– Там ничего не осталось, кроме горшков, сковородок и мебели, – сказал капитан. – Если есть хоть один кусочек бумаги, то он в этих коробках.

– Куда теперь, босс? – спросил лейтенант.

Лэтем повернулся к Витковски:

– Я знаю, Стэнли, тебе это не понравится, но я хочу, чтоб ты отвез эти коробки в Лондон. Они лучшее, что у нас есть, и вряд ли кто-нибудь быстрее тебя заметит «хвост». Работай, читай, пытайся найти ключ к разгадке, Карин и два наших друга летят со мной во Францию.

– Ты прав, мне это не нравится, хлопчик, но логика на твоей стороне, не отрицаю. Но, Дру, мне потребуется помощь, я же не вхожу в Объединенный комитет начальников штабов. Мне нужна поддержка более высоких чинов.

– Как насчет Соренсона, Нокса Тэлбота из ЦРУ или президента Соединенных Штатов?

– Меня бы устроил последний. Ты можешь это сделать.

– Ты совершенно прав, могу, вернее, Соренсон может. Позвони в немецкую разведку, пусть пришлют машину через пять минут.

– Она не уезжала, стоит на дороге. Пошли, ребята, возьмем каждый по ящику.

Когда двое командос направились к коробкам, лейтенант Джеральд Энтони разглядел на полу у алтаря скомканную бумажку. Повинуясь интуиции, он поднял ее и развернул. Там было всего несколько слов, написанных неразборчиво на немецком. Тем не менее он сунул помятый листок в карман.

Самолет на Лондон, натужно ревя моторами, приближался к побережью Англии. Витковски не отрывался от телефона, сначала говорил с Уэсли Соренсоном, потом с Ноксом Тэлботом, директором ЦРУ, Клодом Моро из Второго бюро и, наконец, к своему удивлению, с президентом Соединенных Штатов.

– Витковски, – сказал главнокомандующий, – вы теперь отвечаете за лондонскую операцию. Это согласовано с премьер-министром. Вы прикажете прыгать – вас лишь спросят, с какой высоты.

– Да, сэр. Это то, что я хотел услышать. Не очень-то удобно армейскому генералу отдавать приказы, особенно высокопоставленным гражданским лицам. Их это возмущает.

– Никакого возмущения не будет, только благодарность, поверьте. Кстати, на коммутаторе в Белом доме знают – вы можете звонить мне в любое время. Я бы хотел иметь донесения каждый час, если это вам удобно.

– Постараюсь, сэр.

– Удачи, полковник. На вас рассчитывает несколько сотен тысяч людей, даже если они об этом не знают.

– Понимаю, сэр, но, если позволите, не стоит ли предупредить людей о возможных последствиях?

– И вызвать панику на улицах, получить пробки на магистралях, трещащий по швам общественный транспорт, когда все кинутся из Вашингтона? Если поступит сигнал тревоги, что террористы могут отравить все запасы воды в городе, то что дальше? Зараженная еда, токсичные вещества во всей вентиляционной системе, бактериологическая война?

– Я не подумал об этом, сэр.

– А к этому добавьте полное пренебрежение к чужой собственности, банды грабителей, яростные стычки, не поддающиеся контролю. Подобного нельзя допустить. К тому же наши эксперты сообщают, что охранники основного резервуара вооружены до зубов, предусмотрено любое вторжение. Они не верят, что «Водяная молния» может произойти.

– Надеюсь, они правы, господин президент.

– Я тоже, полковник.

Через двадцать минут после вылета из аэропорта в Бонне Лэтему позвонил Клод Моро.

– Пожалуйста, не тратьте время на ругань, Дру. Мы можем обсудить мое решение позже, поспорить о риске, на который я пошел.

– Уж будьте в этом уверены. Итак, что у нас?

– Вы приземлитесь в частном аэропорту в районе Бовэ, он в двенадцати милях от главного резервуара Парижа. Вас встретит мой заместитель Жак Бержерон – надеюсь, вы его помните.

– Помню. Дальше?

– Он отвезет вас в водонапорную башню к командиру, отвечающему за безопасность. Он ответит на любые ваши вопросы и покажет укрепления.

