– Безусловно, но это блеф с фальшивыми документами. Вице-президент в ярости. Он хочет слушания в сенате и уже даже подобрал целый полк взбешенных сенаторов и конгрессменов из обеих партий, готовых опровергнуть обвинения.

– Это, боюсь, опрометчивый шаг, – сказал Моро, – учитывая тамошний климат, охотников на ведьм.

– Мне только того и надо, чтоб он понял. Я живо представляю себе, какое впечатление на наши охочие до сенсаций средства массовой информации произведут даже самые дутые «официальные доказательства». Правительственные бланки, особенно бланки разведки и уж тем более бланки немецкой разведки, можно размножить за секунды. Боже мой, что, если они будут мелькать на экранах по всей стране?

– Да, обвиняемые приговорены до слушаний, – согласился глава Второго бюро. – Подождите, Уэсли, – осекся Моро, – чтобы это произошло, двум убийцам потребовалось бы содействие неонацистской верхушки, разве не так?

– Так. Ну и что?

– Это невозможно. Парижский отряд блицкригеров впал в немилость! Их считают предателями, и они б не получили никакой поддержки сверху, потому что опасны для нацистского движения. С ними порвали, их бросили… Кто у вас еще знает об этих двух заключенных?

– Черт, у нас тут с людьми туго, так что я использовал пехотинцев и пару людей Нокса Тэлбота, чтобы забрать их из «Эндрюс». А еще есть камера ЦРУ в Вирджинии, чтоб упрятать их подальше.

– Камера ЦРУ? Скомпрометированного ЦРУ?

– У меня не было выбора, Клод. У нас таких камер нет.

– Понятно. И все же эти двое – больная помеха для нацистов.

– Вы уже говорили. И что же?

– Проверьте этих заключенных, Уэсли, но никого не предупреждайте, что будете этим заниматься.

– Почему?

– Сам не знаю. Скажем, интуиция, которая у нас с вами появилась в Стамбуле.

– Сейчас займусь, – сказал Соренсон, прерывая разговор с Парижем и нажимая на кнопки быстрой связи с транспортным отделом К.О. – Пришлите мне к дому машину через полчаса.

Через тридцать шесть минут побритый и одетый директор отдела консульских операций дал водителю указание отвезти его в убежище в Вирджинии. Получив приказ, водитель тут же взял непрослушиваемый высокочастотный радиотелефон, чтобы сообщить о маршруте диспетчеру ЦРУ.

– Это лишнее, – сказал ему Соренсон с заднего сиденья. – Слишком рано для начала рабочего дня.

– Но таковы правила, сэр.

– Пожалейте их, юноша, солнце только взошло.

– Хорошо, сэр.

Водитель положил телефон, на лице его явственно читались мысли: «Этот старик хоть и шишка, но отличный парень!» Через полчаса они оказались на петляющей среди леса деревенской дороге, ведущей к железобетонной сторожке, окруженной электрифицированным забором. Ворота были закрыты, и из динамика, встроенного в бетон под толстым затемненным пуленепробиваемым стеклом, раздался голос, прямо у левой задней дверцы лимузина.

– Назовите себя, пожалуйста, и цель посещения.

– Уэсли Соренсон, директор отдела консульских операций, – ответил глава К.О., опустив стекло в машине, – цель – сверхсекретная.

– Я узнал вас, сэр, – ответил смутно различимый человек за темным стеклом, – но вас нет в списке на нынешнее утро.

– Загляните в журнал «постоянного доступа», там есть мое имя.

– Одну минуту, сэр… Водитель, откройте багажник.

Внутри сторожки раздался щелчок, а затем сзади по лимузину забегал дотошный луч фонарика.

– Извините, господин директор, – продолжил бестелесный голос, – мне бы надо было проверить, но «постоянный доступ» обычно поступает позже.

– Не надо извиняться, – сказал Соренсон. – Мне, возможно, следовало позвонить в DCI, но для них тоже еще рано.

– Да, сэр… Водитель, можете выйти из автомобиля и закрыть багажник.

Водитель так и сделал, потом сел за руль, и тяжелая стальная дверь открылась. Через четверть мили они въехали на круговую подъездную аллею перед мраморной лестницей особняка бывшего аргентинского посла. Лимузин остановился, тут же распахнулась большая дверь, и из нее на утренний свет вышел крепкого телосложения средних лет майор, погоны на его увешанной орденскими ленточками форме показывали, что он из батальона «рейнджеров». Он быстро спустился по ступенькам и открыл Соренсону дверцу.

– Майор Джеймс Данкан, офицер охраны, господин директор, – любезно представился он. – Доброе утро, сэр.

– Доброе утро, майор, – сказал глава К.О., вылезая с заднего сиденья. – Извините, что не позвонил и не предупредил о столь раннем визите.

– Мы уже привыкли, господин Соренсон.

– А на въезде не привыкли.

– Почему, не знаю. В три часа ночи сегодня их ждал гораздо больший сюрприз.

– Вот как? – Внутренняя антенна старого разведчика уловила сигнал тревоги. – Необъявленный визит? – спросил он, пока они шли по ступенькам к открытой двери.

– Да нет. Фамилию визитера внесли в журнал «постоянного доступа» где-то около полуночи. Список довольно большой, задержка ему не понравилась; эти засекреченные агенты часто бывают раздражительными. Черт, да я б тоже, наверно, таким стал, если вкалываешь весь день, а потом тебя еще и из постели вытаскивают. У нас тут ведь не то чтобы запарка каждый день.

– Но случаются же и чрезвычайные ситуации.

– В этот час не так уж часто, сэр, – сказал майор Данкан, подводя директора К.О. к стойке, за которой сидела усталая женщина-офицер. – Чем можем помочь вам, сэр? Сообщите данные лейтенанту Рассел, и она вызовет конвой.

– Мне надо повидаться с двумя заключенными в секторе «Б», в изоляторе.

Лейтенант и майор в изумлении переглянулись.

– Я что-нибудь не то сказал?

– Нет, господин директор, – ответила лейтенант Рассел. Ее обведенные синевой усталости глаза скользили по клавиатуре компьютера, пока она печатала. – Просто совпадение, сэр.

– Что вы имеете в виду?

– Их хотел видеть и заместитель директора Коннолли в три часа ночи, – ответил майор Джеймс Данкан.

– Он сказал зачем?

– Да почти то же, что и вы сказали у ворот, сэр. Встреча была настолько строго засекреченной, что нашему охраннику пришлось ждать вне сектора «Е» после того, как он открыл камеру.

Теперь сигнал тревоги вовсю зазвучал в мозгу разведчика.

– Майор, немедленно отведите меня туда. Ни у кого, кроме меня, не было санкции на допрос этих людей!

– Прошу прощения, сэр, – прервала его лейтенант. – Но у заместителя директора Коннолли было разрешение, оформленное приказом по ЦРУ за подписью директора Тэлбота.

– Соедините меня с Тэлботом! Если у вас нет его частного номера, я дам.

– Алло? – раздался гортанный сонный голос Нокса Тэлбота.

– Нокс, это Уэсли…

– Что, на кого-то бомбу сбросили? Вы знаете, который час?

– А «вы» знаете, кто такой замдиректора ЦРУ Коннолли?

– Нет, потому что такого не существует.

– А как насчет приказа по Управлению, вами подписанного, дающего разрешение на встречу с нацистами?

– Не было такого приказа, так что подписать я его не мог. Где вы?

– А вы, черт возьми, как думаете?

– Здесь, в Вирджинии?

– Я лишь надеюсь, мой следующий звонок не так вас расстроит, потому что, если все плохо, вам придется устроить у себя генеральную уборку.

– Компьютеры «АА-ноль»?

– Поищите что-то менее сложное, более присущее человеку. – Соренсон бросил трубку. – Пошли, майор.

Двое блицкригеров лежали на постелях на боку. Когда звякнули, открываясь, двери, ни один не пошевелился. Директор отдела консульских операций подошел к каждому и отдернул одеяла. Оба были мертвы, глаза в шоке широко открыты, из закрытых ртов все еще сочилась кровь, а затылки, снесенные выстрелом, запачкали стены.

Снизу в столовую долетали синкопированные звуки джазового ансамбля, они смешивались с вибрирующим шумом, доносившимся с Бурбон-стрит Французского квартала в Новом Орлеане.

За большим столом сидели шестеро мужчин и женщин. Все, кроме одного, были одеты относительно официально – консервативные костюмы и галстуки, строгая деловая одежда у женщин. И опять-таки все, кроме одного, были белые, аккуратные, имели такой вид, будто их еще детьми взяли из альманахов Лиги плюща много десятилетий назад, когда квоты что-то значили. Возраст их колебался от сорока до семидесяти с лишним, и всех до одного окружала атмосфера настороженного превосходства, будто они постоянно находятся в присутствии надоедливых подчиненных.