Облачный кокон расползался в обе стороны и уже достиг третьего этажа, завесив полдвора непроницаемой пылью. Дышать стало невозможно, и это вернуло оглушённую Ангелину к реальности.

Она закашлялась и, натянув на лицо ворот свитера, стала выкапывать из-под обломков свою одежду. Ей нельзя оставлять улики. Мысль пульсировала, билась в одном направлении — найти и уйти. Сапоги, куртка, юбка, блузка… её рука нашарила злосчастный телефон хулиганов. Не раздумывая, Гелька сунула его в карман. Платочек? Где платочек?

Она наткнулась на чью-то ногу и отшатнулась, но вернулась, чтобы очистить от пыли полузасыпанное лицо. На шее несчастного еле слышно пульсировала жилка. Жив! Только сейчас она начала осознавать, что наделала. Если кто-то ещё погибнет по её вине, как ей жить дальше?! Где-то за облачной завесой послышались крики. Где платок? Гелька ползала в обломках, лихорадочно разгребая камни. Кто-то застонал рядом. Ещё один живой! Надо уходить, пока не осела пыль. Только куда? Домой нельзя. Если она заявится в таком виде, её кто-нибудь непременно увидит. Или выжившие хулиганы расскажут всё, и её дома накроет полиция: один её вид скажет, что она имеет к произошедшему прямое отношение. Единственный выход — стоять на своём: её здесь не было и всё! И надеяться, что невероятность случившегося сыграет ей на руку: кто в здравом уме поверит, что она совершила ужасные разрушения одним взмахом руки? А для этого ничего не должно указывать на то, что она здесь присутствовала в момент взрыва. Ну, где же платочек?! Ладно! Медлить больше нельзя. Есть шанс, что в жалкой запыленной тряпке, даже если её раскопают, не смогут признать её вещь.

Отчаянно кашляя, Ангелина закрутилась и поднялась к треснувшему своду подворотни, но не улетела сразу, а настроила полевое зрение. Она не могла сбежать, не проверив, остались ли целы её обидчики. Одну за другой она нащупывала живые пульсирующие энергетические структуры. Удивительно, но хулиганы не слишком пострадали после смертельного урагана, посланного на них Ангелиной. Похоже, сама близость к ней, как к эпицентру взрыва, во время удара спасла их — ударный фронт просто не успел ещё набрать ту силу, с которой через пару секунд уже рушил стены.

Гелька с облегчением нырнула в облако, заполнившее двор целиком и поднявшееся над крышей. Это дало ей возможность выскользнуть из него в соседний двор, оттуда — в следующий, и только потом — вверх к низким облакам.

Куда теперь? Ангелина поняла, что по привычке летит к Егору, и повернула в другую сторону. У Егора могли расположиться Нюся с Учителем, а встреча с Сергеем Петровичем пока не входила в её планы. У Бориса же ей было обеспечено полное одиночество, возможность привести себя в порядок и переодеться.

Встреча с хозяином ей вряд ли грозила. Хотя посоветоваться с ним было бы неплохо. Она такого наворотила, что разгрести в одиночку не представлялось возможным.

Ангелина второй раз за сегодняшний день материализовалась на кухне у Бориса и прислушалась — тихо и, она в этом была уверена, пусто. Пачкать сияющую чистотой квартиру показалось ей преступлением, Ангелина сбросила пропыленную одежду на пол там, где инвертировала, и оставшись в белье, прошла в ванную. Из зеркала на неё глянула неузнаваемая маска: на лице, покрытом толстым слоем строительной пыли, поблёскивали покрасневшие глаза. Но прежде, чем встать под душ, Ангелина позвонила домой.

— Мама? — начала она без предисловий. — Меня кто-нибудь спрашивал?

— Нет, дорогая. Что-то случилось? Тут в соседнем дворе был жуткий взрыв… я знала, что тебя там быть не может, но всё равно ужасно переживала. Когда ты вернёшься?

— К пяти буду. Но… если меня станут спрашивать, я всё время была дома — вернулась вчера ночью из общежития и сегодня никуда не уходила, помогала тебе готовить. Ладно?

— Ладно, — обеспокоенно пробормотала мама. — Но что случилось?

— Потом. Если за… если ко мне придут, как-нибудь отговорись: в душе, переодеваюсь и тому подобное, и… окно в моей спальне оставь открытым, пожалуйста.

— Ангелина! Что ты натворила?

— Надеюсь, ничего. Пока.

Под душем пришлось провести не менее часа — отросшие ниже плеч вьющиеся волосы никак не хотели отмываться. Гелька ещё полчаса вычёсывала их, выдирая, запутавшуюся крошку.

Ангелина спешила и носилась по квартире в одном белье, вытряхивая на кровать из коробки свои вещи, чтобы в эту коробку свалить пыльное барахло. Потом коробку — снова в шкаф, из вещей на кровати выхватить что-то носибельное… Её гардероб сильно поредел, и пришлось удовольствоваться пижамой (может, это и к лучшему — лишнее доказательство того, что она не высовывала носа из дома). Оставалось в спешке подтереть пол на кухне бумажными полотенцами (разбираться с моющим пылесосом Гельке было не с руки) и оставить Борису записку: 'Извините, что снова явилась без предупреждения. Очень было нужно! Взрыв на Бехтерева — это я. Ангелина'.

Гелька рванула домой. Её ждало самое тонкое место в плане — возвращение в квартиру. На форточке стоял крест, табу, в общем, полный запрет. Если её заснимут или даже просто увидят, на её алиби тоже можно будет поставить крест. По крайней мере, для людей, допускающих всякое, оно не будет убедительным. А кто в их городе, начитавшись пропитанных мистикой статей, теперь не верит во 'всякое'?

В голове Ангелины зрел не ясный пока ещё план: отвлечь, увести и вернуться. Она пронеслась над сквером, сшибая на головы охотников за привидениями снег и ветки. Фигурки внизу задвигались, забегали, размахивая руками и разворачивая камеры. Ангелина полетела между стволами деревьев в сторону от своего дома. Жаль, сквер был маловат и просматривался насквозь — далеко увести наблюдателей не получилось. За ней следом побежали, растянувшись цепочкой, несколько человек. Ангелина зависла над проезжей частью в конце сквера, ожидая, пока свора подтянется, и по широкой дуге над верхушками деревьев устремилась к своему окну. Есть!

Она влетела внутрь и материализовалась. На пороге комнаты тут же объявился встревоженный Гоша и торопливо прикрыл за собой двери.

— С ума сошла? У соседей на балконах камеры натыканы. Я им время от времени нужный палец в окно выставляю, чтобы не расслаблялись.

— Что? — у Ангелины ослабли коленки. — Что делать? Разбить их импульсом?

— Что это даст? Пока будешь стрелять в одну, другая будет со смаком всё это записывать. Твой торжественный прилёт уже запечатлён, не сомневайся.

— Что тогда? Уничтожить плёнки?

— Точно! Вломишься к соседям? Слева, справа, ещё под ними — те, что слева… это только те, о которых я точно знаю, что у них камеры стоят. А что, если есть другие?

— Но что же делать?

— Звони своим! У них больше возможностей.

— Не могу, Учитель запретил мне пользоваться форточкой!

— Так какого чёрта?!

— Как, по-твоему, могу я в таком виде в маршрутке разъезжать? У меня и денег нету.

Гоша оглядел её наряд и прошипел.

— У тебя была одежда! Деньги тоже не проблема! Погоди, теперь ещё и взрыв в соседнем дворе на тебя повесят.

Ангелина стыдливо отвела глаза. Гоша простонал и, прошлёпав к креслу, бессильно упал.

— Это ты? — ткнул он пальцем в сторону соседнего дома. — Это тоже ты натворила?

— У меня не было выхода — меня прижали к стене и грозили отволочь в подвал, чтобы выпытать правду! Что мне было делать? — отчаянно отбивалась Ангелина. Гоша собирался что-то ответить, но прозвучавший, как приговор суда, дверной звонок заставил их обоих замереть с выражением ужаса на лицах.

В прихожей послышались шаги — мама пошла открывать.

— Боже мой! — раздался её вскрик, и Гелька схватилась за сердце. — Господи! Яночка! Заходи, дорогая! Как твоё здоровье? Когда ты вернулась? Идём на кухню. Геша ещё не вернулась… у нас сегодня торжество, ты прямо с корабля — на бал!

Голоса удалились в сторону кухни, и Ангелина, которую не держали ноги, опустилась прямо на пол.

— Не могу больше! — схватилась она за голову. — Не могу…