– Браво, Гюнтер! – воскликнул Траупман, аплодируя ему. – Вы так четко, так объемно видите перспективы.

– Тогда что вас так беспокоит?

– То, о чем вы, может, и не знаете…

– Например?

– В Париже взяли живьем двух блицкригеров и переправили их в Вашингтон.

– Мне об этом не сообщили, – сказал Ягер ледяным тоном.

– Сейчас это уже не важно. Их застрелил в комплексе в Вирджинии наш агент в ЦРУ.

– Он кретин, канцелярская крыса! Мы платим ему двадцать тысяч американских долларов в год, чтобы он сообщал нам, чем занимаются другие отделы.

– Теперь он просит двести тысяч за выполнение приказа, который, как он считает, был бы ему отдан, если б он стоял выше по служебной лестнице.

– Убейте его!

– Это не очень хорошая идея, Гюнтер. Сначала надо узнать, кому он мог рассказать о нас. Вы справедливо заметили, что он кретин, так он еще и хвастун.

– Свинья! – взревел Ягер, отворачиваясь от света фонарей.

– Эта свинья оказала нам значительную услугу, – добавил врач. – Мы еще потерпим его какое-то время, даже повысим. Придет время – сдадим ему другие карты, и он превратится в благодарного раба.

– Ax, дорогой Ханс, вы так мне нужны. Ваш ум точен, как рука хирурга. Если б моего предшественника окружало побольше таких, как вы, людей, он бы до сих пор отдавал приказы британскому парламенту.

– Раз вы так благожелательно настроены, я надеюсь, выслушаете меня, Гюнтер.

Траупман прошелся по патио, двое мужчин оказались лицом к лицу в мерцающих тенях.

– Когда я вас не слушал, мой старый друг и наставник? Вы мой Альберт Шпеер, только вместо точного аналитического ума архитектора у вас точный аналитический ум хирурга. Гитлер совершил ошибку, отказавшись в конце концов от Шпеера, уступая прихотям Геринга и Бормана. Я такой ошибки никогда не совершу. В чем дело, Ханс?

– Вы были правы, когда говорили, что мы выигрываем битву нервов у наших врагов. Вы также точно заметили, что в определенных местах, особенно в Соединенных Штатах, наши зонненкинды проявили себя наилучшим образом, сея раскол и недовольство.

– Я поражен своими собственными оценками ситуации, – прервал его Ягер с улыбкой.

– В том-то и дело, Гюнтер, это всего лишь оценки, основанные на последней информации… Однако ситуация может измениться – и измениться быстро. Именно сейчас мы, возможно, достигли кульминации нашего стратегического успеха.

– Почему кульминации?

– Потому что нам расставляют слишком много ловушек, о которых мы не подозреваем. Возможно, мы никогда не окажемся в таком выгодном положении, как сейчас.

– Значит, вы хотите сказать: «Завоевывайте Англию сейчас, mein Fuhrer, не медлите»? – опять прервал его Ягер.

– «Водяная молния», конечно, – сказал Траупман. – Надо с ней поспешить. Найдено шесть планеров «Мессершмитт МЕ-323», их ремонтируют. Следует без промедления нанести удар, как можно скорее отравить резервуары Вашингтона, Лондона, Парижа – вскоре будет подготовлен наш летный состав. Когда начнется паника, правительства будут парализованы, наши люди повсюду займут влиятельные посты, придут к власти.

Женщину вынесли на носилках из американского посольства на виду у прохожих, спешивших на авеню Габриель. Тело ее было накрыто простыней и легким хлопчатобумажным одеялом; длинные темные волосы рассыпались по маленькой белой подушке, лицо закрывала кислородная маска, а глаза защищал от парижского солнца серый шелк. Слухи распространялись быстро, чему способствовали мелькавшие в собравшейся толпе несколько атташе посольства, тихо отвечавшие на вопросы.

– Это жена посла, – сказала одна из женщин по-французски. – Так сказал американец, я слышала. Бедняжка, она пострадала вчера вечером во время этой жуткой перестрелки.

– Сколько можно терпеть эту преступность! – возмутился мужчина в очках. – Нам надо вернуть гильотину!

– Куда ее везут? – спросила другая женщина, морщась от чужой боли.

