— Я не знаю! — с отчаянием отвела Ангелина, пытаясь высвободиться от впившихся в неё пальцев. — Я не успела сделать анализ.

Несколько мгновения врач ошеломлёно вглядывался девочке в лицо, потом взял себя в руки.

— Зачем анализ? Лягте, — указал он в сторону дивана в гостиной. Ангелина, сильно нервничая, подчинилась. Она знала, что с Борисом-медиком лучше не спорить.

— Я не мог пропустить… я неоднократно просматривал вашу ауру, и очень тщательно…

Присев на диван рядом с Гелькой, врач взглянул ей в глаза, провёл рукой над её телом, задержал её внизу живота и убрал.

— Что? — с тревогой спросила Ангелина, потому что Полетаев молчал. — Что вы там увидели? Всё в порядке?

— Что для вас означает «быть в порядке»? — с грустной иронией спросил Борис.

— Конечно, то, что я не беременна! — Гелька нервничала всё больше.

— В таком случае, нет — вы не в порядке, — Полетаев поднялся и отошёл от дивана.

— Что? — в ужасе всплеснула руками Ангелина. — Я беременна?

Она спрятала лицо в ладонях.

— Что мне теперь делать?! — со слезами воскликнула она и почувствовала, как Борис опять садится рядом.

— Послушайте, Ангелина, — начал он, волнуясь. — В этом, собственно, нет никакой проблемы…. срок ещё слишком мал. Я могу помочь вам. Один точный импульс… Вы ничего не почувствуете!

— Что? — испугалась Гелька.

— Вы же не собираетесь рожать?

— Нет, но…

— Так в чём же дело? Позже это будет сделать труднее. Придётся вызывать искусственные роды, а это стресс и для психики, и для организма.

Врач поднял руку, и Гелька инстинктивно прикрыла свой живот руками.

— Нет, не сейчас… Я ещё не готова!

— Вы никогда не будете готовой, и мы упустим время! Позвольте мне, — он положил руку ей на живот, и Гелька схватилась за неё руками.

— Это моя ошибка! Только моя! Почему он должен отвечать за неё? Отвечать своей жизнью! С вами я научилась её ценить и не могу допустить такой несправедливости!

— Вы хорошо подумали? Вы слишком молоды. Вы сами ещё ребёнок. Не спорьте!.. Вы будете ходить в школу с младенцем? Вы выйдете замуж? Задумайтесь о своём будущем!

— Не знаю! Я ничего не знаю! Но то, что вы предлагаете сделать — убийство!

— Хорошо. Тогда подумайте, как скажутся на развитии плода ваши особенности? Что родится у вас после ваших преображений? Вы уже немого в этом разбираетесь, но даже я не могу предсказать последствия. Когда вы в последний раз инвертировали? Что, если то, что сейчас развивается в вашем теле, не полноценный человек?

— Вы слишком жестоки!

— Я реалист. Вы быстро забудете эту потерю. У вас будут ещё дети, если вы захотите, тогда, когда вы будете готовы. Соглашайтесь. Я могу погрузить вас в сон, и вы ничего не почувствуете. Я могу вообще заставить вас забыть об этом, — Полетаев притягивал её взгляд, но Гелька сопротивлялась — она уже немного умела это делать.

— Как вы можете? Что ещё вы предложите мне забыть? Мою любовь? Саму себя? Нет! Если кто-то и должен решать, то не вы!

Она отпустила его руку и села.

— Я должна поговорить с Петей. Я полечу.

Борис, откинувшись на спинку дивана. Словно собираясь с силами, чтобы начать убеждать её по новой, вдруг сделал приглашающий жест рукой.

— Я чувствую, что вы делаете большую ошибку, но, будь по-вашему. Я не хочу, чтобы вы потом всю жизнь меня обвиняли.

Он вышел из комнаты, а Гелька, собравшись с духом, натянула верхнюю одежду и инвертировала.

Она целеустремлённо двигалась в сторону Петиного общежития, всё раздумывая над словами Бориса. Почему она делает ошибку? И так, и сяк рассматривая ситуацию, Ангелина всё больше убеждалась в том, что права — Петя должен знать правду. Не важно, как он поступит или, вернее, что они оба решат, но то, как он воспримет эту новость, позволит ей понять, как она сама к происходящему с ней относится.

Они не виделись с тех пор, как Гелька залила краской Петино пальто. Оба словно выдерживали характер. Ангелина мучилась неизвестностью, она не знала, чем объяснить Петино молчание, и страдала, снедаемая мыслью, что он всецело занят фидершей. Однако, не пыталась связаться с парнем, считая, что раз он перед ней виноват, пусть первый ищет пути примирения. Конечно, если он собирается с ней встречаться. Она знала только, что Петя ей нужен, очень нужен. Иногда, поддавшись слабости, Ангелина часто сожалела о своей твёрдости. Не раз она ловила на себе пристальный взгляд Бориса в моменты, когда печальные мысли уносили её к любимому. Гельке тогда казалось, что Полетаев читает, что творится у неё на душе, но просто не желает говорить с ней о Петьке. Врач вообще не упоминал имени парня в разговорах, словно молчанием своим брезгливо вычленял его из жизни Ангелины.

Подлетев к зданию, Гелька с волнением приблизилась к окну парня. Она досадовала, что не позвонила ему заранее, опасаясь теперь, что может не застать его дома. С другой стороны, что было бы, если бы Петя сказал, что не желает её видеть? Свою новость Ангелина не желала сообщать по телефону.

Борис Витальевич её отпустил! Да ещё и к Пете! Это на него не похоже. Теперь почему-то Гелька начинала переживать о причинах такого поступка врача, а это опять подводило к вопросу: так почему, по мнению Полетаева, она делает ошибку?

Заглянув в окно, Ангелина сначала не поняла, что видит: что-то мешало, загораживая знакомую фигуру, стоящего в центре комнаты парня. Потом в глаза ей бросилось кружевное красное бельё, на обнажающей плечи брюнетке, чья рука сняла с носа Пети элегантные очки и игриво взъерошила волосы. Петя смотрел на Майю, не отрываясь.

Эти детали ударами сердца вколачивались в грудь Ангелины, деля её жизнь на «до» и «после». Для её агонизирующего ума картина происходящего бесконечно растянулась: как в замедленной съёмке, фидерша снимала с её парня футболку, миг застыл, когда она притянула его к себе для поцелуя. Всё это скрыли туманные потёки. Ангелина подумала, что плачет, и машинально попыталась коснуться лица рукой, но обнаружила, что всё ещё в инвертном состоянии. Это оконное стекло под её взглядом начало плавиться и течь.

Рама треснула, и Ангелина, чтобы не оказаться рядом со своим худшим кошмаром, даже не отгороженная от него оконным стеклом, выстрелила вверх. Она разбивала воздушный поток, пока он не начал редеть, а сетка улиц не слилась в неразличимое с остальным миром серое пятно. А тогда она материализовалась и стала падать. Ветер сдирал с неё куртку, пробивал насквозь, не давая вдохнуть. Земля приближалась с пугающей быстротой. К неё навстречу неслись дома.

Когда различимые квадратики мостовой, обведённые снегом, показали место, где она разобьётся, а страх смерти сравнялся с переносимой Ангелиной болью, она инвертировала, и, испытывая колоссальные перегрузки, по дуге пронеслась над окраинной улицей, вылетела на какие-то задворки и, прострелив крону большого дерева, рухнула на землю.

Гелька осталась лежать, раскинув руки, со взглядом, устремлённым в отторгнувшее её суровое небо. С потревоженных ветвей на неё сыпались хлопья снега, и она словно снова летела им навстречу.

Закоченевшей рукой Ангелина нащупала в кармане телефон.

— Алло, Сергей Петрович, я ошиблась, — прошептала она непослушными губами, — я согласна уехать…

— Сергей Петрович… я согласна уехать…

— Ангелина? Что ты говоришь? Ты согласна? — поразился шеф. — Солнце моё! Я не верю своим ушам! Почему ты передумала?

— Я… ошиблась.

— Рад слышать. Сейчас перезвоню. Будь на связи.

Через минуту Учитель перезвонил.

— Тот человек уже в поезде, на перегоне Румянцево-Драчёвка. Сколько тебе времени понадобится, чтобы собраться?

— Я готова.

После секундной заминки Сергей Петрович ответил:

— Вот и умница. Жди звонка нового босса. После этого я блокирую твой номер.

Гелька поняла, что Редик решил не ворошить причины её спонтанного решения: почему, живя у Бориса, она решилась на такой шаг, почему внезапно решилась уехать, когда долго этому сопротивлялась? Пока её действия отвечали его интересам, шеф не собирался инициировать разбирательства, способные всё вновь переменить.