– Господи, да почему?

– Причины ты знаешь, кроме одной.

– Какой?

– Как ты говорил о Гарри и родителях, я скажу тебе, когда придет время.

– Что это за ответ?

– Пока что другого дать не могу.

– Ты думаешь, я на это пойду?

– Придется, это мой тебе подарок. Откажешься, тогда, как бы мне ни было больно, я уйду, и больше ты меня не увидишь.

– Это так для тебя важно? Та самая причина, о которой я не знаю, так много для тебя значит?

– Да.

– Карин, ты меня к стенке приперла!

– Я не хочу этого, дорогой, но есть вещи, которые всем нам надо просто принимать как данность. Так же и тебе сейчас.

– Я просто слов не нахожу, но должен сказать, я на это не куплюсь, – сказал, сглатывая, Дру, мрачно уставившись на нее.

– Послушай, хлопчик, – прервал его Витковски, внимательно глядя на обоих. – Идея меня не прельщает, но есть и положительная сторона. Женщина иногда находит подходы, которые мужчинам и не снятся.

– Что ты, черт возьми, предлагаешь?

– Явно не то, о чем ты подумал. Но поскольку Карин твердо решила, она могла бы пригодиться.

– Я никогда не слышал от тебя более холодных и бесчувственных слов. Задание, выходит, – это все, а человек – ничто?

– Есть середина – оба важны.

– Ее могут убить!

– Как и нас. Я считаю, у нее такое же право распоряжаться собственной жизнью, как и у тебя. Ты потерял брата, она – мужа. Кто ты такой, чтоб выступать в роли Соломона?

В Вашингтоне было без двадцати пять – те самые беспокойные минуты перед часом пик, когда секретари, клерки и машинистки мягко напирают на боссов, чтобы те дали им последние распоряжения на день и служащие смогли бы преспокойно попасть в гаражи, на автостоянки и автобусные остановки до основной толпы. Уэсли Соренсон уехал с работы, был уже в лимузине, но направлялся не домой; его жена знала, как справляться со срочными делами, отсеивая мнимые и дозваниваясь ему в машину, если считала их стоящими. За сорок пять лет ее интуиция стала сродни его собственной, и он был ей за это благодарен.

Вместо дома директор отдела консульских операций направлялся на встречу с Ноксом Тэлботом в Лэнгли, штат Вирджиния. Глава ЦРУ час назад предупредил его: ловушка для Бруса Уитерса, агента по закупке высокотехнологического оборудования, фанатика и главного подозреваемого в убийстве нацистов в комплексе ЦРУ, возможно, захлопнулась. Тэлбот отдал приказ о прослушивании телефона Уитерса, и в 2.13 дня ему позвонила женщина, назвавшаяся просто Сузи. Нокс воспроизвел для Уэсли запись по непрослушиваемой линии.

«Привет, дорогой, это Сузи. Прости, что звоню на работу, миленький, но я тут встретила Сидни. Он говорит, у него есть для тебя эта старая колымага». – «Серебряный „Эстон Мартин ДБ-3“, да?» – «Если это то, что ты хочешь, то он ее раздобыл». – «Я уже вижу ее! Это „Голдфингер“. – „Он не хочет приводить ее на стоянку, тебе надо встретиться с ним у твоего водопоя в Вудбридже в 5.30“.

– Мы с вами, Уэс, да несколько сильных парней будем у него на хвосте, – сказал тогда Тэлбот.

– Конечно, Нокс, но почему? Допустим, он фашист, вор, выскочка, но какое отношение ко всему этому имеет его покупка вычурной английской машины?

– Я вспомнил, что владею компанией автозапчастей на заказ в Айдахо… или в Огайо? – и позвонил управляющему. По его мнению, любой помешанный на машинах отлично знает, что «Голдфингер» – это «Эстон Мартин ДБ-4», а не 3. Он даже мог бы понять, если б кто-то сказал «ДБ-5», потому что разница в дизайне у этих моделей очень мала, но «ДБ-3» никогда.

– Я не отличу «Шевроле» от «Понтиака», если их еще выпускают, конечно.

– Вы возможно, а помешанный на машинах отличит, особенно если собирается заплатить за нее больше сотни тысяч. Встречаемся на южной стоянке, там стоит «Ягуар» Уитерса.

