– Это и не должно быть вашей жизнью. Но логический ответ на ваш вопрос – раз уж вы упомянули о логике – таков: если мы не станем убивать, когда это необходимо, и не остановим нео, убийств будет неоспоримо больше. Черт побери, для начала их будет шесть миллионов. Вчера это были евреи, цыгане и прочие «нежелательные элементы». Завтра в моей стране ими могут стать республиканцы и демократы, которым не по нутру болтовня нацистов. Не заблуждайтесь, Карин: стоит нео обосноваться в Европе, и весь это взбаламученный мир рухнет как карточный домик. Ведь фашисты упрямо и настойчиво взывают к изуверам, мечтающим о возврате «добрых старых времен». Никаких бытовых преступлений, ибо даже зевак расстреливают на месте; казни следуют за казнями, поскольку отменены апелляции; упразднено судопроизводство – ведь в нем нет необходимости; невинных и виновных ждет одна участь. Против такого будущего мы и боремся.

– Думаете, я этого не знаю? А почему, по-вашему, я всю свою сознательную жизнь прожила так, а не иначе?

– Но, кроме достойнейшего Фредди, есть ведь и что-то еще, да?

– Не лезьте ко мне в душу и давайте закончим этот разговор.

– Охотно. Но, кажется, я вполне ясно выразил мои чувства к вам, и, отвечаете вы на них или нет, этот разговор может возникнуть вновь.

– Перестаньте! – воскликнула Карин, и слезы медленно закапали из ее глаз. – Не надо так со мной!

Лэтем подскочил к ней и опустился на колени у ее кресла.

– Простите меня, простите, я не хотел причинять вам боль. Я больше не буду.

– Верю, – сказала Карин, овладев собой, и взяла его лицо в ладони. – Вы хороший человек, Дру, но не задавайте мне вопросов: они причиняют мне страдания. Лучше любите меня, любите! Мне так нужен кто-то вроде вас.

– Хотел бы я, чтобы вместо «кто-то» вы сказали просто «ты».

– Ну так я говорю это. Люби меня, Дру Лэтем.

Дру бережно поднял ее с кресла, подхватил на руки и понес в спальню.

Остаток утра они провели, наслаждаясь друг другом. Карин слишком долго не знала мужчины и была ненасытна. Наконец она прошептала:

– Господи, неужели это была я?

– Ты смеешься, – проговорил Лэтем. – Боже, какой у тебя чудесный смех!

– До чего же хорошо смеяться!

– А знаешь, возврата к прошлому нет, – сказал Дру. – Мы что-то обрели и стали другими. И дело не только в постели.

– Да, мой дорогой, но я не уверена, что это разумно.

– Почему?

– Потому что работа требует холодного рассудка, а во всем, что касается тебя, я едва ли смогу проявить рассудительность.

– Не слышу ли я то, о чем мечтал?

– Да, именно это, мой простодушный друг.

– И что же это?

– По-моему, это значит, что я влюбилась в тебя.

– Ну, как сказал один добрый старик из Миссисипи: «От такого даже петухи закудахчут».

– Что-что?

– Пойди сюда, и я объясню.

Без двенадцати два Моро и Жак Бержерон прибыли на станцию метро «Авеню Георга Пятого». Они порознь прошли в конец платформы; у каждого было портативное радио.

– Он высокий, довольно худой, – сказал шеф Второго бюро в аппарат. – Слегка пригибается, ибо привык говорить с людьми меньшего роста…

– Я засек его! – воскликнул агент. – Он прислонился к стене в ожидании поезда.

– Когда подойдет поезд, действуй, как я сказал.

Метропоезд остановился, и двери раскрылись, выпустив несколько десятков пассажиров.

– Давай, – сказал по радио Моро. – Стреляй!

Получив приказ, Бержерон несколько раз выстрелил холостыми патронами – звук выстрелов эхом разнесся по платформе, и пассажиры бросились к выходу. Моро подбежал к перепуганному Крёгеру, схватил его за руку и крикнул:

– Вас пытаются убить! Следуйте за мной!

– Кто пытается меня убить? – взвизгнул хирург, подбегая вместе с Моро к заранее открытому складскому помещению.

– Остатки вашей группы ликвидаторов, идиот!

– Они исчезли!

