– Остановись, Фредерик! Я убью тебя!

– Не сможешь, женушка! – завопил Гюнтер Ягер, отражая удары Лэтема и пытаясь приставить пистолет ему к груди, но Дру прижимал его кисть к полу рядом с квадратным отверстием над волнами реки. – Ты обожаешь меня! Меня все обожают, боготворят!

Нацист выбросил правую руку назад, так, чтобы она оказалась вне досягаемости Дру. Выгнул кисть налево, затем направо. Она была свободна, де Фрис мог стрелять.

Не дожидаясь, Карин выстрелила.

В открытую дверь вбежали командос, следом за ними Витковски. Они резко остановились, глядя на представшую их взорам сцену перед сдвинутым в сторону ярко освещенным алтарем. Несколько минут единственными звуками были лишь шум дождя за дверью и тяжелое дыхание пяти членов группы Н-2.

– Надо полагать, ты был вынужден это сделать, хлопчик, – наконец сказал полковник, глядя на тело Ягера и его размозженный лоб.

– Это не он, это я! – выкрикнула Карин.

– Виноват я, Стэнли, это из-за меня, – поправил ее Лэтем, удрученно глядя на ветерана Г-2, – смерть Гюнтера Ягера обернулась огромным поражением. – Я потерял самообладание, и он этим воспользовался: чуть не убил моим же оружием.

– Твоим оружием?

– Я им замахнулся на него. Не надо было, знаю.

– Он не виноват, Стэнли! – воскликнула Карин. – Даже сложись обстоятельства по-другому, я бы все равно застрелила его! Он пытался меня изнасиловать, и если б не Дру, сделал бы это, а потом убил бы меня. Он сам сказал.

– Тогда так и запишем в донесении, – вздохнул полковник. – Не всегда все удается как задумано, к тому же мне бы не хотелось присутствовать на похоронах офицера Лэтема. Вы что-нибудь узнали, Карин?

– В первую очередь, как он оказался с ними – сговор со Штази, новая жизнь, его ораторские способности, замеченные Хансом Траупманом. А о «Водяной молнии» он сказал лишь, что никому ее не остановить, даже ему, потому что он и сам не знает технических деталей и конкретных исполнителей. Но ведь он был первоклассным вруном.

– Проклятье! – завопил Лэтем. – Какой я кретин!

– Не знаю, парень. Застань я кого-либо, пытающегося совершить подобное с моей подругой, не думаю, чтоб поступил по-другому… Ладно, давайте-ка перевернем тут все вверх дном – может быть, найдем что-нибудь стоящее.

– Как насчет немецкого поста снаружи? – спросил Кристиан Диец. – Может, они бы помогли нам?

– Не думаю, капитан, – быстро возразила Карин. – Фредерик ясно выразился, что полицейские, даже те, кто сочувствует нацистам, не могут следить за каждой радиочастотой. А это может означать, что туда нацисты тоже внедрились, как и в бундестаг. Предлагаю искать самим.

– Ночка будет длинной, – добавил лейтенант Энтони. – Давайте приступим.

– Как насчет двух других охранников? – спросил Дру. – Или первых, если уж на то пошло?

– Связаны и крепко спят, – ответил Диец. – Будем присматривать за ними, а когда закончим, передадим кому скажете.

– Вы, ребята, обыщите весь остальной дом, а мы сосредоточимся на жилом помещении, – распорядился полковник. – Здесь три комнаты и ванная, кабинет, спальня и это нечестивое святое место. На каждого по одному.

– Что мы ищем, сэр? – спросил Джеральд Энтони.

– Все, относящееся к «Водяной молнии», и остальное, где есть цифры или имена… Найдите кто-нибудь простыню, прикройте тело.

Они ничего не пропустили, и когда над восточным Рейном забрезжил летний рассвет, обнаруженные в кладовой коробки были заполнены материалами и внесены в часовню. Большая часть их содержимого скорее всего окажется бесполезной, но есть специалисты гораздо более опытные, чем члены группы Н-2, им это и решать. Кроме, пожалуй, Карин де Фрис.

– «Flugzeuge… gebaut…» – больше ничего, дальше оторвано, – сказала Карин, изучая разорванный листок бумаги с почерком ее покойного мужа… «Самолеты из…» – вот и все.