– В больницу «Хертфорд» в Леваллуа-Перре.

– Правда? Но ее ведь называют английской больницей.

– Там, говорят, для ее ран самое современное оборудование.

– Кто это сказал? – вмешался в разговор возмущенный француз.

– Да вон тот здоровый парень… где же он? Только что был здесь, это он и сказал.

– Она сильно пострадала? – спросила молоденькая девушка с книгами в рюкзаке, вцепившись в руку своего спутника, юного студента.

– Я слышал, один американец говорил, ее ранение очень болезненное, но для жизни не опасное, – ответил еще один француз, секретарь или скромный администратор с большим коричневым пакетом под мышкой. – Пробито легкое, ей трудно дышать. На ней кислородная маска. Как жаль!

– Жаль, что американцы вмешиваются не в свое дело, – сказал студент. – Ей всего лишь трудно дышать, а кого-нибудь из нас, кто серьезно болен, отпихивают в сторону, чтоб создать ей все условия.

– Антуан, как ты можешь?

– Запросто. Я же изучаю историю.

– Пес ты неблагодарный! – закричал пожилой мужчина с небольшим военным крестом на отвороте пиджака. – Я воевал вместе с американцами и вошел с ними в Париж. Они спасли наш город!

– Сами по себе, солдат? Не думаю… Пошли, Миньон, отсюда.

– Антуан, ну ты даешь! Твой радикализм не просто устарел, это занудство.

– Маленький трахальщик, – сказал старый солдат, обращаясь ко всем сразу. – Это слово я, кстати, узнал от американцев.

А в посольстве, в кабинете Стэнли Витковски, напротив стола полковника сидел, сгорбившись, безутешный Клод Моро.

– К счастью, – сказал он устало, – мне деньги не нужны, я никогда не смогу потратить то, что есть, в Париже или даже во Франции.

– О чем вы? – спросил Стэнли, закуривая кубинскую сигару с довольным выражением лица.

– Если вы не знаете, полковник, тогда, как говорят в американской армии, вас нужно «с позором выгнать из-за физической и моральной непригодности».

– Почему? С головой у меня все в порядке, и я занимаюсь тем, в чем совсем неплохо разбираюсь.

– Господи, Стэнли, я солгал своему Бюро, спешно собранному комитету палаты депутатов, прессе, самому президенту! Я фактически поклялся, что мадам Кортленд выжила, не умерла, ее прекрасно подлечили в вашей клинике!

– Но вы же не были под присягой, Клод.

– Merde! Вы с ума сошли!

– Черта с два! Мы ее накрыли и внесли сюда, прежде чем кто-то сообразил, что эта сука мертва.

– А это сработает, Стэнли?

– Пока да… Послушайте, Клод, я просто пытаюсь вызвать замешательство. Лэтем, за которым охотятся нацисты, как раз тот, кого они убили, но они об этом не знают, поэтому направляются за вторым, и мы их ждем. А сучка посла не менее важна для них, может, еще важнее, поскольку они вычислили, что нам известно, кто она такая. В конце концов, граф Страсбургский не от столбняка же хотел ей прививку сделать. Немного удачи да чуть-чуть вашей выдумки – и ваша шарада окупится…

– Выдумки? – задохнулся Моро, прерывая его. – Вы хоть представляете, что я наделал? Я соврал президенту Франции! Нет мне больше веры!

– Черт, дайте разумное объяснение. Вы сделали это для его собственного блага. У вас были основания полагать, что его кабинет прослушивается.

– Абсурд! Как раз Второе бюро и отвечает за то, чтоб он не прослушивался.

– Хорошо, это не пойдет, – согласился Витковски. – А как насчет проверки благонадежности его главных помощников?

– Мы это проделали самым тщательным образом несколько месяцев назад. Однако в вашей идее увильнуть от прямого ответа что-то есть.

– Для блага самого президента, – прервал его полковник, глубоко и с удовольствием затягиваясь сигарой.

– Да, точно. О чем он не знает, за то не отвечает, а мы имеем дело с психопатами, с убийцами-фанатиками.

– Не улавливаю связи, Клод, но начало положено. Кстати, спасибо за подкрепление в больнице. Кроме двух сержантов и капитана, мои пехотинцы не сильны во французском.