Джоанна не ответила.

Инамури повторил вопрос.

– Нигде, – бесцветно произнесла Джоанна.

– Оглядитесь вокруг.

– Ничего.

– Как вас зовут?

Она не отвечала.

– Вы – Джоанна Ранд?

– Кто это? – спросила она.

– Вы – Лиза Шелгрин?

– Кто она? Я ее знаю?

– Как вас зовут?

– Я… у меня нет имени.

– Соберитесь.

– Я такая холодная. Замерзшая.

– Где вы находитесь?

– Нигде.

– Что вы видите?

– Ничего.

– Как вы себя ощущаете?

– Мертвой.

Алекс произнес:

– Господи!

Инамури задумчиво смотрел на нее и через некоторое время произнес:

– Я скажу вам, где вы находитесь.

– Ладно, – сказала Джоанна с нервной дрожью в голосе.

– Вы стоите перед дверью, железной дверью. Вы ее видите?

– Нет.

– Попытайтесь увидеть ее, – сказал Инамури. – Посмотрите получше. Вы в самом деле не можете пропустить ее. Эта дверь огромная, очень массивная. Чистое железо. Если бы вы могли видеть сквозь нее, то на той стороне увидели бы четыре большие петли, каждая из которых толщиной в ваше запястье. На железе видны следы ржавчины, но дверь все еще неприступна. Она пять футов шириной, девять футов высотой, закругленная сверху, установлена в арке в середине огромной каменной стены.

"Какого черта он делает?" – мысленно поинтересовался Алекс.

– Теперь, я уверен, вы видите эту дверь, – сказал Инамури.

– Да, – сказала Джоанна.

– Коснитесь ее.

Она подняла одну руку и потрогала пустой воздух.

– Какая она? – спросил Инамури.

– Холодная и шероховатая, – сказала она.

– Постучите по ней костяшками пальцев.

Она беззвучно постучала по ничему.

– Что вы слышите?

– Приглушенный, звенящий звук. Это очень толстая дверь.

– Да, – сказал Инамури, – и она заперта.

Лежа в полуразложенном кресле и одновременно существуя в другом времени и месте, Джоанна исследовала несуществующую дверь.

– Да, – сказала она, – дверь заперта.

– Но вам надо открыть ее, – сказал Инамури.

– Зачем?

– Потому что за ней находятся двадцать лет вашей жизни. Первые двадцать лет. Вот почему вы не можете ничего вспомнить из них. Они находятся за этой дверью. Их заперли от вас.

– О, я поняла.

– К счастью, я нашел ключ, который может отпереть эту дверь, – сказал Инамури. – Вот он здесь.

Алекс усмехнулся. Ему понравился творческий подход доктора к этой проблеме.

– Это большой железный ключ, – сказал Инамури. – Большой железный ключ, надетый на железное кольцо. Я потрясу им. Вот так. Слышите, как гремит?

– Да, слышу, – произнесла она.

Инамури делал все настолько умело, что Алекс уже был на грани того, чтобы тоже услышать.

– Я кладу этот ключ в вашу руку, – говорил он Джоанне, а сам даже не пошевелился в своем кресле. – Вот. Теперь он у вас.

– Я держу его, – сказала Джоанна, зажимая в руке воображаемый ключ.

– Теперь вставьте ключ в дверь и поверните его. Вот так. Молодец. Отлично. Вы отперли дверь.

– И что теперь будет? – спросила Джоанна. Она была заметно встревожена.

– Толкните дверь, откройте ее, – сказал доктор.

– Она такая тяжелая.

– Да. Но она все равно открывается. Слышите, как скрипят петли? Она была долго, долго закрыта. Но она открывается, открывается… открывается полностью. Так. Вы сделали это. Теперь переступите через порог.

– Ладно.

– Вы переступили?

– Да.

– Что вы видите?

– Нет звезд.

– Что вы хотите этим сказать?

Она молчала.

– Сделайте еще шаг, – сказал Инамури.

– Как скажете.

– И еще. Всего пять шагов.

– Три… четыре… пять.

– Теперь остановитесь и осмотритесь вокруг.

– Я смотрю.

– Где вы?

– Я не знаю.

– Что вы видите?

– Полночь.

– Уточните.

– Только полночь.

– Объясните, пожалуйста.

Джоанна глубоко вздохнула.

