Англичане напали на Бушир и натолкнулись на храброе, хотя и безуспешное сопротивление. Однако в Бушире сражались не регулярные войска, а войска, состоявшие из иррегулярных отрядов, набранных среди персов и арабов — жителей побережья. Регулярные части еще только сосредоточивались, находясь приблизительно на расстоянии шестидесяти миль, в гористой местности. Наконец, они двинулись вперед. Англо-индийская армия встретила их на полдороге; и хотя персы умело использовали свою артиллерию и строились в каре по всем правилам искусства, атака всего лишь одного-единственного индийского кавалерийского полка смела с поля сражения всю персидскую армию, как гвардию, так и линейные войска. А чтобы понять, как расценивается эта индийская регулярная кавалерия в самой индийской армии, достаточно обратиться к книге капитана Нолана, посвященной этой теме[186]. Среди англо-индийских офицеров индийскую регулярную кавалерию считают более чем бесполезной и стоящей гораздо ниже англо-индийской иррегулярной кавалерии. Капитан Нолан не может привести ни одного боя, в котором она показала бы себя с хорошей стороны. И тем не менее шестьсот таких солдат обратили в бегство десять тысяч персов! Страх, охвативший персидские регулярные войска, был так велик, что с тех пор они, если не считать артиллерии, ни разу нигде не оказали сопротивления. У Мохаммеры они держались вдали от опасности, предоставив артиллерии защищать батареи, и отступили, как только огонь последних был подавлен; а когда англичане во время одной рекогносцировки высадили на берег триста стрелков и пятьдесят иррегулярных всадников, все персидское войско отступило, оставив обоз, припасы и пушки в руках — не победителей, каковыми англичан нельзя назвать, а захватчиков.
Впрочем, все это еще не дает основания клеймить персов как нацию трусов и не свидетельствует о том, что восточные народы нельзя научить европейской тактике. Русско-турецкие войны 1806–1812[187] и 1828–1829 гг. дают множество таких примеров. Главное сопротивление русским было оказано со стороны иррегулярных отрядов как в укрепленных городах, так и в горных провинциях. Регулярные же войска, всякий раз как они появлялись в открытом поле, сразу опрокидывались русскими и очень часто обращались в бегство при первом же выстреле; между тем в горном ущелье у Варны одна-единственная рота иррегулярных арнаутов[188] в течение нескольких недель успешно сопротивлялась осадным действиям русских. Однако в недавней войне турецкая регулярная армия нанесла русским поражение во всех без исключения схватках, от Олтеницы и Четате до Карса и Ингура[189].
Дело в том, что введение европейской военной системы у отсталых народов еще отнюдь нельзя считать законченным после того, как новая армия подразделена на отдельные воинские части, снаряжена и обучена по европейскому образцу. Все это — лишь первый шаг к ее организации. Недостаточно также ввести какой-нибудь европейский воинский устав; он так же неспособен обеспечить внедрение европейской дисциплины, как набор европейских строевых уставов сам по себе не может породить европейскую тактику и стратегию. Главной задачей и в то же время главной трудностью является создание корпуса офицеров и унтер-офицеров, обученных по новейшей европейской системе, вполне освободившихся в военных вопросах от старых национальных предрассудков и пережитков и способных вдохнуть жизнь в новые формирования. Все это требует длительного времени и неизбежно должно натолкнуться на тяжелейшие препятствия в виде восточного невежества, неуравновешенности, предрассудков, а также фаворитизма и превратностей судьбы, присущих восточным дворам. Какой-нибудь султан или шах слишком склонен считать свою армию пригодной ко всему, коль скоро солдаты умеют продефилировать на параде, делать повороты, разворачиваться и строиться в колонны, не производя безнадежной путаницы. Что же касается военных школ, то ожидаемые от них плоды созревают столь медленно, что при неустойчивости восточных правительств едва ли можно надеяться когда-либо увидеть эти плоды. Даже в Турции выпуск обученных офицеров совсем ничтожен, и турецкая армия в последней войне не смогла бы ничего сделать, если бы в ее рядах не было многочисленных ренегатов[190] и европейских офицеров.
Единственным родом войск, повсюду составляющим исключение, является артиллерия. Тут восточные народы настолько неумелы, настолько беспомощны, что им приходится передавать руководство ею всецело в руки своих европейских инструкторов. В результате как в Турции, так и в Персии артиллерия стоит неизмеримо выше пехоты и кавалерии.
Совершенно естественно, что при таких обстоятельствах англо-индийская армия — старейшая из всех восточных армий, организованных по-европейски, единственная армия, подчиненная не восточной, а чисто европейской администрации и укомплектованная почти исключительно офицерами-европейцами, — что эта армия, при поддержке сильного резерва из британских частей и мощного флота, без труда рассеяла персидские регулярные войска. Это поражение принесет персам большую пользу именно потому, что оно было крупным поражением. Они поймут теперь, как это уже поняли турки, что европейский мундир и парадная муштра сами по себе не являются еще талисманом, и может случиться, что через двадцать лет персы окажутся столь же искусными в военном деле, какими оказались турки в своих последних победах.
Войска, взявшие Бушир и Мохаммеру, будут, как предполагают, немедленно отправлены в Китай. Там они встретят иного противника. Там им придется иметь дело не с попытками маневрирования на европейский лад, а с иррегулярными частями азиатских полчищ. Несомненно, с такими войсками они справятся легко; но что, если китайцы начнут против них национальную войну и если варварство окажется настолько неразборчивым, что использует единственное средство защиты, которым оно умеет владеть?
Несомненно, настроение китайцев в настоящее время совсем иное, чем было в войне 1840–1842 годов. Тогда народ оставался спокоен; он предоставил императорским солдатам сражаться с завоевателями и после поражения подчинился с восточным фатализмом власти неприятеля. Теперь же, по крайней мере в южных провинциях, территорией которых до сих пор ограничивались военные действия, народные массы принимают активное — более того, фанатическое участие в борьбе против чужеземцев. Китайцы хладнокровно и обдуманно отравляют большое количество хлеба в европейской колонии Гонконга. (Несколько булок было послано Либиху для анализа. Он обнаружил большое количество мышьяка, пропитавшего все частицы хлеба, — свидетельство того, что яд был всыпан уже в тесто. Однако доза оказалась настолько сильной, что должна была подействовать как рвотное и таким образом парализовать действие яда.) Со спрятанным оружием садятся они на торговые пароходы, во время плавания убивают команду и пассажиров-европейцев и захватывают судно. Они похищают и умерщвляют каждого европейца, который подвертывается им под руку. Даже кули, эмигрирующие в чужие страны, словно по уговору поднимают бунты на каждом отплывающем в чужие края корабле, бьются за то, чтобы овладеть им, и предпочитают пойти вместе с ним ко дну или погибнуть в пламени пожара на нем, чем сдаться. Даже за пределами своей родины китайские колонисты, доныне самые покорные и кроткие люди, устраивают заговоры и внезапно поднимают ночные восстания, как это было в Сараваке; в других местах, например, в Сингапуре, их удерживают в повиновении только при помощи силы и бдительного надзора. Это общее восстание всех китайцев против всех чужеземцев было вызвано пиратской политикой британского правительства, которая и придала этому восстанию характер войны на истребление.
Что может сделать армия против народа, прибегающего к таким методам ведения войны? В каком месте и насколько далеко может она проникнуть в неприятельскую страну и как ей удержаться там? Пусть цивилизаторы, которые забрасывают раскаленными ядрами беззащитный город и к убийствам прибавляют насилия, называют этот способ борьбы подлым, варварским, жестоким; что за дело до этого китайцам, если только он один ведет к успеху? Если британцы обращаются с китайцами, как с варварами, то они не могут отказать им в право использовать все преимущества, вытекающие из их варварства. Если совершаемые ими похищения, нападения врасплох, ночные убийства принято считать у нас подлостью, то цивилизаторы не должны забывать, что, согласно их же собственному признанию, китайцы не могут устоять против европейских средств разрушения при помощи своих обычных методов ведения войны.
