Поданным исследования «Пью испаник сентер» 2006 года, более 40 процентов латиноамериканских иммигрантов заявляют: им нет нужды учить английский, чтобы стать частью американского общества. Среди латиноамериканцев, родившихся за пределами США, этот процент еще выше и достигает 46.

Что еще более показательно — с ними согласны более половины молодых латиноамериканцев. В то время как 69 процентов зрелых латиноамериканцев считают, что нужно говорить на английском, чтобы стать частью американского общества, эту точку зрения поддерживают лишь 48 процентов латиноамериканцев в возрасте от 18 до 29 лет. Не исключено, что при ответе на данный вопрос молодежь защищала своих родителей, бабушек и дедушек, которые не говорят на английском, но тем не менее внесли существенный вклад в американское общество. Вероятно, молодые люди не имели в виду себя, когда утверждали, что для американца не обязательно знать английский. Но, учитывая данные переписи по количеству глав лингвистически изолированных семей, мы наблюдаем неблагоприятную тенденцию.

Представление о том, что второе поколение иммигрантов с усиленным рвением хватается за возможности Нового Света, начинает устаревать, поскольку сегодня появилась небольшая группа тех, кто предпочитает сохранять связи с родиной.

Некоторые, очевидно, мрачные. Согласно данным министерства образования США, людей с ограниченным знанием английского неохотно принимают на работу, они не задерживаются долго на одном месте и трудятся там, куда не идут коренные американцы. Это отражается на уровне заработной платы. Согласно данным переписи населения, в лингвистически изолированных семьях доходы чаще всего не превышают 15 тысяч долларов в год и редко поднимаются выше 100 тысяч долларов.

Не говорящие по-английски начинают также создавать проблемы для здравоохранения: 63 процента больниц почти ежедневно принимают пациентов с недостаточным знанием английского (в крупных больницах процент таких больных достигает 96). Не имея штатных переводчиков, больницы снижают качество первой помощи и чрезмерно эксплуатируют дорогие диагностические средства.

Однако кое-кто видит в этой тенденции положительный момент, опираясь на факт, что рынок, ориентированный на испаноговорящее население, процветает, как никогда. Телевидение на испанском в крупных городах Америки затмевает англоговорящие каналы. А испаноговорящее радио почти 10 лет получает высшие рейтинги в Лос-Анджелесе, Майами, Чикаго и Нью-Йорке (по состоянию на 2005 год) и начинает привлекать больше слушателей, чем англоговорящие станции в таких менее крупных городах, как Даллас, Феникс и Сан-Диего. Кроме того, популярность такого радио растет в Де-Мойне, Тулсе и Омахе.

Поэтому, рассчитывая на 700-миллиардную платежеспособность латиноамериканцев, некоторые компании в США оставили споры об ассимиляции социологам и рекламируют товары на испанском. В начале 2000-х годов, когда большинство компаний сокращали рекламные бюджеты, многие сохранили или даже увеличили финансирование рекламы на испанском.

Если американцы хотят убрать языковые барьеры, то мы должны возвести обучение английскому ь ранг государственной политики, чтобы язык мог изучать каждый, кто этого хочет. А пока поддержка курсов английского языка на уровне штатов достаточно противоречивая: Техас, занимающий 3 место в стране по уровню иммиграции, тратит минимум, требуемый федеральным правительством, а Коннектикут с умеренной иммиграцией расходует в 7 раз больше. А кроме простого увеличения числа курсов, нужно выработать творческий, гибкий подход к изучению английского, поскольку многие иммигранты, во-первых, имеют низкий образовательный уровень, а во-вторых, работают на нескольких работах — часто во внеурочные часы — и воспитывают детей.

Кстати, о детях: мы поступим весьма беспечно, если не сосредоточимся на обучении английскому детей иммигрантов, так как языковые способности после 12-летнего возраста стремительно падают. В этом отношении кажется особенно абсурдным то, что противники иммиграции хотят лишить детей иммигрантов государственного образования.

