Однако, вопреки видимости, обращение Пальмерстона к избирателям против Кобдена и К° послужило не причиной, а лишь поводом для вспышки горючих материалов, которые уже давно накапливались вокруг манчестерской школы. Так как Манчестер представляет собой ядро партии, а Брайт, по общему признанию, является ее подлинным героем, то достаточно присмотреться внимательно к его поражению, чтобы объяснить неудачу, одновременно постигшую его товарищей по оружию в других. промышленных центрах. Здесь сыграли роль, прежде всего, старые виги и тори, жаждавшие отомстить за свое политическое ничтожество, в котором они пребывали со времени появления Лиги против хлебных законов. Уже выборы 1852 г., когда Брайт одержал над ними победу большинством всего лишь в 100 голосов, показали их численную силу, к которой отнюдь не следовало относиться с пренебрежением. Победить под собственным флагом они, конечно, не могли, зато они представляли собой мощное подкрепление для любого дезертирующего корпуса армии Брайта. Затем во второй шеренге шли лидеры дорогостоящей прессы с их закоренелой глубокой ненавистью и клокочущей злобой против парламентских крестных отцов дешевой прессы[161]. Г-н Гарнетт, редактор газеты «Manchester Guardian»[162], поднял все и вся против Брайта, неутомимо облекая в более или менее приличные одеяния довольно потрепанные доводы антибрайтовской коалиции; эту попытку облегчала ему та непопулярность, которую навлекли на себя Брайт и Кобден во время войны с Россией[163]. В тот период они действительно не могли отважиться предстать перед каким-либо публичным митингом в Манчестере и были вынуждены скрываться среди избранного общества, встречающегося за чашкой чая в залах Ньюолла, этого старого обиталища Лиги против хлебных законов. Из среды либеральной буржуазии, фабрикантов и представителей крупных торговых фирм против Брайта голосовало подавляющее большинство; из мелкой буржуазии и мелких лавочников за него стояли как один человек только квакеры и ирландцы, то есть то многочисленное меньшинство, которое всюду в Соединенном королевстве следует по пятам за своими «естественными повелителями». Чем объяснить этот раскол в рядах либеральной буржуазии? В значительной мере он объясняется тем, что богатые «мужи Манчестера» горят нетерпением стать «джентльменами», подобно их соперникам в Ливерпуле. Если они мирились с превосходством такого талантливого человека, как Брайт, пока он был необходимым орудием их классовых интересов, то теперь они считали, что настало время, когда они могут позволить себе обычный для преуспевающих посредственностей акт остракизма по отношению к тому, кто возбуждает их зависть. Впрочем, они восстали не только против личного превосходства Брайта, но еще более против устаревших притязаний охвостья Лиги против хлебных законов, которое было примерно таким же бременем для Манчестера, как когда-то охвостье Долгого парламента[164] для английской республики; это охвостье Лиги периодически собиралось под председательством г-на Уилсона, этого «неизменного украшения» и бывшего торговца крахмалом по профессии, которого поддерживали на этих собраниях почетный секретарь Лиги г-н Робинсон и другие незначительные лица без общественного положения. Вынесенные на поверхность волнами в период бури, эти люди теперь упорно отказывались опуститься на дно, хотя, в сущности, они не могли бы привести никаких мотивов для своего затянувшегося пребывания на политической арене, кроме обветшалой традиции прошлого и условной лжи настоящего, будто они выступают от имени Манчестера всякий раз, когда это угодно Брайту. Один из предводителей бунта, г-н Энтуисл, откровенно заявил на избирательном собрании:

«Вопрос не в китайской и не в русской войне, и не в какой бы то ни было войне вообще. Вопрос в том, будет ли Манчестер и впредь подчиняться диктату остатков партии, которая собирается в залах Ньюолла».

Погребая, наконец, душившее их как ночной кошмар охвостье Лиги против хлебных законов, манчестерские фабриканты льстили себя надеждой, что они закрывали тем самым двери своего Якобинского клуба, не подозревая, разумеется, что они сметали прочь главное препятствие на пути нового революционного движения.

Однако истинный смысл выборов в Манчестере был раскрыт одним подвыпившим избирателем из числа противников Брайта, неистово вопившим во время голосования: «Не надо нам внутренней политики, давайте нам внешнюю политику!». Иными словами: долой реформы и борьбу классов! В конце концов буржуазия, мол, составляет большинство избирателей, и это все, что нам нужно. Крики против аристократии надоели, толку от них никакого, они только возбуждают рабочих. Мы добились свободы торговли и чувствуем себя отлично, особенно с тех пор, как снижен военный подоходный налог. При всем том мы очень любим лорда. «Не надо нам внутренней политики, давайте нам внешнюю политику». Объединимся же все на той почве, на которой мы все равны, — на национальной почве. Будем же все англичанами, настоящими Джонами Булями, под предводительством истинно британского министра лорда Пальмерстона[165].

Таким образом, подлинный секрет манчестерских выборов заключается в том, что фабриканты отреклись от революционного руководства, которое они узурпировали во время агитации Лиги против хлебных законов.

Написано К. Марксом 31 марта 1857 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4990, 17 апреля 1857 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

ПЕРВАЯ И ВТОРАЯ „ОПИУМНЫЕ* ВОЙНЫ ПРОТИВ КИТАЯ 1839–1342 И 1856–1858 ГГ.

