В общем, артиллерия с обеих сторон была использована, по-видимому, из рук вон плохо; в противном случае бомбардировка на таком коротком расстоянии должна была бы очень скоро прекратиться, ибо батареи взаимно вывели бы друг друга из строя. Почему этого не случилось, до сих пор остается тайной.
20 июля аудийцы взорвали мину под парапетом, который, впрочем, не был поврежден. Непосредственно за этим две главные колонны двинулись на штурм, в то время как на других участках были произведены демонстративные атаки. Но действия огня гарнизона оказалось достаточно, чтобы их отбросить. 10 августа была взорвана другая мина, и образовалась брешь,
«через которую мог бы пройти целый полк в полном порядке. Одна колонна бросилась к этой бреши, поддержанная с флангов вспомогательными атаками, но до бреши дошли лишь немногие из самых решительных солдат неприятеля».
Эти немногие были очень скоро уничтожены фланговым огнем гарнизона, в то время как наступавшая на флангах недисциплинированная масса была легко отброшена при помощи ручных гранат и нескольких ружейных залпов. Третья мина была взорвана 18 августа, образовалась новая брешь, но последовавший штурм оказался еще более вялым, чем предыдущие, и был легко отбит. Последний взрыв и штурм имели место 5 сентября, но атака была вновь отбита ручными гранатами и ружейным огнем. С этого времени, вплоть до прибытия помощи, осада, по-видимому, приняла характер простой блокады, сопровождаемой в той или иной степени ружейным и артиллерийским огнем.
Это была поистине удивительная операция. Толпа людей в 50000 или даже больше человек, состоящая из жителей Лакнау и его окрестностей, среди которых насчитывалось, возможно, 5000 или 6000 обученных солдат, блокирует в резидентстве Лакнау группу в 1200 или 1500 европейцев и пытается принудить их к сдаче. Порядка среди осаждающих было так мало, что, хотя они и перерезали коммуникационные линии, связывавшие осажденных с Канпуром, им так и не удалось, как видно, полностью прервать снабжение гарнизона. Вся так называемая «осада» представляла собой смесь азиатского невежества и дикости с отдельными проблесками кое-каких военных знаний, занесенных сюда европейцами в период их владычества. Среди аудийцев, очевидно, были отдельные артиллеристы и саперы, которые знали, как устанавливать батареи, но их работа, по-видимому, ограничивалась сооружением прикрытий от неприятельского огня. Они даже, кажется, довели это искусство самоприкрытия до такого совершенства, что их батареи стали совершенно безопасными не только для стреляющих, но также и для осажденных, ибо ни одно орудие в этих укрытиях не могло сколько-нибудь успешно вести огонь. Они и не стреляли как следует: иначе как же можно объяснить тот небывалый факт, что 30 пушек внутри резидентства и 25 вне его действовали друг против друга на чрезвычайно близком расстоянии, некоторые не более чем на 50 ярдов, и тем не менее мы ничего не слышим ни о подбитых пушках, ни о том, что одна сторона подавила артиллерию другой стороны? Что же касается ружейного огня, то мы прежде всего должны спросить, возможно ли, чтобы восемь тысяч туземцев занимали позицию на расстоянии ружейного выстрела от британских батарей и не были обращены в бегство артиллерией? А если они действительно занимали подобную позицию, как могло случиться, что они не перебили и не ранили всех защитников до единого? И все же нам говорят, что они там укрепились, день и ночь вели огонь и что вопреки всему этому 32-й полк, который после 30 июня мог состоять, самое большее, из 500 человек и вынужден был выносить всю тяжесть осады, все еще насчитывал в конце ее 300 человек! Если это не точная копия «последнего оставшегося в живых десятка людей четвертого (польского) полка», который вступил в Пруссию в составе 88 офицеров и 1815 солдат, то что же это такое? Британцы совершенно правы, говоря, что такого боя, как под Лакнау, еще никогда не бывало, — и в самом деле такого не бывало. Вопреки скромному и внешне безыскусственному тону донесения Инглиса, его странные замечания о пушках, расположенных так, что по ним нельзя было вести огонь, о 8000 солдат, стреляющих день и ночь, но безуспешно, о 50000 повстанцев, блокирующих резидентство, об ущербе, наносимом пулями, которые, залетают туда, где им совершенно нечего делать, об атаках, произведенных с большой решительностью и все же отбитых без всяких усилий, — все эти замечания заставляют нас признать, что донесение изобилует самыми грубыми преувеличениями и ни на одну минуту не выдерживает беспристрастной критики.
