Один человек был мертв, первый из многих.

Глава пятьдесят восьмая

Алекс и Джоанна пообедали в уютном, отделанном дубовыми панелями, ресторанчике в "Колоколе и драконе". Еда была отличная, но Алекс не мог наслаждаться ею в полной мере. Он ел и тайком наблюдал за другими посетителями, пытаясь определить, не следит ли кто за ними.

Позже в своей комнате в темноте они занимались любовью. В этот раз все происходило медленно и нежно. Они лежали, как пара ложек в буфете: она отвернулась от него, а он грудью прижался к ее спине, ее ягодицы, теплые и очень привлекательные, прижимались к его паху. Держа ее одной рукой за твердые груди, он медленно вошел в нее, наконец, избавившись от чувства, что за ними наблюдают и управляют ими. Он был ошеломлен совершенством ее кожи, шелковистостью ее волос и, казалось, что любовь исходила из нее, как сладкий аромат цветка. Джоанна вытеснила все его мысли и заполнила его ум собой, как будто она была сверхновой, увеличившейся в объеме до пределов солнечной системы и выйдя за нее.

Этой ночью Алекс снова видел тот странный сон. Мягкая кровать. Белая комната. Три хирурга в белых халатах и масках. Они смотрят вниз на него. Первый хирург произнес: "Где, по его мнению, он находится?" Второй хирург ответил: "Южная Америка. Рио". А третий хирург спросил: "А что будет, если не удастся?" Первый хирург ответил: "Тогда, возможно, его убьют, а наши проблемы останутся". Алекс поднял руку, чтобы коснуться ближайшего доктора, но, как и прежде, его пальцы внезапно превратились в крошечные модельки зданий. Он удивленно уставился на них, а затем его пальцы перестали быть просто модельками и превратились в пять высоких зданий где-то очень далеко. Затем эти здания стали расти, превращаясь в небоскребы, они приближались, а город рос на его ладони и вверх по руке. Вместо лиц хирургов появилось ясное голубое небо, а под ним был Рио, фантастический залив. Затем его самолет приземлился, он вышел и оказался в Рио. Где-то звучала печальная, но красивая мелодия испанской гитары.

Он забормотал и повернулся во сне, потом погрузился в другой сон. Он находился в холодном темном склепе. Тускло мерцали свечи. Он подошел к черному гробу, который покоился на каменном возвышении, и за медные ручки поднял крышку гроба. Внутри лежал Томас Шелгрин. Окровавленный и мертвый. Какое-то мгновение Алекс смотрел на сенатора и уже начал опускать крышку, когда глаза трупа с треском открылись. У него перехватило дыхание. Шелгрин злорадно ухмыльнулся Алексу, сгреб его сильными серыми руками и попытался втащить в гроб.

Алекс сел в постели.

Крик застрял в его горле. Он подавил его. Джоанна спала.

Какое-то время он в оцепенении подозрительно озирался на темные тени по углам. Он оставил дверь в ванную приоткрытой и выключил там свет. Однако большая часть комнаты была погружена в темноту. Постепенно его глаза привыкли. В конце концов, он вылез из постели и подошел к окну.

Окна комнаты выходили на море. Но в это время ночи Алекс ничего не увидел, кроме огромной черной пустоты, отмеченной только неясными огнями большого корабля, который почти скрылся за завесой дождя. Он перевел взгляд на нечто более близкое – крытую шифером крышу, полого нависавшую над окном и образующую широкий карниз. Еще ближе: узорчатые ромбовидные окна были из освинцованного стекла. Каждый ромбик скошен по краям. На поверхности стекла отразилось его вытянутое лицо, прозрачное и затравленное, глаза, как два бездонных омута, крепко сжатая линия рта.

Это дело началось повторяющимся кошмаром Джоанны. Теперь, похоже, оно может закончиться его собственным повторяющимся сном. Он не верил в совпадения. Алекс был уверен, что в его сне содержалось некое послание, которое они должны понять, если хотят выжить. Его подсознание пыталось донести до них что-то отчаянно важное.

"Ради всего святого, что это значит?"

Прошлой весной он провел три недели на Рио, но не был там в больнице и не встречал никаких докторов. Эта поездка была совершенно обычной – всего лишь один из многих побегов от работы, когда та начинала его донимать. Он оторвал взгляд от своего отражения и стал задумчиво смотреть вдаль, в темноту.

