– Моро? Я задушу этого сукина сына! – взорвался Лэтем.

– Если точнее ответить на ваш вопрос, майн герр, – сказал офицер германской разведки, – Fraulein не так уж и долго в коттедже; мой агент у дома доложил по радио, что она вошла всего двенадцать минут назад. Вот, видите, я записал точное время у себя в тетради несмываемыми чернилами. Я очень аккуратен, мы, немцы, такой… все такие.

– Тогда почему у моих богатых друзей так много проблем, когда им требуется починить «Мерседесы»?

– Дело явно в американских механиках, сэр.

– Да заткнитесь вы!

– Я думаю, настала наша очередь, – вмешался капитан Кристиан Диец. Они с лейтенантом Энтони стояли под дождем неподалеку. – Мы проиграем у реки прежний вариант с усадьбой и снимем охранников. – Капитан вышел вперед и перешел на немецкий, обращаясь к офицеру: – Mein Oberfuhrer, – начал он, – сколько там патрульных и есть ли у них маршрут? Я говорю по-немецки, так как хочу быть правильно понятым.

– Я говорю по-английски не хуже, чем вы по-немецки, сэр.

– Но вы говорите с запинкой. А грамматика у вас…

– Не буду платить своему учителю на следующей неделе, – улыбаясь, прервал его офицер. – Чтобы перейти в следующий класс, мне надо посидеть за чашкой чая с англичанами из Оксфорда.

– Abfall![158] Вы их не поймете. Я сам не понимаю. Они так разговаривают, будто у них во рту сырые устрицы!

– Ja, я слышал об этом.

– О чем они говорят? – прокричал Дру.

– Знакомятся, – ответил Витковски, – это называется завоевание доверия.

– Это называется пустой тратой времени!

– Важные мелочи, хлопчик. Послушай человека, говорящего на родном языке, хотя бы минуту и поймешь, когда он неуверен. Диец просто хочет убедиться, что нет ничего двусмысленного, никакой неуверенности.

– Поторопи их!

– Не надо, они почти закончили.

– Патрульных всего трое, – продолжил офицер по-немецки, обращаясь к капитану командос, – но есть проблема. Как только один возвращается к двери слева от подъездной аллеи, вскоре выхолит другой, но только после того, как возвращается первый. Должен сказать, двоих мы определили, это патологические убийцы, всегда с целым арсеналом оружия и гранат.

– Понятно. Значит, передают пост. Эстафета переходит ко второму при появлении первого.

– Именно так.

– Тогда нам надо придумать, как выманить остальных наружу.

– Ja, но как?

– Оставьте это нам, мы справимся. – Он обернулся к Лэтему и Витковски: – Они тут психи, – сказал Диец, – что неудивительно. «Патологические убийцы», как объяснил наш приятель. Их хлебом не корми, дай только убить; у психиатров есть термин для таких, но сейчас нам не до этого. Мы выходим.

– На сей раз я иду с вами! – категорично заявил Дру. – И даже не думайте возражать.

– Усек, босс, – согласился лейтенант, – только сделайте нам всем одолжение, сэр.

– О чем вы?

– Не изображайте Эррола Флинна, как в тех старых фильмах. Тут все по-другому.

– Не рассказывайте мне.

– Дайте нам точные ориентиры, – сказал Витковски, поворачиваясь к германскому офицеру.

– По мощеной дорожке доходите до разрушенного бельведера…

Через десять минут квартет двинулся в путь из-за полуразрушенной стены бывшей усадьбы – впереди командос, Дру с радио. Они дошли до крикетного поля и стали ждать сигнала фонарика с дерева. Он поступил: три вспышки, едва заметные сквозь стену ливня.

– Пошли, – сказал Лэтем, – можно!

– Нет! – прошептал Диец, удерживая Лэтема правой рукой. – Нам нужен патрульный.

– Там Карин! – крикнул Дру.

– Несколько секунд ничего не решают, – сказал лейтенант Энтони, и они с капитаном выбежали вперед. – Оставайтесь здесь! – бросил он на ходу.

Они вдвоем помчались через крикетное поле и вскоре скрылись в темноте. Сигнала долго не было, но вот он появился – две вспышки: охранник вышел. Вдруг издалека раздался крик, затем короткий стон. А потом другой и еще один. На дереве сверкнули неяркие вспышки, три слабых всплеска света: территория свободна. Лэтем и Витковски устремились через крикетное поле и вниз по вымощенной тропинке, полковник фонариком освещал им путь. Они дошли до крутого поворота налево и бросились к концу дорожки за старым сараем для лодок. Слева в отдалении командос никак не могли справиться с двумя охранниками, выбежавшими из дома.

