки и поцеловала его сначала в левый уголок рта, затем – в правый.

Его руки медленно ползли вниз по ее спине, пока не оказались на ее талии.

Ее поцелуи стали более откровенными. Внезапно она как будто превратилась в женщину свободного поведения, что и думал о ней весь обслуживающий персонал отеля. Она лизала губы Алекса, и поцелуй становился глубже, сильнее. Ее руки были все еще на его спине, пальцы судорожно сжимались и разжимались, будто она хотела разорвать на нем одежду.

Он сжал ее так, что чуть не переломил, но вскоре его руки заскользили вниз, к ее ягодицам. Почти неуловимый трепет удовольствия прошел сквозь него и передался ей. Сквозь прохладную, шелковую ткань ее платья он похлопывал, и ласкал, и растирал ее тело. Любовно, самыми кончиками пальцев, он снова и снова прочерчивал глубокую выемку ее зада.

Она прервала поцелуй только, чтобы произнести его имя, которое как вздох сорвалось с ее губ. Джоанна была уверена, что, наконец-то, он принял решение.

Однако, через несколько секунд, казалось, Алекс взял себя в руки: он напрягся и оторвался от нее.