– Слушаю.

– Господин посол, это Роберт Дурбейн из центра связи.

– Привет, Бобби, – неуверенно произнес Кортленд. – Как дела?

– Об этом, наверно, я должен спросить вас, сэр. – Определенно что-то не так. Обычно невозмутимый работник Госдепартамента чувствовал себя неловко. – Я имею в виду вашу жену, конечно. Слышал, она в больнице.

– Врачи делают все возможное, что тут еще сказать. Благодарю вас за участие, у вас есть ко мне еще что-нибудь?

– Да, сэр. Держится в строжайшей тайне, что Дру Лэтем жив, но я работаю в тесном контакте с полковником Витковски, поэтому в курсе дела, знаю также, Дру сейчас у вас. Так вот, мне бы хотелось поговорить с ним.

– О… вы меня несколько ошеломили, мистер Дурбейн. Не кладите трубку, пожалуйста.

Линия замолчала, тишина нервировала: там, похоже, принимали решение. Наконец в трубке послышался голос Дру:

– Да, Бобби?

– Я оставил вам пару посланий. Вы не позвонили.

– И не написал. Кроме того, что в меня стреляли и чуть не отправили в мир иной, у меня тут было дел по горло да еще кое-какие неприятности.

– Представляю. Однако, мне кажется, нам надо поговорить.

– Правда? О чем?

– Как раз это я и хочу выяснить.

– Это что, шарада? Я в них не силен, вы же знаете.

– Я знаю, что мне надо поговорить с вами, и не по телефону. Это возможно?

– Одну минуту. – И опять наступила пауза, но короче предыдущей. – Хорошо, – сказал Лэтем в трубку. – Есть лифт, о котором я не подозревал, он останавливается у вас на этаже. Я приеду вместе с тремя вооруженными пехотинцами, и вы очистите коридор. Будем через пять минут.

– Все так далеко зашло? – тихо спросил Дурбейн. – Я? Я вдруг стал опасной зоной?

– Разберемся, Бобби.

Через семь минут двадцать восемь секунд Дру сидел на единственном стуле перед столом Дурбейна, пехотинцы уже обследовали кабинет, оружия не нашли.

– Что за чертовщина? – спросил главный оператор центра связи. – Бога ради, чем я так провинился, чтобы ко мне применяли гестаповские методы?

– Возможно, вы выбрали очень точное слово, Бобби. Гестапо – нацистская лексика.

– Что вы такое говорите?

– Вы знаете женщину по имени Филлис Крэнстон?

– Конечно. Она секретарь… как его… третьего или четвертого атташе, ниже поверенного в делах у посла. Ну и что?

– Она говорила вам, кто такой полковник Уэбстер и где он находится?

– Да, но вообще-то могла и не говорить.

– Что вы имеете в виду?

– А кто, вы думаете, устанавливал связь между посольством и странствующим полковником Уэбстером? Две или три смены отелей. Бесконечные ваши с миссис де Фрис передвижения – даже Витковски не мог за всем уследить.

– Значит, все сохранялось в тайне?

– На мой взгляд, избитая фраза «совершенно секретно» наложилась на не менее затасканный «приказ по части». Почему, вы думаете, я был так груб с Крэнстон?

– Я не знал.

– Я потребовал, чтоб она сказала, откуда она знает. Даже угрожал ей разоблачением, а это нелегко, ведь у меня мать была алкоголичкой. Жуткая болезнь.

– Что она вам сказала?

– Сломалась, расплакалась, несла какую-то религиозную чепуху. Накануне она пьянствовала, так что сопротивление у нее было на нуле.

– Вы, должно быть, хорошо ее знаете.

– Хотите честно, Дру?

– Поэтому я и пришел, Бобби.

– Мы с женой были как-то на одном приеме в посольстве, и Марта – жена моя – заметила, что Филлис постоянно крутится у бара и набирается потихонечку. Я-то подумал, как еще нормальному человеку выдержать эти приемы, если не выпить, да я сам так делал, черт возьми. Но Марта оказалась проницательнее, она же наблюдала, что происходило с моей матерью под конец, и стала уговаривать меня попытаться помочь Филлис, которая страдает из-за «низкой самооценки» и так далее. Я попытался, но явно не справился.

– Значит, вы никому не говорили, кто я и в каком живу отеле?

– Боже мой, нет! Даже когда этот кретин, на которого работает Крэнстон, пришел вынюхивать о вашем персонале и ресурсах, я сказал ему, что понятия не имею, кто заменит вас. Я был рад, что Филлис сообразила держать рот на замке.