– Как-нибудь связано с «Водяной молнией»? – спросил Витковски, заклеивая другие коробки.

– Вроде бы нет.

– Зачем тогда на это тратить время?

– Потому что он писал в возбужденном состоянии, «а» и «о» похожи, остальное неразборчиво, но нажим сильный. Я знаю этот почерк, он оставлял мне списки: что купить, что достать, прежде чем он уйдет на задание. И при этом бывал крайне возбужден, весь адреналин в кровь впрыскивался.

– Если я понял ход твоей мысли, боюсь, это бессмысленно, – сказал Дру, стоя у квадратного отверстия в полу, которое вело к миниатюрной лодке внизу на реке. – Тут нет связи с «Водяной молнией». Соренсон, который, как я узнал, здорово разбирается в резервуарах, самолеты исключает.

– Он прав, – сказал полковник, заклеивая липкой лентой последнюю из трех коробок. – Большое количество и высота делают их использование невозможным. Такая стратегия обречена на провал.

– Уэс упомянул, что резервуары и другие водные ресурсы часто учитывали как возможный объект диверсий. Я и не знал.

– Потому что к этому никогда не прибегали, кроме как во время войны в пустыне – там отравляли оазисы. Во-первых, из соображений гуманитарного порядка – победителям приходится жить с побежденными после окончания конфликта. А во-вторых, тыл и снабжение – это чертовски трудно.

– Они нашли способ, Стэнли, я уверен.

– Что мы можем еще сделать помимо уже нами сделанного? – спросила Карин. – Осталось меньше суток.

– Отправьте материалы в Лондон и вызовите всех аналитиков из МИ-5, МИ-6 и секретной службы. Скажите, чем больше их будет, тем лучше, и пусть рассматривают все под микроскопом.

– Это можно устроить через сорок пять минут, – сказал Витковски, вынимая портативный телефон и набирая номер. – Мне надо поскорее добраться до Парижа и встретиться с теми, кто отвечает за охрану источников воды, где б они ни находились.

– Почему бы не выяснить, где эти источники, и не высадиться к ним поближе? – спросила де Фрис. – Клод это может устроить.

– Если останется в живых после встречи со мной, – рявкнул Лэтем. – Это он тебя сюда пустил. Ты ему позвонила, и он тебя сюда пустил, не сообщив нам.

– У него были все основания сделать так – я его умоляла, умоляла!

– Со страшными последствиями, могу добавить, – проворчал Дру. – Тебя чуть не изнасиловали и не убили, а могущественный Гюнтер Ягер лежит мертвым под простыней и больше нам уже не пригодится.

– Этого я себе никогда не прощу. Не потому, что убила Фредерика, его пришлось убить, иначе он убил бы тебя, а потому, что была причиной.

– О чем ты думала? – рассердился Дру. – Что ты ему подыграешь и он тебе все выложит?

– Нечто в этом роде, только гораздо сложнее. Гарри бы понял.

– Позволь и мне понять.

– Фредерик при всех своих недостатках когда-то был очень привязан к родителям и бабушке с дедушкой. Как многие дети, потерявшие эту любовь из-за разлуки или смерти, он их страстно любил. Если б я сумела сыграть на этих чувствах, вполне возможно, он бы сломался, хотя бы ненадолго.

– Она права, хлопчик, – тихо сказал полковник, убирая радиотелефон в карман. – Психиатры, видевшие запись, говорили, что он неуравновешен до предела. Я так понял: в стрессовой ситуации он мог склониться в любую сторону. Она попробовала это сделать с редким мужеством – жаль, не сработало, но могло. В нашей ужасной профессии на такой риск идут постоянно, и чаще всего смелые люди, только этого никто не ценит, даже их неудачу.

– Так было давно, Стош, сегодня по-другому.

– Признаюсь, офицер Лэтем, что «сегодня» – предвестник наших худших опасений. Бели б ты в это не верил, тебя бы сейчас не было здесь, на берегу Рейна.

– О’кей, Стэнли, я верю. Мне просто хотелось бы иметь больше власти над своими войсками – они ведь называются «войсками»?

– Не в твоем случае, но в Париже все готово. У Моро в аэропорту два немецких реактивных самолета – один на Лондон, другой во Францию, место назначения определяется на борту.

Из двери в другие помещения появились капитан Диец и лейтенант Энтони.