Лимузин въехал в огромный комплекс Лэнгли, водитель направил машину на южную стоянку. Их остановил человек в темном костюме с жетоном в руке. Соренсон опустил окно:

– Да, в чем дело?

– Я узнал машину, сэр. Выходите, пожалуйста, и следуйте за мной, я проведу вас к шефу. Сменим машину, чтоб не бросалась в глаза.

– Есть смысл.

Смена автомобиля обернулась поездкой на неприметном седане непонятного происхождения. Уэсли залез на заднее сиденье рядом с Ноксом Тэлботом.

– Пусть внешний вид не вводит вас в заблуждение, – сказал директор ЦРУ. – У этой железяки мотор, который способен одержать верх над «Инди-500».

– Верю на слово, да и выбора-то у меня нет.

– Никакого. К тому же, помимо двух джентльменов, едущих впереди, за нами идет вторая машина еще с четырьмя джентльменами, вооруженными до зубов.

– Вы готовитесь к завоеванию Нормандии?

– Мне хватило Кореи, так что в древней истории я не силен. Знаю лишь одно: от этих подонков можно всего ожидать.

– Я на вашей стороне…

– Вот он, – прервал их водитель. – Идет к «Ягуару».

– Поезжайте медленно, – распорядился Тэлбот, – вместе с потоком, только не потеряйте его.

– Ни за что, господин директор. Я бы прибил этого сукина сына.

– Почему это, молодой человек?

– Он приставал к моей девушке, моей невесте. Она работает в машбюро. Прижал ее в углу и стал лапать.

– Понятно, – сказал Тэлбот и прошептал на ухо Соренсону: – Я люблю, когда есть настоящий мотив. Это-то я и пытаюсь внедрить в своих компаниях.

Примерно через час «Ягуар» остановился у жалкого мотеля на окраине Вудбриджа. С левого края ряда коттеджей было миниатюрное здание типа сарая с красной неоновой вывеской «Коктейли, ТВ, комнаты».

– Явно забегаловка, где можно выпить на ходу, – заметил Уэсли, когда Брус Уитерс вылез из машины и зашел в бар. – Развернитесь и остановитесь справа от двери, – продолжил он, обращаясь к водителю, – рядом с этой серебряной букашкой.

– Это «Эстон ДБ-4», – пояснил Тэлбот. – «Голдфингер».

– Да, вспомнил, видел где-то. Но кому придет в голову платить за нее сто тысяч долларов? Она же явно не очень удобная.

– Мой менеджер сказал, что это классическая машина, и сейчас ее цена уже перевалила за сотню тысяч. Приближается к двум.

– Тогда откуда у Бруса Уитерса такие деньги?

– А во сколько, по-вашему, обходится нацистскому движению избавиться от двух захваченных нацистов, которым могут развязать языки?

– Ясно. – Соренсон вновь обратился к сидящим впереди, когда водитель припарковался рядом с британской спортивной машиной. – Как насчет того, чтоб один из вас вошел туда и осмотрелся?

– Да, сэр, – ответил агент, – как только подойдет машина поддержки… Все, они на месте.

– Может, вам ослабить галстук или вовсе снять его? Не думаю, чтоб тут появлялись люди в деловых костюмах – в коттеджах да, но не здесь.

Мужчина, сидевший рядом с водителем, обернулся. Галстук исчез, а воротник рубашки был расстегнут.

– Пиджак я тоже сниму, сэр, – сказал он. – Сегодня жарко.

Агент вышел из машины, прямая его осанка сменилась сутулостью, когда он подошел к двери под неоновой вывеской.

Посетители тускло освещенного бара напоминали сборище героев Сарояна: несколько водителей грузовиков, строители, двое-трое студентов из какого-то университета, седовласый мужчина, чье морщинистое в пятнах лицо когда-то было аристократическим, а поношенная одежда еще выдавала первоначальное качество, и квартет стареющих местных наркоманок. Дородный бармен поприветствовал Бруса Уитерса.

– Привет, Уитерс, – сказал он. – Нужен коттедж?

– Не сегодня, Хэнк, у меня здесь встреча. Что-то я его не вижу.

– Вас никто не спрашивал. Может, ваш приятель опаздывает?

– Да нет, он здесь; машина его у входа.

– Значит, в сортир пошел. Занимайте кабинет, выйдет – я его пошлю к вам.

– Спасибо, и налей мне двойной, как обычно. Есть что отпраздновать.