Он подумал, что не может быть членом двух тайных обществ одновременно, и отказался.

Он продолжал навещать некоторых обеспамятевших. Втирался в доверие, становился своим человеком в семье: Не только собаки — и люди относились к нему с каким-то малопонятным расположением. Как когда-то к Калиостро.

Обеспамятевшие все-таки что-то помнили сквозь туман. Кроме того, у них попадались раритеты из той, прошлой жизни. Таким способом Костя приобрел труд Фламеля для посвященных, где металлы, соли и прочие ингредиенты именовались не иносказательно, а прямо, и только сам философский камень упорно величался «кровью дракона». Более того: Фламель настаивал, что «кровь дракона» и есть самая настоящая кровь дракона. Из других приобретений стоит назвать «Тантрический практикум (боевая тантра-йога)», изданный в 1930 году издательством ОГПУ. Проштудировав его, Костя на некоторое время отклонился от генеральной линии и вплотную занялся манекенщицами, фотомоделями, актрисами: Немало их побывало в дворницкой, увешанной таблицами для проверки остроты зрения и плакатами по технике безопасности. Но когда очередная «мисс Московская область» попыталась увлечь его за собой в Америку, Костя стряхнул с себя любострастное наваждение и вновь вернулся к старой верной эзотерике.

На освеженную голову он вдруг понял, что на карте означали слова «obscurra obligata» — и с третьей попытки попал-таки в лабораторию Брюса под Сухаревой башней.

Он едва не повесился от восторга, увидев сундуки с книгами.

В неменьший восторг его привела находка склянки с десятком восковых гранул, по виду совпадающих с теми, о которых писал Фламель. Он не удержался, тут же разжег огонь в атаноре и, пользуясь рецептом, расплавил в тигле два фунта медных екатерининских пятаков, найденных здесь же, поскольку Брюс ничего не выбрасывал, мудро предвидя черный день. Получившееся золото он выплеснул на каменный пол, дождался, пока остынет: и задумался.

Дворницкая жизнь научила его осторожности.

В конце концов он потихоньку за бесценок сбыл золото знакомому зубному технику. На вырученные деньги он съездил в Париж в качестве переводчика с выставкой «Арт-бля» и убедился, что и зарубежных рыцарей «Пятого Рима» не миновала великая амнезия…

— Это нам не нужно? — Костя протянул переплетенный манускрипт, на коже которого едва заметно выдавлены были готические буквы.

— А, «Обретеный Грааль», — сказал Николай Степанович. — Читали. Гвидо фон Лист. Бей жидов, спасай масонов.

— Но, может быть…

— Успокойтесь, Костя. Эти люди Грааль не нашли и уже никогда не найдут.

Они ломились сквозь кусты, как лоси в гон.

— Дядя Ник… — Крошка Нат жарко дышал мне в ухо. — Ну дядя же Ник…

— Ш-ш, — сказал я. — Это не джерри.

Они выпали на полянку перед нами и действительно оказались не немцами: канадский сержант, рыжий детина двухметрового роста, и негр в форме американского танкиста. Это он и шумел. Вряд ли его обучали неслышно ходить по лесу…

— Эй! — негромко позвал я. — Не стрелять, свои!

Они дернулись, мигом обернулись на голос, вскинули стволы. У сержанта была винтовка, у танкиста «кольт». Навоевали бы они с такими пукалками…

Нат сначала поднял на кортике свою пилотку, потом встал сам.

— Вас только двое?

— А кто ты такой, чтобы нам отвечать? — огрызнулся сержант.

— Лейтенант Хиггинс, спецгрцуппа «Форум» при штабе Семнадцатого десантного корпуса, — сказал Нат.

— А вы один, лейтенант?

— Ребята, вы совсем потеряли нюх, — сказал Нат. — Задаете вопросы офицерам.

— Так точно, сэр, — осклабился танкист. — Как есть потеряли. Вторую неделю по лесам.

— Может, у вас пожрать чего-нибудь найдется, сэр? — спросил сержант.

— Накормим ребят, дядя Ник? — оглянулся на меня Нат.

— Забирайтесь сюда, — велел я. — А то вы там, как мыши на блюде.

Они перекарабкались через поваленные стволы и через валуны и оказались в нашей «цитадели».

— Вас тоже двое… — разочарованно сказал сержант. — Сержант О'Лири, сэр.