– А что он вынюхивал?

– Тут все выглядело законно, – ответил Дурбейн. – Черт, все же знают, отдел консульских операций следит не за меню на кухне посольства. Так вот, по его словам, один французский застройщик посоветовал ему вложить деньги в какую-то недвижимость, он и подумал, что ваши сотрудники могли бы проверить законность его действий. Это вполне в его духе, Дру. Крэнстон говорит, что он больше времени проводит за обедами с парижскими бизнесменами, чем с теми, кто мог бы принести нам пользу здесь.

– Почему он не обратился к Витковски?

– И так понятно – его вопрос не имеет ни малейшего отношения к безопасности; не может же он использовать отдел посольства для личных финансовых сделок.

– А я что – спица в колесе?

– Нет, скорее око недреманное, наблюдающее за внутренними операциями важного консульского отдела. А значит, можете дать консультации персоналу относительно их поведения в финансовых и других вопросах. По крайней мере, такой вывод напрашивается из вашей официальной биографической справки.

– Надо ее переписать, – сказал Лэтем.

– Зачем? Там все так туманно.

Дру откинулся на спинку стула, выгнув шею, взглянул на белый потолок и вздохнул с облегчением.

– Приношу свои извинения, Бобби, серьезно. Когда я узнал от Филлис Крэнстон, что вы – один из двоих, кому она сказала обо мне, признаться, я поспешил с выводами – нет, позволил себе их сделать. Мне казалось, они подкреплены тем происшествием, что случилось на днях, когда нацисты чуть не убили меня в посольской машине с этим сукиным сыном… как его?.. Це-двенадцать. Расчет времени… показался мне смещенным.

– Так и было, – согласился Дурбейн, – потому-то нацисты приехали туда раньше нас…

– И как же это могло случиться?

– Це-двенадцать всему виной. Мы обнаружили это на следующее утро и включили в донесение. Ваш немец шофер сообщил высокочастотную градуировку нашего дублирующего внутреннего радио своим друзьям за много миль оттуда и оставил переключатель на «передаче». Они слышали все, что вы говорили с того момента, как вышли из посольства.

– Боже, как просто, а мне даже в голову не пришло взглянуть на радиопередатчик.

– А если б взглянули, увидели бы маленькую красную точку посередине, означающую «передачу».

– Проклятье!

– Бога ради, не надо себя винить. Вы столько пережили накануне вечером, было раннее утро, вы жутко устали.

– Неприятно говорить, Бобби, но это не оправдание. Когда доходишь до подобного состояния, в кровь впрыскивается весь адреналин – вот тогда-то ты и уязвим… Хотя странно, правда? Нацисты сосредоточились на Филлис Крэнстон.

– Почему странно? Она неуравновешена, а это благодатное состояние, чтоб перетянуть ее на свою сторону.

– А ее босс?

– Не вижу связи.

– Связь есть, дружище, есть. Боже ты мой!

– Если есть, – сказал Дурбейн, глядя на расстроенного Дру, – действовать нужно одним махом. Сосредоточьтесь на обоих: надавите на алкоголика и прижмите ее жадного амбициозного начальника. Кто-нибудь из них расколется, а вам не надо распыляться.

– Из-за вас, Бобби, с первой не получилось. Теперь займемся вторым. Свяжитесь с боссом Филлис и скажите, что переговорили с теми, кто меня прикрывает. Скажите, мой помощник согласен проверить факты у нескольких банкиров, если он даст имя застройщика.

– Не понимаю…

– Если он не назовет имени – значит, не может. Назовет – узнаем, кто стоит за ним, кто его инструктирует.

– Сейчас сделаем, – сказал Дурбейн, взяв трубку и набирая номер офиса атташе. – Филлис, это я, Бобби. Соедини меня со своим пижоном – и еще, Филлис, к тебе это никакого отношения не имеет. Здравствуйте, Банкрофт, это Дурбейн из центра связи. Я только что переговорил с главным экспертом Лэтема. У него хоть и дел по горло, он, кажется, сможет выдать пару звонков банкирам. Как зовут того брокера по недвижимости, который уговаривает вас вложить деньги?.. Ясно, да, ясно. Да, я скажу ему. Потом свяжусь с вами. – Дурбейн положил трубку и записал что-то в блокноте. – Его зовут Волтрен, Пикон Волтрен, из компании под этим же именем. Банкрофт просил передать вашему заместителю, что у консорциума этого Волтрена эксклюзивные права приблизительно на двадцать квадратных миль первоклассной недвижимости в долине Луары.