– Проблема в том, что я ни черта не понимаю в резервуарах, кроме информации, полученной от Соренсона и подтвержденной Витковски.

– Ну, по крайней мере, вас подготовили эксперты.

– Эксперты? Они даже не инженеры.

– Мы все становимся экспертами и инженерами, когда речь заходит о диверсии на коммунальных сооружениях.

– Чем вы занимаетесь?

– Руковожу целой армией агентов, солдат и полицейских, они прочесывают каждый метр территории в десяти милях от водопроводных сооружений. Что ищем, не знаем, но некоторые наши аналитики предположили использование пусковых установок или ракет.

– Неплохая идея…

– Другие говорят, это безумие, – прервал его директор Второго бюро. – По их мнению, чтоб использовать пусковые установки с требуемой точностью, понадобились бы тонны оборудования такой электрической мощности, что можно было б осветить или взорвать небольшой город, и еще стартовые площадки, а мы, не забывайте, сфотографировали каждый сантиметр с самолетов и спутников.

– А под землей?

– Этого-то мы и боимся, и потому отрядили более двух тысяч «представителей» во все близлежащие территории, они расспрашивают, не заметил ли кто какого-нибудь необычного строительного оборудования. Вы хоть представляете, сколько нужно бетона на одну подземную площадку? Или электропроводки от станции?

– Вы потрудились на славу, признаю.

– Но недостаточно, mon ami. Я знаю, вы убеждены, что эти свиньи нашли какой-то способ, и я согласен с вами. Честно говоря, поэтому-то я и позволил Карин убедить меня – но не будем об этом. Я всем нутром чувствую: мы что-то упускаем, нечто очевидное, но никак не соображу что.

– А что, если они придумали что-то простое, скажем, пусковые ракетные установки типа «базуки» с канистрами?

– Мы об этом сразу подумали, но их бы потребовалось несколько сотен и расположены они должны быть с полной линией обзора. А в лесу вокруг воды и двадцати шагов не сделаешь, чтоб не наткнуться на солдата. И десяток, а уж сотни-то точно, ракетных установок тут же бы обнаружили.

– А вдруг это розыгрыш? – спросил Дру.

– Розыгрыш кого? Мы оба видели пленку. Фюрер Гюнтер Ягер обращался не к нам, не нам угрожал, он выступал перед преданными сторонниками, перед одними из самых богатых людей в Европе и Америке. Нет, он верил, что все у него получится. Так что нам надо думать и думать. Может, лондонские аналитики что-нибудь найдут с божьей помощью. Кстати, вы правильно сделали, что послали эти материалы британцам.

– Странно это слышать от вас.

– Ничего странного. Во-первых, они классные профессионалы, а во-вторых, и это очень важно, Великобритания не испытала оккупации. Уверен, большинства из тех, кто сейчас читает эти материалы, во время войны скорее всего не было на свете, шрамы же оккупации остаются в душе народа. Французы никогда не смогут быть полностью объективны.

– Откровенное признание.

– Это правда, как мне представляется.

Они приземлились в 6.47 утра на частном аэродроме в Бовэ, залитом ослепительным утренним солнцем. Когда члены группы Н-2 высадились, их тут же отвели в комнату для отдыха, где ждала чистая и сухая легкая рабочая одежда. Мужчины быстро переоделись, Карин задержалась. Когда она вышла из туалета в голубом военном комбинезоне, Дру заметил:

– Ты выглядишь лучше, чем должна бы. Только завяжи или заколи волосы и спрячь под берет.

– Так будет неудобно.

– Как и пуля. Если кто-то из германского отряда у дома Ягера на его стороне, то прикажут убрать женщину. Пошли. У нас осталось всего семнадцать часов. За сколько мы доберемся до… как это называется, Жак?

– Водонапорный комплекс у резервуара, – ответил агент Второго бюро, когда они шли к ожидавшей их на стоянке машине. – Отсюда восемнадцать километров – двенадцать миль по-американски, – так что ехать не больше десяти минут. Водитель – Франсуа, помните Франсуа?

– Из луна-парка? Который отправил домой своих ревущих дочерей?

– Он самый.

– Мое кровяное давление хорошо его помнит, особенно когда он взлетал на тротуары.