Восьмая канадская пехотная бригада.

— Рядовой Дуглас, сэр, — вытянулся танкист. — Седьмая бронетанковая дивизия.

— Вольно, — сказал я. — Капитан Бонд, командир упомянутой группы. Что у нас там осталось из еды, Нат?

— Найдем чего-нибудь, — Нат пожал плечами. — Ползайца точно есть.

— Тут это… — канадец сглотнул. — Мы не для себя. Раненые у нас. И леди.

— О, черт. Много раненых?

— Четверо. Ну, и леди — пятая.

— А что с леди?

— Бредит. И горячая вся…

— Капитан, простите: вы капитан Ларри Бонд, сэр? — танкист напрягся, готовый к проявлениям восторга. Что ж, за последние две недели здесь произошло так много бурных событий, что можно было встретить не только знаменитого летчика-аса, но и самого Санта-Клауса, выходящего из окружения и выносящего на себе раненого олененка Бемби.

— Нет. Я капитан Николас Бонд. И к авиации, к сожалению, не принадлежу. Что там с вашимим ранеными?

— Ну: их ранили, сэр. Их везли в госпиталь, но джерри перерезали дорогу…

— Они в тепле? Их охраняют?

— Да, сэр. Если это можно назвать теплом…

— И охраной, — добавил сержант.

— Куда же тогда вы неслись, как два носорога?

— Видите ли, сэр, — сержант замялся. — Один из наших раненых — местный житель.

— Он скрывался от нацистов, — пояснил негр.

— Он помог нам отбиться от эсэсовцев. На нас наткнулся эсэсовский патруль.

— И был ранен.

— У него охотничий домик — там, дальше, — показал рукой сержант.

— Он нарисовал нам план, как пройти.

Нат нервно хихикнул и посмотрел на меня.

— Немцу лет тридцать пять, худощавый, глаза серые, на левой скуле след от ожога, — сказал я. — Так? Имя — Отто, фамилию может назвать любую.

— Да, — сержант несколько оторопел. — И он дал нам ключ от дома и объяснил…

— Мы ждем его здесь уже вторую неделю, — сказал Нат.

— Он что — нацист? Преступник?

— Напротив. Им интересуется верховное командование.

Путь до санитарного фургона занял у нас почти два часа. Налетели низкие тучи, повалил быстрый мокрый снег. Скоро стало совсем темно. Сначала мы проскочили мимо цели, и пришлось возвращаться…

Фургон стоял в густом ельнике, белый, заваленный снегом, и только чуть слышный стук клапанов работающего на холостом ходу мотора мог выдать его присутствие — да и то для этого следовало подойти вплотную.

— Чарли, — вполголоса позвал сержант.

Полог сзади приподнялся, замаячило светлое пятно лица.

— Что, уже? Кто это с вами?

— Наши офицеры-парашютисты.

— Слава Богу…

Под пологом воняло очень добротно. Мы забрались внутрь, танкист остался снаружи — охранять. При свете синего фонарика мы осмотрелись. У заднего борта фургона стоял немецкий пулемет, рядом сложены были три фаустпатрона.

Раненые лежали в теплых мешках на носилках.

— Где немец? — спросил я.

— Вот, — сержант показал.

Отто Ран выглядел плохо. Кожа, страшно сухая, обтягивала череп; глаза ввалились. В уголках бескровных губ засохла пена.

— Отто, — позвал я. Он не отзыввался.

— Куда его ранило?

— В бок. Похоже, почка задета, — сказал тот, кто охранял раненых — Чарли.

— Вы санитар?

— Нет, сэр. Я ушел в армию из медицинского колледжа. С третьего курса.

— Значит, вы с лейтенантом коллеги. У нас с собой бинты и немного пенициллина.

А о какой леди говорил сержант?

— Вот, сэр. Она из артистической бригады. Похоже, что крупозная пневмония…

Вообще-то она актриса. И даже из Голливуда. Это мне другой парень из той же машины сказал. Он уже умер. Их машину расстреляли танки.

Я посмотрел. Рот леди был раскрыт, она часто и хрипло дышала. Лицо ее испачкано было густой коричневой мазью от обморожений. Я не видел ее пятнадцать лет…

— Так, — сказал я. — А остальные раненые?

— Они легкие, сэр. Просто устали. Спят. — Он помолчал и добавил: — Тяжелые уже умерли.