Если конфликт с китайцами, для которого англичанам удалось найти повод, достигнет крайнего обострения, то можно ожидать, что он кончится новой военно-морской экспедицией, вроде той, которая была предпринята в 1841–1842 гг. в связи с конфликтом из-за опиума[166]. Вполне вероятно, что легкость, с какой англичанам удалось тогда вырвать огромную сумму серебра у китайцев, может вновь соблазнить на подобный эксперимент народ, который, при всем своем отвращении к нашим пиратским наклонностям, до сих пор сохраняет — не в меньшей степени, чем мы сами, — изрядную долю того хищнического пиратского духа, который отличал наших общих предков в XVI и XVII столетиях. Однако значительные изменения в положении вещей в Китае, происшедшие со времени этого первого успешного грабительского набега англичан в интересах торговли опиумом, заставляют сильно сомневаться в том, даст ли подобная экспедиция в настоящее время сколько-нибудь похожий результат. Новая экспедиция, как и экспедиция в 1841–1842 гг., несомненно, должна будет иметь своим исходным пунктом остров Гонконг. Прежняя экспедиция была предпринята эскадрой из двух семидесятичетырехпушечных кораблей, восьми фрегатов, большого числа корветов и бригов, двенадцати пароходов и сорока транспортов; экспедиция насчитывала до пятнадцати тысяч войск, включая морскую пехоту. Новая экспедиция едва ли будет предпринята с меньшими силами; в самом деле, ряд соображений, которые мы намерены изложить, указывают на то, что ее собираются предпринять с гораздо более крупными силами.

Экспедиция 1841–1842 гг., отплыв из Гонконга 21 августа 1841 г., сначала завладела Амоем, а затем, 1 октября, островом Чжоушанем, который она превратила в базу для своих дальнейших операций. Целью этих операций было проникнуть в великую центральную реку Янцзы и подняться по ней до города Нанкина, расположенного приблизительно в двухстах милях от устья реки. Река Янцзы делит Китай на две резко отличающиеся друг от друга части — северную и южную. Милях в сорока ниже Нанкина в великую реку входит, пересекая ее, Императорский канал, являющийся путем, по которому осуществляются торговые сношения между северными и южными провинциями. Кампания была построена на том расчете, что захват этой важной коммуникации будет для Пекина роковым и принудит императора немедленно заключить мир. 13 июня 1842 г. английские военные силы под командой сэра Генри Поттингера появились под Усуном, у входа в небольшую реку того же названия. Эта река течет с юга и вливается в широкое устье Янцзы близ ее впадения в Желтое море. Устье реки Усун служит гаванью для Шанхая, расположенного несколько выше по реке. На берегах У су на было установлено много батарей; все они без труда были взяты приступом. Затем одна из колонн вторгшихся войск направилась к Шанхаю, который сдался без всякого сопротивления. Но хотя со стороны мирных и робких обитателей берегов Янцзы, вовлеченных теперь в военные действия впервые после длительного, почти двухсотлетнего мира, нападавшие пока еще не встретили большого сопротивления, зато само устье реки и подступы к нему с моря, как оказалось, представляли огромные трудности. Река Янцзы при своем впадении в море образует очень широкое устье; берега ее в этом месте наполовину покрыты илом и едва различимы, так как море на протяжении многих лиг [Морская лига равна 5,56 км. Ред.] от берега имеет мутно-желтый цвет, откуда и происходит его название. Кораблям, намеревающимся войти в Янцзы, приходится осторожно продвигаться вдоль южного берега, все время измеряя глубину лотом, чтобы миновать подвижные песчаные отмели, преграждающие подступы к реке. Эти отмели тянутся вдоль устья вверх по течению до верхней оконечности большого острова Чунминдао, лежащего посреди устья и разделяющего его на два русла. Выше этого острова, имеющего около тридцати миль в длину, берега начинают подниматься над водой, но русло реки становится очень извилистым. Прилив достигает Чжэньцзяна, приблизительно на полпути от Нанкина, и то, что до сих пор представляло собой фактически широкое устье или морской рукав, здесь впервые для поднимающихся вверх по течению судов принимает очертания реки. Прежде чем достигнуть этого пункта, английскому флоту пришлось столкнуться с рядом серьезных препятствий. Ему потребовалось пятнадцать дней, чтобы пройти расстояние в восемьдесят миль от своей якорной стоянки у Чжоушаня. Близ острова Чунминдао несколько больших кораблей сели на мель, но начавшийся прилив помог им сняться с нее. Преодолев эти препятствия и приблизившись к городу Чжэньцзяну, англичане получили достаточно доказательств тому, что как бы несовершенны ни были в военном искусстве монголо-китайские солдаты, у них не было недостатка в храбрости и отваге. Эти монгольские солдаты, численность которых достигала лишь тысячи пятисот человек, дрались с отчаянной храбростью и были перебиты все до одного. Перед тем как идти в битву, они, словно предчувствуя ее исход, передушили или утопили всех своих женщин и детей; множество женских и детских трупов было впоследствии извлечено из колодцев, куда они были брошены. Командующий, видя, что битва проиграна, поджег свой дом и сам погиб в пламени. Англичане потеряли в атаке сто восемьдесят пять человек и отомстили за эту потерю ужасающими зверствами при разграблении города, так как эта война с начала до конца велась англичанами в духе лютой жестокости, полностью соответствующей духу контрабандистской алчности, из-за которой она и была начата. Если бы завоеватели встретили подобное сопротивление повсюду, они никогда не добрались бы до Нанкина. Но этого не случилось. Город Гуачжоу, на другом берегу реки, сдался и уплатил выкуп в сумме трех миллионов долларов, которые английские пираты прикарманили, конечно, с огромным удовлетворением.