Добрыня замер в своей коленопреклонённой позе в ожидании княжеского ответа. Бурислав медлил. Испытывая сильное волнение, он поднялся и несколько раз прошёлся по спальне. Противоречивые чувства боролись в его душе.

- Не по сердцу мне заливать Святоград склавинской кровью, - вновь покачал он головой.

- Не беспокойся, государь. Мы всё быстро сделаем. Никто и охнуть не успеет, как ты на престоле будешь. Большой крови не будет.

- Нет, Добрыня, не избежать нам братоубийственной смуты. Чую ведь так и будет. Не склонятся старшие братья перед меньшим. Отродясь такого не бывало. Да, по совести, и не должно быть. Коли не чтить законов древних, так ничего путного не выйдет. Не правильно сие. Не должен идти брат на брата и проливать братскую кровь. Никому не будет от того добра.

- Да какое там добро? Воля государя – вот истинное добро! – воскликнул седой воевода, - Твоя воля.

- Не токмо она одна, - возразил Борис, - Воля государя должна вести к благополучию и процветанию народа, да к крепости границ государства. В единстве – наша сила. А коли мы - кровные братья - сцепимся в грызне междоусобной, словно псы, кои за кость дерутся, да глотки друг другу перегрызём – то польза будет едино только нашим врагам!

Добрыня молча поднялся с колена. Его тяжёлый взгляд уперся в лицо князя. В усталых голубых глазах, спрятанных под густыми седыми бровями, мелькнула искорка жалости. Тяжко ему было видеть такую нерешительность молодого князя. Сын явно пошёл не в отца. Слишком благовоспитанный и нерешительный.

- Одумайся, княже. На погибель себя обрекаешь вместо того, чтоб власть в свои руки взять и детям своим передать. Твоя она по воле отца!

- Не о себе в первую очередь пекусь, а о землях наших. Что с ними будет?

- Ну что же, господин мой, раз ты так о Родине своей печёшься, давай тогда помыслим хорошенько - что с ней будет? Ты не хочешь кровавой смуты? Но ты же её и породишь!

- Как это? – искренне удивился князь.

- Очень просто. Господин наш, Велимир, хоть и суров был, а мудр. Правильно он тебя своим наследником объявил. Посуди сам: сядет на главный престол Севолод – что будет?

- Ну и что будет?

- Засилье полавов, да кретанийцев в наших землях будет! Вот что! Не пройдёт и полгода, как народ поднимется против них и будет смута! Добро ли это для нас?

Бурислав растерянно промолчал. В словах старого воеводы была большая доля правды. Он это понимал.

- Идём дальше. Если ты откажешься от первопрестола в пользу Севолода, думаешь, что это убережёт страну от кровавой распри? Ошибаешься, княже! Ужель ты думаешь, что все будет чинно и тихо? Уверен, что никто из других твоих братьев всё равно не затеет распри особенно теперь, когда над ними нет отцовой власти? Взять того же Яррилу – да он спит и видит себя Каганом и никогда не поклонится Севолоду! У Ратимира вообще не понятно, что на уме. Опять зреет смута!

- Ну так тогда мне тем более не поклонятся, я же младше.

- Верно, младше. Но старшинство не всегда бывает важнее всего. Вспомни своего отца. Когда дед ваш Судислав погиб в Степи, на престол сел не старший сын Владислав, как должен был, а младший – твой отец. А почему? Он был сильнее – вот и весь ответ. А сейчас ты – сильнее всех. Всё склавинское войско за тебя, все города, кроме Севера, и дядя твой – Великий Император Юга Варпассеан, за тебя, а сила у него великая. Соединив все силы, ты можешь пресечь сейчас любую смуту. И сядешь в столице крепко и на долго.

- И что же, мне теперь воспользоваться этой силой ради своей корысти, поперёк всех законов древности и справедливости?

- Да нету её – справедливости то твоей, княже, - Добрыня сделал последнюю попытку переубедить князя, - Нет и не будет никогда. Узри правду житейскую. Будь сильным. Сильные правят этим миром по своему разумению, а не по справедливости, али по совести.

- А как же законы? – спросил Буреслав.