Давайте распрощаемся с мифом о плавильном котле. Правда заключается в том, что мы скорее похожи на Вавилонскую башню и добились удивительных успехов в общении, учитывая, что население США разговаривает сегодня более чем на 300 языках. Кто говорит, что это много? Это примерно столько же, сколько было на момент основания Соединенных Штатов, а ведь сейчас здесь народу живет в шестьдесят раз больше. Самое главное то, что мы все делаем верно, пока понимаем друг друга, и все, даже президент Буш, правильно поняли американский гимн, когда его пели на испанском на съезде латиноамериканских иммигрантов в 2006 году.

Сначала «феминистской революции» 1970-х мы стали свидетелями того, как множество мужчин выполняют «женскую работу», а женщины — мужскую. По сравнению с 1980-ми годами доля «медбратьев» увеличилась более чем вдвое. Как и домашних работников, помогающих по хозяйству — но всего лишь по сравнению с 2001 годом. С другой стороны, в 2007 году в сенате США заседали 16 женщин — в 16 раз больше, чем в 1981-м. С 1972 года число женщин на действительной военной службе возросло с 2 до 14 процентов.

Кроме этих примеров «сближения полов», в последнее время мы много слышим о так называемых метросексуалах, гетерогенных мужчинах, которые покупают себе модную одежду, пользуются духами, бальзамами и средствами по уходу за кожей. Они даже удаляют волосы на теле, делают педикюр и косметические операции. И конечно же, женщины играют в хоккей, водят гоночные автомобили и соревнуются в тяжелой атлетике.

Но сегодня в Америке растет число не просто пересекающих «линию разделения полов», когда речь идет о работе или хобби, но отвергающих саму линию разделения. Для них бинарная классификация полов является произвольной, ограничительной и даже деспотичной. Эта классификация не принимает в расчет переходную зону между мужчиной и женщиной, она, по их словам, точнее описывает их и, вероятно, всех остальных тоже.

Некоторые из них хотят расстаться со словами «мальчик» и «девочка», предполагающими определенную ответственность.

Названия таких групп эволюционируют столь же быстро, как и само движение. Одно из них — юнисексуалы. Другое — «гомосексуалы» (от «постмодерн»). Есть «гендерквиры»[15], «трансгендеры». В негритянском сообществе они называют себя «транссестрами» и «трансбратьями». Внутри сообщества коренного населения Америки это социальная группа «Два духа», традиционно пользующаяся особым уважением. Старомодные, латинизированные типы могут тем не менее вписываться в определение «андрогины» или «гермафродиты».

Наиболее общий термин — «трансгендер». Это люди, чей биологический пол (тот, с которым они родились) не соответствует тендерной идентичности (внутреннему ощущению и причислению себя к мужчинам или женщинам). Они буква Т в ставшем с недавних пор распространенным ярлыке LGBT, объединяющем их с лесбиянками, геями и бисексуалами.

Зонтичным термином «трансгендер» объединены:

• транссексуалы, делающие себе операции по смене пола и/или принимающие гормоны противоположного пола;

• «интерсекс» — очень маленький процент детей (один на каждые 4,5 тыс.), рождающихся с неопределенными половыми признаками (в книге «Средний пол» Джеффри Юджинидиса, лауреата Пулитцеровской премии за 2002 год, говорится именно о таком человеке);

• дети до 5 лет с сильной предрасположенностью к переодеванию в одежду противоположного пола, впоследствии активно поддерживающие новое движение за толерантность в школах и различных сообществах;

• лица, по совокупности личных, политических или эстетических причин попросту отрицающие бинарную классификацию полов..

Никто не может быть абсолютно уверенным в численности трансгендеров. Всемирная профессиональная ассоциация здоровья трансгендеров подсчитала, что их примерно 1 на 12 тысяч мужчин и 1 на 30 тысяч женщин, а это означает, что в Америке живут около 17 тысяч таких людей.