Однако сквозь всю эту шумиху и всю эту таинственность все более и более проглядывает беспокойство правительства, уступившего давлению своих легковерных ирландских агентов, в свою очередь оказавшихся простой игрушкой в руках оранжистов, и не знающего, как выпутаться из нелепого положения, не потеряв одновременно своей репутации и своих портфелей. Сперва было объявлено, будто опасный заговор, имевший свои разветвления по всей территории Ирландии с юго-запада до северо-востока, исходил из американствующего Феникс-клуба[438]. Затем заговор якобы превратился в возрождение риббонизма[439]; теперь же это нечто совсем новое, совсем неизвестное, а потому еще более страшное. Об ухищрениях, к которым вынуждено прибегать правительство, можно судить по маневрам правительственного органа, дублинской газеты «Daily Express»[440] которая день за днем угощает своих читателей вымышленными россказнями об убийствах, вооруженных грабежах и ночных сборищах. Однако, к великой досаде газеты, убитые люди встают из своих могил и на ее же страницах протестуют против того, чтобы редакция разделывалась с ними подобным образом.
Может быть, и существует такая организация, как Феникс-клуб, но во всяком случае значение ее очень невелико, поскольку само правительство нашло уместным удушить этого Феникса в его же собственном пепле. Что же касается риббонизма, то это движение никогда не опиралось на тайных заговорщиков. Когда в конце XVIII века протестантские «Предрассветные парни» [Peep-O'Day boys] объединились для войны против католиков на севере Ирландии, в противовес им возникло общество «защитников»[441]. Когда в 1791 г. «Предрассветные парни» растворились в среде оранжистов, «защитники» превратились в риббонистов. Наконец, когда в наши дни британское правительство открыто порвало с оранжизмом, общество риббонистов, лишившись основы своего существования, распалось само собой. Чрезвычайные меры, принятые лордом Эглинтоном, могут, правда, оживить риббонизм, как могут его оживить и нынешние попытки дублинских оранжистов поставить английских офицеров во главе ирландской полиции и заполнить ее ряды своими сторонниками. В настоящее время в Ирландии нет тайных обществ, за исключением обществ в сельской местности. Но обвинять Ирландию за возникновение в ней подобных обществ было бы не более логично, чем обвинять лес за то, что в нем растут грибы. Ирландские лендлорды объединились для жестокой и беспощадной войны против бедняков-арендаторов или, как они называют это, для производства экономического эксперимента — очищения страны от лишних ртов. Они намерены столь же бесцеремонно истреблять мелких арендаторов-ирландцев, как иная служанка истребляет насекомых. Со своей стороны, эти несчастные, доведенные до отчаяния, пытаются оказать слабое сопротивление, образуя разбросанные по стране тайные общества, которые в состоянии совершать лишь акты индивидуальной мести.
Но если заговор, который пытаются раскрыть в Ирландии, и является чистейшей выдумкой оранжистов, то благодаря наградам, обещанным правительством, этот плод фантазии может принять ощутимые формы. Шиллинги и джин сержанта-вербовщика менее способны заманить кого-либо из королевской черни на службу в королевские войска, чем награда за раскрытие ирландских тайных обществ способна создать те общества, которые нужно раскрыть. В недрах каждого графства немедленно появляются предатели, которые, выдавая себя за революционных делегатов, бродят по сельским округам, вербуют членов, приводят их к присяге, доносят на эти жертвы, приводят их на виселицу и кладут деньги, обагренные кровью, к себе в карман. Чтобы дать представление об этой банде ирландских осведомителей и о влиянии на них правительственных наград, достаточно привести выдержку из одной речи сэра Роберта Пиля в палате общин:
«Когда я был главным секретарем по делам Ирландии, было совершено убийство в местности между Карриком-на-Шуре и Клонмелем. Некий г-н… питал смертельную ненависть к г-ну… и нанял четырех человек за плату в две гинеи каждому, чтобы убить его. По обоим берегам реки Шура проходили дороги из Каррика в Клонмель; на каждой дороге он поставил по два человека, так что его жертва не могла ускользнуть. Таким образом несчастный был предательски убит, и это ужасное преступление настолько взволновало страну, что правительство назначило награду в 500 ф. ст. за выдачу каждого убийцы. И, поверите ли, сам же злодей, подкупивший четырех убийц, явился и донес на них, после чего их казнили, а я собственноручно заплатил в моей канцелярии в Дублинском замке сумму в 2000 ф. ст. этому чудовищу в образе человека».
Написано К. Марксом 29 декабря 1858 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5530, 11 января 1859 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ КРЕСТЬЯН В РОССИИ
I
Берлин, 29 декабря 1858 г.
Великий «зачинатель» (по выражению Мадзини) русской революции, император Александр II сделал еще один шаг вперед. 13 ноября императорский Главный комитет по отмене крепостного права[442] подписал, наконец, свой доклад императору, содержащий изложение основ, на которых предлагается произвести освобождение крепостных крестьян. Основные принципы этого доклада таковы:
I. Крестьяне немедленно перестают быть крепостными и вступают в состояние «временнообязанных» по отношению к своим помещикам. Это состояние должно длиться двенадцать лет, в течение которых они пользуются всеми личными и имущественными правами, присущими прочим платящим налоги подданным империи. Крепостная зависимость, со всеми вытекающими из нее последствиями, отменяется навсегда без какого-либо возмещения прежним владельцам, ибо, как говорится в докладе, крепостная зависимость была произвольно введена царем Борисом Годуновым [Это утверждение далеко не соответствует истине. Борис Годунов (указом 2 ноября 1601 г.) отнял у крестьян право переходить с места на место по территории государства и прикрепил их к поместьям, к которым они уже принадлежали в силу рождения или жительства. При его преемниках власть дворянства над крестьянами стала быстро возрастать, и со временем все они сделались действительно крепостными. Однако это оставалось незаконной узурпацией со стороны бояр до тех пор, пока Петр Великий в 1723 г. не легализировал ее. Крестьяне, не будучи освобожденными от оков, прикреплявших их к поместьям, были превращены теперь также в личную собственность дворянина-помещика; последний получал право продавать их в одиночку или гуртом, с землей или без земли, и ввиду этого стал лично ответственным перед правительством за крестьян и за их подати. Затем, одним росчерком пера, Екатерина II превратила в крепостных четыре или пять миллионов сравнительно свободных крестьян во вновь приобретенных западных и южных областях. Но в российских официальных документах не приличествовало упоминать о таких фактах, касающихся Петра I и Екатерины П, а потому бедный Борис Годунов должен нести ответственность за прегрешения всех своих преемников.] и затем, в силу злоупотребления властью, стала неотъемлемой частью обычного права; таким образом, будучи создана волею монарха, она может быть также уничтожена волею монарха. Что касается денежного вознаграждения за ее отмену, то такая уплата денег в обмен на права составила бы, по словам авторов доклада, поистине недостойную страницу в истории России, ибо права эти принадлежат крестьянству от природы и их вовсе не следовало у него отнимать.
II. В течение двенадцати лет временнообязанного состояния крестьянин продолжает оставаться прикрепленным к поместью; но в случае, если помещик не может отвести крестьянину, по крайней мере, пять десятин земли, которые он обрабатывал бы для себя, последний волен покинуть поместье. Он может уйти и при том условии, если найдет кого-либо, кто будет обрабатывать его надел и платить за него подати в казну.