- И законы они же сами устанавливают, какие пожелают, своим мечом и своей волей. И не для себя, а для своих подданных и данников. Сами то они всегда над законом. А слабые либо смиряются, либо гибнут. Другого не дано. Так было всегда и, наверное, так будет и впредь.

- Конечно. А как по-иному, коли властители сами же свои древние законы и попирают, заместо того, чтобы их охранять, - вздохнул князь.

- Седые законы древности, государь, уже давно остались в прошлом, как и справедливость, - горячо убеждал Добрыня, - Настали иные времена. Теперь всем правит только сила. Сила, которая и даёт власть! Подумай хорошенько – как этой властью распорядятся Севолод или Яррила? Много будет пользы для всех?

- Даже не знаю, Добрыня, - заколебался князь.

- Зато я знаю! Используют они её прежде всего для своих выгод. А есть ли у нас правитель, который подумает наперёд о всеобщем благе, да о процветании государства?

- Ну и что – есть такой?

- Есть! Это ты! Зная сие, отец и завещал именно тебе престол, а не старшим братьям-стяжателям. Мне же и другим воеводам наказал помогать тебе во всём, чтобы всё у тебя получилось, и никто не смел мешать. Бери власть, государь! Никто сейчас лучше тебя ею не распорядится. Только ты и можешь не допустить смуты. Установи мир и справедливое правление. А мы ужо позаботимся, чтоб никто не дерзнул выступить против тебя.

Воевода умолк. По его вискам бежали струйки пота, нелегко дались старому воину такие тирады. Не языком, а больше мечом, привык он убеждать. Молодой князь глубоко задумался:

- В твоих словах есть большой резон, Добрыня, - согласился он, - Хоть и не по сердцу мне нарушать вековые законы, но ты прав – видно другого выхода нет. Придётся мне нести бремя власти, хоть я и не стремился к этому. Благодарю тебя за преданность и мудрый совет. А теперь ступай. Дай мне ещё немного времени собраться с мыслями. На пиру я объявлю свою волю.

- Благодарю тебя, государь, - глаза Добрыни просияли, - Хорошо, что ты решился. Для всех наших земель сие будет во благо. Слава тебе, Великий Каган!

- Слава Великому Кагану! – воскликнули, сопровождавшие его воеводы.

Все поклонились до земли и вышли. Бурислав остался в задумчивости сидеть на своём походном ложе. Ну что же – кажется он решился! Сам от себя такого не ожидал. Надо было теперь обдумать свою речь на пиру. Вновь из-за полога выглянул стольник Георгий:

- К тебе ещё посетитель, государь, - сказал он.

- Кто ещё?

- Боярин Горясер, говорит - по важному делу.

- Ладно – зови.

Тургуровский боярин почти бесшумно вошел в спальню. Занавесы – не стены. Хоть и стоял он поодаль, но слышал весь разговор князя с воеводами слово в слово. Лицо его помрачнело. Он тряхнул головой, словно решившись на что-то, и откинул тяжёлый полог.

- Здравия желаю тебе на многие лета, - чинно поклонился он.

- Входи, боярин. С чем пожаловал?

Как только за необычным боярином опустился полог и Георгий удалился, глаза и ладони Горясера вдруг неожиданно засветились странным свечением. Князь поднял голову, чтобы поприветствовать вошедшего и замер. В лицо ему ударил нестерпимо яркий изумрудный свет и как будто, откуда-то издалёка, прямо в его голове, разрывая сознание, послышался голос:

- Слушай меня! И повинуйся мне!

* ** * *

Часть 4.

Бурислав вышел из спальни в сопровождении боярина Горясера. Князь выглядел повеселевшим. Видно было, что он доволен тем, что принял, наконец, непростое решение. Георгий получил приказ приготовить к вечеру небольшой пир в княжеском шатре для послов, князей и воевод.

Дело это было не простое, но княжеский стольник постарался на славу и вечернюю трапезу организовал отменно, несмотря на походные условия. Большой стол посередине шатра был уставлен расписными деревянными и глиняными тарелками с разнообразными рыбными блюдами, тушёными и свежими овощами, соленьями и хлебными караваями. В центре стола на большом серебряном блюде возвышался жаренный на вертеле поросёнок, невесть откуда добытый расторопным Георгием.