– Ну, я… вижу полночь. Самую совершенную, непроглядную темноту, какую только можно вообразить. Густую. Почти жидкую. Струящееся полночное небо обтекает со всех сторон землю, все крепко запечатывая, оно тает как шоколад. Чернильно-черная темнота. Звезд нет совсем. Безупречная темнота. Ни пятнышка света. А также нет звука. Ни ветра. Ни запахов. Чернота – единственное, что есть, и так продолжается снова и снова и до бесконечности.

– Нет, – сказал Инамури, – это не правда. Двадцать лет вашей жизни начнут раскрываться перед вами. Вот уже началось. Разве вы не видите? Разве вы не видите, как мир вокруг вас возвращается к жизни?

– Ничего.

– Посмотрите внимательнее. Может быть, сначала и нелегко заметить, что происходит, но это происходит. Я дал вам ключ от вашего прошлого.

– Вы дали мне только ключ от полуночи, – произнесла Джоанна, в ее голосе прозвучало отчаяние.

– Ключ от прошлого, – настаивал доктор.

– От полуночи, – произнесла она несчастно. – Ключ от темноты и безнадежности. Я не знаю, кто я. Я не знаю, где я. Я одна. Совсем одна. Мне не нравится здесь.

К тому времени, когда они уходили из приемной Оми Инамури, Киото завладела ночь. Север припас много ветра, которым щедро расплачивался со случайными прохожими. Холодный зимний воздух проникал сквозь одежду, и кожу, и плоть, доходя до костей. Уличные лампы давали тусклый свет и творили причудливые тени на мокрой мостовой, на грязной слякоти сточных канав и на сваленном в кучи вчерашнем снеге.

Ничего не говоря и не трогаясь с места, Алекс и Джоанна сидели несколько минут в ее машине, дрожа от холода и выпуская клубы пара при каждом выдохе. Мотор работал. Ледяной пар вырывался клубами из выхлопной трубы, бросался вперед и, относимый боковым ветром, корчился, как будто он был живым, а затем его подхватывал другой порыв ветра. Алекс и Джоанна ждали, когда обогреватель смягчит болезненно острый, холодный воздух внутри салона автомобиля. И они думали.

Доктор Инамури ничего больше не мог сделать для Джоанны. Он извлек на поверхность каждый кусочек памяти, затрагивающей человека с механической рукой, но он был не в состоянии помочь ей вспомнить что-нибудь новое, за что Алекс мог бы зацепиться. В ней просто ничего больше не было. Мельчайшие подробности ужасов, происходивших в странной больничной комнате, были искусно завуалированы и разбросаны как пепел давно догоревшего пожара. А две трети ее жизни, что она провела как Лиза Шелгрин, были совершенно и тщательно уничтожены. Окончательные ответы придут не изнутри, как надеялся Алекс, а извне. Оттуда, где плелась роковая паутина, где ожидала их самая большая опасность.

Вентиляторы на приборной доске включились и начали гнать теплый воздух через радиатор. Ветровое стекло почти сразу запотело.

В конце концов, Джоанна вздохнула и сказала:

– Меня не особо заботит, что я забыла все о Лизе. Меня не заботит, что они украли ту часть моей жизни. И мне нравится быть Джоанной. Я неплохо устроилась… пожалуй, даже лучше, чем если бы мне никогда не изменяли личность… Джоанна Ранд – чертовски хороший человек, ею приятно быть.

– И с ней тоже, – сказал Алекс.

– Я могу принять эту потерю. Я могу жить как Джоанна Ранд, не чувствуя себя обманутой пешкой. Я могу жить без прошлого. Я достаточно сильна.

– Я и не сомневался в этом.

Она повернулась к нему лицом. Оно было ужасно искажено, но все еще красиво.

– Но я не могу жить, не зная, почему! – гневно произнесла она.

– Мы выясним, почему.

– Как? Во мне больше ничего нет, что Инамури мог бы вытащить на поверхность.

Алекс кивнул.

– И по-моему, здесь, в Киото, мы не сможем ничего больше открыть. Ничего важного.

– Может быть, тот человек, который преследовал тебя в проходном дворе, – предположила Джоанна.

– Ловкач.

– Ну, тот, которому тебе пришлось разбить голову.

– Это Ловкач.

– Мы можем выяснить, кто он?

– Овчинка выделки не стоит. Мелкая рыбешка.