– Иди помоги им! – приказал Дру, глядя на боковое крыльцо, о котором говорил офицер германской разведки. – Тут мое дело.

– Хлопчик!..

– Убирайся, Стош, им нужна помощь. Тут мое дело!

Лэтем с пистолетом в руке спустился по травяному склону. Взошел на невысокое крыльцо, на которое падал тусклый красный свет, и сквозь грохот дождя о крышу услышал в доме крик. Крик Карин! Для него галактика взорвалась тысячью мельчайших частиц. Он всем телом бросился на дверь, сорвал ее с петель – дверное полотно отлетело на непристойно освещенный алтарь с блестящим золотым распятием. На полу раздетый до трусов белокурый фюрер навалился на кричащую, брыкающуюся, сопротивляющуюся Карин, яростно молотившую ногами и пытающуюся высвободить руки из его хватки. Дру выстрелил вверх, пробив крышу. Ягер в шоке вскочил со своей оскорбленной жены – он дрожал, лишившись от испуга дара речи.

– Ах ты, нацистский ублюдок! – выкрикнул Лэтем ледяным, полным смертельной ненависти голосом.

– Ты не Гарри! – сказал вдруг Ягер, медленно, будто под гипнозом. – Ты похож на него… но ты не он.

– Удивительно, как это ты разглядел при таком свете. – Дру отодвинулся от освещенного места. – С тобой все в порядке? – спросил он Карин.

– Не считая синяков.

– Я хочу его убить. – Лэтем говорил спокойно и холодно. – Учитывая все случившееся, мне надо его убить.

Он поднял пистолет, целясь в голову Ягера.

– Нет! – крикнула Карин. – Я тоже хочу, но нельзя, нельзя! «Водяная молния», Дру. Он утверждает, что мы ее не остановим, что он и сам не знает деталей, но он всю жизнь врет.

– Дру? – прервал их Гюнтер Ягер со злорадной усмешкой облегчения. – Дру Лэтем, младший брат Гарри, известный грубиян. Как он его называл? «Братишка забияка» – вот как. Я еще спрашивал, что это значит. Так Ханс Траупман ошибся, блицкригеры убили-таки Гарри, но его место занял брат. Mein Gott, мы гонялись не за тем человеком! Гарри Лэтем все-таки мертв, а никто и не сообразил.

– Что значит не сообразил? – спросил Дру. – Не забывай, у меня пистолет в руке и в моем теперешнем неуравновешенном состоянии я вполне могу разнести тебе голову. Повторяю, что ты имел в виду?

– Спроси доктора Траупмана. Ах да, забыл, его ведь с нами уже нет! И даже полицейские, включая тех, кто с нами, не могут следить за каждой частотой с гавани или знать наши запасные коды. Как говорят англичане: «Простите, дружище, ничем не могу вам помочь».

– Он сказал, что Гарри нужен был для эксперимента, – быстро вмешалась Карин, когда Лэтем вновь поднял пистолет. – Для медицинского эксперимента.

– Мы с Соренсоном пришли к такому же выводу. Можно выяснить, тело Гарри все еще в морге… О’кей, красавчик, на выход.

– А одежда, – запротестовал Ягер, – вы позволите мне одеться? Там же ливень.

– Поверь, мне все равно, промокнешь ты или нет. А еще я не знаю, что у тебя в одежде, скажем, в воротнике. Моя подруга тебе ее вынесет.

– Подруга? Ты хочешь сказать, твоя шлюха? – завопил новый фюрер.

– Ах ты, сукин сын!

Лэтем собрался было обрушить ствол пистолета на голову Ягера, однако нацист вдруг резко выбросил вверх левую руку, предотвращая удар, а правым кулаком двинул Дру в грудь с такой силой, что тот упал навзничь. Ягер схватился за оружие, вырвал его из рук Дру и дважды выстрелил, но Лэтем молниеносно перекатился сначала вправо, потом влево. Ступни его сомкнулись вокруг правой щиколотки Ягера, и он ударил нациста по колену со всей силой, на которую был способен. Ягер заорал от боли, выгнулся назад, еще дважды выстрелил, попав в стену. Карин бросилась вперед, схватив пистолет Дру, который муж вынудил ее бросить. Она выпрямилась и крикнула: