– Но я должен.

– Мне кажется, что мы все слишком хорошо поняли, что он делал с ней.

– Да, конечно. Мы знаем. И я вполне понимаю, что вы чувствуете, – сочувствующе сказал Доктор. – Но очень важно, чтобы она произнесла это. Ей надо открыть все не для вашей или моей выгоды, но прежде всего на пользу себе. Если я позволю остановиться здесь, то эти безобразные подробности останутся с ней навсегда, гноясь, как грязные занозы.

– Но ей так тяжело.

– Поиски правды никогда не бывают легкими.

– Она страдает.

– Она будет страдать еще больше, если я позволю ей сейчас остановиться.

– Может быть, дадим ей небольшую передышку и продолжим завтра?

– Завтра у нас будут другие вопросы. Мне надо всего лишь несколько минут, чтобы закончить эту серию.

Без особого энтузиазма Алексу пришлось согласиться, что Инамури прав.

Доктор произнес:

– Джоанна, где вот сейчас руки герра Доктора?

– На мне.

– В каком месте?

– На моих грудях.

– Что он делает затем?

– С-с-стальная рука движется вниз по моему телу.

– Продолжайте.

– Вниз к… моим бедрам.

– А потом?

– Нет. Я не могу.

– Можете. И будете.

– Он трогает меня… там.

– Где он трогает вас?

– М-м-между ног.

– Потом?

– Пожалуйста!

– Вы должны произнести это.

– Он ухмыляется.

– И?

– Механизмы в пальцах лязгают.

– Продолжайте.

– …лязгают так громко… как взрывы.

– И потом?

– Он… лишает меня девственности.

– Потом?

– Вводит один из этих пальцев…

– Продолжайте. Вводит куда?

– …в меня.

– Уточните.

– Разве не достаточно того, что я уже сказала?

– Нет. Вы не должны бояться произнести это четко.

– …в меня.

– Вам надо освободиться от этого. Куда конкретно?

– В… мое влагалище. Я чувствую себя ужасно. Использованной.

– Вы были использованы. И не лучшим образом. Но для того чтобы забыть, вы должны сначала вспомнить. Продолжайте.

Ее руки, как бы защищая, все еще лежали на груди.

– Он вводит этот палец… в меня… глубоко туда. Меня заполняет лязгающий шум. Этот палец там внутри, внутри меня, холодный, лязгающий.

– Что потом?

– Я боюсь, что он сделает мне очень больно.

– И он делает так?

– Он угрожает мне.

– Что он грозится сделать?

– Он говорит, что… разорвет меня на части.

– А затем?

"А затем? А затем? А затем? Продолжайте. Продолжайте. А затем? Продолжайте".

Алексу хотелось заткнуть уши. Он заставлял себя слушать. Если он хотел разделить с ней самое лучшее, то должен быть готов разделить с ней и самое худшее.

Инамури работал над психикой Джоанны, как будто он был зубным врачом, тщательно высверливающим все следы гнилой материи в зубе, прежде чем поставить пломбу.

Жестокие откровения неоднократного изнасилования в извращенной форме в добавление к жуткой истории "лечения", которую Джоанна рассказала раньше, опустошили Алекса. В глубине его души расцветала чернейшая ненависть к людям, укравшим ее прошлое и обращавшимся с ней, как будто она была всего лишь куском мяса. Вместе с тем крепла и его решимость найти и уничтожить этого человека с механической рукой и всех сподвижников этого чудовища. Но мысль о мести придет чуть позже. А сейчас, в этот момент, он был как бы контужен теми ужасными событиями, которые Джоанна вспоминала для доктора Инамури. У Алекса не было сил даже говорить.

Оставшийся отрезок сеанса длился всего лишь пять или шесть минут. Однако, при этих обстоятельствах, минуты, казалось, растянулись в невыносимые часы… Когда Джоанна, наконец, ответила на последний вопрос, она была изможденной, опустошенной и душевно усталой. Она повернулась на бок и привалилась к одному из подлокотников кресла с отклоненной спинкой. Она подобрала ноги на кресло и свернулась калачиком, как будто желая обезопасить себя. Она что-то тихонько бормотала себе под нос и всхлипывала. Выражение ее лица было, как у потерявшегося и напуганного ребенка.

Не заботясь о том, что скажет доктор, Алекс подошел к ней. Ее вид, такой нуждающийся в сочувствии, открыл в нем новые запасы энергии. Он взял ее на руки, как будто она весила не более пятнадцати – двадцати фунтов, перенес к своему креслу и сея с ней на руках. Он тихонько баюкал ее. И хотя она все еще была окружена людьми из ее прошлого, ее врагами, она почувствовала его сострадание и приклонилась к нему.

– Достаточно, – сказал Алекс Инамури. – На сегодня хватит. Верните ее назад, уважаемый доктор. Верните ее назад ко мне.

В понедельник в шесть часов утра Джоанна проснулась от жажды. Ее губы потрескались, в горле пересохло. Очень хотелось пить. Накануне вечером они плотно поужинали: съели по большому куску бифштекса, приготовленного из говядины кобэ – самого лучшего мяса в мире. Оно бралось от коров, которым каждый день делали ручной массаж и кормили только рисом, бобовыми и пивом. Под эти два бифштекса они выпили две бутылки отличного французского вина, редкого и дорогого для Японии. Теперь алкоголь высосал из нее всю влагу.

Джоанна встала, прошла в ванную и жадно выпила два стакана воды из-под крана. В этот момент вода была почти так же вкусна, как вино.

Идя обратно, она вдруг поняла, что впервые, более чем за десять лет, спокойно спала, не прерываемая знакомым кошмаром. Впервые ей не приснился человек с механической рукой.

Наконец, она была свободна.

Ошеломленная этим открытием, мгновение она стояла очень тихо.

Затем громко засмеялась.

Свободна!

В кровати, завернувшись в заново обретенное чувство безопасности, как будто в шерстяные одеяла и льняные простыни, она захотела снова уснуть. Как только голова ее коснулась подушки, через минуту она уже спала.

Она проснулась сама, тремя часами позже. И хотя

Джоанна спала спокойно, без сновидений, теперь она была менее оптимистична по поводу своей новой свободы, чем в середине ночи. Сначала она не понимала, почему изменилось ее отношение, но, каковы бы ни были причины, настроение чистого оптимизма определенно ушло. Руководствуясь в основном интуицией, теперь она, усталая и осторожная, собирала силы, чтобы встретить новую беду, которая уже была на пороге.

Желая узнать, какая на улице сейчас погода, она подошла к ближайшему окну и отдернула шторы. Ночная буря прошла. Небо было чистым. Киото лежал под толстым слоем свежего пушистого снега. На улицах было мало движения.

В то мгновение, когда она открывала шторы, Джоанна увидела все это, но и еще нечто более важное. На противоположной стороне улицы, на втором этаже популярного публичного дома у окна стоял человек. Через бинокль он наблюдал за ее квартирой. Он увидел ее в тот же момент, что и она его. Он опустил бинокль и отступил назад, исчезнув из виду.

Вот то, что было истинной причиной для перемены ее настроения. Подсознательно она ожидала чего-то вроде этого. Подсознательно, отдергивая шторы, искала глазами какого-нибудь человека с биноклем. Они были там, снаружи. Сколько их? Ждущих. Наблюдающих. Пока она не узнает, кто они и зачем изменили ее память, она не будет ни в безопасности, ни свободной. Несмотря на тот факт, что кошмар был теперь не в состоянии нарушить ее сон, чувство безопасности, которому она так радовалась ночью, оказалось фальшивым, иллюзорным. Хотя Джоанна уже прошла через несколько кругов ада, худший из них мог оказаться еще впереди.

Порыв ветра ударил в покрытое морозными узорами окно.

В то утро, в одиннадцать часов по времени Киото, Тед Блейкеншип позвонил из Чикаго. Он получил телекс из Британского отделения фирмы в ответ на вопросы, которые задал Алекс два дня назад.

Кто такой Дж. Комптон Вулрич, человек, который в обход закона действовал, как душеприказчик Рандов? Согласно показаниям детективов в Лондоне, он был никто. Не было никаких следов, что он вообще когда-либо существовал. Никакого паспорта на это имя. Никаких водительских прав. Никакого регистрационного удостоверения на транспортные средства. Никакого пропуска или удостоверения личности. Никакого страхового полиса, относящегося к нему или упоминающего его. Ничего. В этом веке никому с именем Дж. Комптон Вулрич не выдавалась лицензия на практику в области юриспруденции. Также никого с таким именем не было среди владельцев разных времен того телефонного номера в Большом Лондоне. Как в пятницу открыла Джоанна, этот телефонный номер принадлежал антикварному магазину на Джермин-стрит. То же самое произошло и с обратным адресом поверенного. На самом деле, Он оказался адресом библиотеки, занявшей это здание еще до второй мировой войны.