– Это вам только кажется. Они, должно быть, подкупили горничную или кого-то из рабочих и установили в вашем номере микрофон.

– Исключено!

– Но вы же слышали выстрелы! Хотите посмотреть, откуда стреляли? Ваше счастье, что было много народу.

– Oh, mein Gott.[87]

– Герр доктор, давайте поговорим, не то мы оба станем их мишенью.

– А герр Лэтем? Где он?

– Я видел его, – солгал присоединившийся к ним Жак Бержерон. – Он снова сел в поезд, как только услышал выстрелы.

– Надо поговорить, – повторил Моро, глядя на Крёгера, – иначе все проиграем.

Шеф Второго бюро нашел выключатель и зажег свет. Они находились в помещении из унылого белого шлакобетона.

– Подожди нас снаружи, Жак, – сказал Моро своему агенту. – Когда явится полиция – а они наверняка явятся, – сообщи, кто ты, и скажи, что был в поезде и вышел, услышав выстрелы. И пожалуйста, закрой дверь.

Оставшись наедине с немцем в мутном свете забранной проволокой лампочки, Моро сказал:

– Устраивайтесь поудобнее, доктор, мы пробудем здесь некоторое время – во всяком случае, до появления полиции.

– А если они обнаружат меня здесь?..

– Не обнаружат: дверь автоматически захлопывается. Нам посчастливилось: какой-то идиот оставил ее открытой.

– Мы упустили его, упустили! – воскликнул Крёгер и опустился на большой деревянный ящик.

– Он позвонит снова, – сказал Моро. – Возможно, не сегодня, но уж завтра – несомненно. Учтите, мы имеем дело с человеком отчаявшимся, одиноким. Но скажите, почему так важно его найти?

– Он… он опасен.

– Для кого? Для вас? Для Братства?

– Да… для всех нас.

– Почему?

– А что вам известно?

– Конечно же, все. Я возглавляю Второе бюро.

– Я спрашиваю о специфических подробностях.

– Хорошо. Он бежал из долины в Альпах, каким-то образом перебрался через снежные горы и вышел на дорогу, где его подхватил местный житель на грузовике.

– Местный житель? Ну и одурачили же вас, герр Моро. Антинейцы – вот кто его подобрал. Его побег из долины был подготовлен внутренним предателем. Мы должны найти этого Hochverrater!

– Предателя, да, я понимаю. – За долгие годы работы Моро научился определять ложь, которую выдают непрофессионалы в состоянии стресса. Страх в пустых глазах, отрывочные слова, пена в уголках губ. Сейчас, глядя на Герхарда Крёгера, Моро понял, что все эти признаки налицо. – Поэтому вы и должны найти его? Допросить, чтобы узнать имя предателя?

– Видите ли, это была женщина, вероятно, занимающая высокий пост в организации. Ее необходимо ликвидировать.

– Еще бы!

На лбу Крёгера выступил пот, хотя в помещении было прохладно.

– Значит, вы задействовали группу ликвидаторов и явились в Париж, чтобы установить имя предателя, пробравшегося в высшие эшелоны Братства.

– Совершенно верно.

– Понятно. Это единственная причина?

– Да. – По лицу немца струился пот. – Здесь очень жарко, – сказал Крёгер, вытирая лицо тыльной стороной ладони.

– Напротив, по-моему, весьма прохладно, но, правда, я привык к подобным происшествиям, и они не слишком действуют мне на нервы. Я живу в основном под пулями.

– Но я устроен иначе. Вот если бы я привел вас в операционную, вы скорей всего потеряли бы сознание.

– Не спорю: наверняка потерял бы. Но, видите ли, доктор, чтобы начать эффективные действия, мне нужно знать все, а вы, похоже, сказали не все.

– Что же еще вам надо знать? – Крёгер нервничал все сильнее.

– Возможно, вы правы: порой я слишком усердствую. Но так уж мы работаем. Когда Гарри Лэтем позвонит снова, я не стану сообщать вам об этом – мы возьмем его сами. Хорошенько с ним поработаем, а через пару часов я свяжусь с вами.

– Это невозможно! – воскликнул хирург и вскочил с ящика; руки у него дрожали. – Я должен быть при его задержании. Мне надо побыть с ним наедине до допросов, без свидетелей. Никто не должен слышать того, о чем мы будем говорить. Это чрезвычайно важно, таков приказ Братства!