"Мы – марионетки, – думал он. – Джоанна и я. Марионетки. А кукловод находится не здесь. Где-то. Кто? Кто ты? Где ты? Какого черта ты хочешь?"

Молния вспорола нежное тело ночи.

Глава пятьдесят девятая

Дождь прекратился. Утро было ясное и страшно холодное.

Джоанна чувствовала себя освеженной и более свободной, чем накануне. Но она видела, что Алексу эта ночь в гостинице не принесла ничего хорошего: его глаза были красные и обведены темными кругами дряблой кожи.

Он вернул семимиллиметровый пистолет в тайник – выпотрошенный фен – и упаковал этот фен в большой чемодан Джоанны. Они выписались из "Колокола и дракона" в девять часов. Портье пожелал им счастливого пути.

Они пошли в аптеку и купили металлическую банку с тальком вместо той, что Алекс опустошил в туалете в Лондоне. Уже в машине Алекс сунул запасные обоймы в тальк, Джоанна положила вновь запечатанную жестянку в чемодан. Они выехали из Брайтона в направлении Саутгемптона. За ними никто не следовал.

В Саутгемптонском аэропорту они оставили взятую напрокат машину на парковочной площадке. Они брали машину на неделю, но отсутствовать она будет восемь или девять дней. Если бы они вернули ее в бюро проката, объяснял Алекс, они оставили бы легко прослеживаемый путь.

У авиакомпании Аригни имелось несколько непроданных билетов на Шербур в воскресенье утром. Алекс и Джоанна сидели у окна с правой стороны. Полет прошел гладко, не было ни малейшей качки.

Французские таможенники дотошно осмотрели багаж, однако, они не открыли ни жестянку с тальком, ни фен.

Из Шербура Алекс и Джоанна добрались турбоэкспрессом до Парижа. Настроение Алекса немного улучшилось. Париж был одним из городов, где он любил бывать. Обычно он останавливался в отеле "Георг V". Алекса знали там настолько хорошо, что он мог получить номер без предварительного заказа. Однако на этот раз они остановились в менее роскошных апартаментах, исключительно потому, что не хотели появляться там, где Алекса могли бы узнать.

Из отеля Алекс позвонил в отель Сант-Морица. Бегло говоря по-французски и назвавшись Морисом Дамутом, он спросил, есть ли у них свободный номер на неделю, начиная с понедельника или вторника. К счастью, у них оказался свободный номер.

Когда Алекс положил трубку, Джоанна спросила:

– А почему Морис Дамут?

– Если кто-нибудь, связанный с Ротенхаузеном, будет обходить отели Сант-Морицы, проверяя регистрационные книги, он не найдет нас.

– Я хотела спросить, почему Морис Дамут, а не какое-нибудь другое имя?

Алекс заморгал.

– Не имею ни малейшего представления.

– Я подумала, может, ты знал кого-нибудь с этим именем.

– Нет. Я придумал его на ходу.

– Но ты врал так убедительно.

– Это талант, который требуется в моей профессии.

– Пожалуй, я не буду верить тебе на слово, – кокетливо сказала Джоанна.

– Черт побери, я выдал себя с головой! – Он улыбнулся.

– А ты когда-нибудь мне врал?

– Бесстыже.

– Ты говорил мне" что я хорошенькая.

– Да нет.

– Да?

– Ты не то, чтобы хорошенькая. Ты красивая, восхитительная, великолепная.

– Ты говорил, что любишь меня.

– Я не это имел в виду.

– Ты злодей, – улыбаясь, сказала она.

– Слово "люблю" – не совсем точное. Я имел в виду большее. Я берегу тебя, как сокровище.

– А может быть, все это ты говоришь каждой встречной женщине?

– Каюсь.

– Все для того, чтобы завлечь их в постель.

– Могу я завлечь тебя в постель?

– Я думала, что ты никогда не спросишь это.

Около часа они исследовали друг друга с помощью рук и языков, игриво и страстно. Когда Джоанна, наконец, подтолкнула его к мысли, что неплохо бы и начать, они оба были готовы к этому, как никогда. Он нежно и глубоко вошел в нее, и она прильнула к нему. Она сжимала твердые мускулы его рук, плеч, спины. Ищущие, ее руки метались по нему и чувствовали, что везде он тверд, как скала. Она летела, взлетая все выше, выше и выше, подобно ракете. И через некоторое время упала, но медленно, плавно, следуя потокам удовольствия, во многом напоминая то, как скользит планер по теплым воздушным рекам высоко над землей.