Но зато осажденные испытывали, наверное, необычайные лишения? Вот послушайте:
«Источником серьезных страданий была также нехватка в слугах-туземцах. Некоторые дамы вынуждены были сами заняться уходом за своими собственными детьми и даже стирать свое собственное белье, а также готовить себе скудную пищу без чьей бы то ни было помощи».
Бедные лакнауские дамы! Правда, в наши тревожные времена взлетов и падений, когда династии создаются и уничтожаются в один день, а революции и экономические крахи превращают все жизненные блага в нечто поразительно непрочное, от нас не ожидают большого сочувствия при известии, что та или иная бывшая королева вынуждена сама штопать свои собственные чулки и даже стирать их, не говоря уже о необходимости самой приготовить себе баранью котлету. Но когда речь идет об англо-индийской даме, одной из того громадного числа сестер, кузин или племянниц отставных офицеров, индийских правительственных чиновников, купцов, клерков или авантюристов, об одной из тех дам, которых каждый год прямо со школьной скамьи посылают или, вернее, посылали до восстания на обширный рынок невест в Индию столь же бесцеремонно и часто с гораздо меньшей охотой с их стороны, чем это было у красавиц-черкешенок, отправляемых на константинопольский рынок, — когда подумаешь, что одна из таких дам должна стирать себе белье и готовить свою скудную пищу — представьте себе! — без чьей бы то ни было помощи, у всякого кровь закипает в жилах! Остаться совершенно без «слуг-туземцев», да еще заниматься уходом за своими собственными детьми! Ведь это возмутительно, ведь это хуже, чем в Канпуре!
Толпа, осаждавшая резидентство, возможно и насчитывала 50000 человек, но в таком случае значительное большинство из них явно не могло иметь огнестрельного оружия. 8000 «метких стрелков», возможно, и имели огнестрельное оружие, но что это были за стрелки и каково было их оружие, свидетельствуют результаты их огня. Как показали факты, двадцать пять пушек их батареи стреляли отвратительно. Подкопы производились наугад, точно так же, как и стрельба. Атаки не заслуживают названия даже рекогносцировок. Так обстоит дело с осаждающими.
Осажденные заслуживают всяческой похвалы за большую силу воли, которая помогла им продержаться примерно пять месяцев, причем большую часть этого времени они не получали никаких сведений о британской армии. Они дрались и надеялись вопреки всему, как это и подобает людям, когда им приходится отдавать свою жизнь возможно дороже и защищать женщин и детей от азиатской жестокости. Да, мы отдаем должное их стойкости и упорству. Но кто поступил бы иначе, зная, к чему привела сдача Уилера в Канпуре?
Что касается попытки изобразить оборону Лакнау как беспримерный случай героизма, то это просто смешно, особенно после неуклюжего доклада генерала Инглиса. Лишения, испытанные гарнизоном, ограничивались недостатком помещений, где бы можно было укрыться от непогоды (что, впрочем, не вызвало серьезных заболеваний); что же касается продовольствия, то самое плохое меню состояло «из низкосортной говядины и еще более низкосортной муки», но этот стол куда лучше того, к которому привыкли солдаты в осажденных крепостях Европы! Достаточно сравнить оборону Лакнау против бестолковой и невежественной толпы варваров с обороной Антверпена в 1832 г. или с обороной форта Мальгера близ Венеции в 1848–1849 гг.[278], не говоря уже о Севастополе, где Тотлебену пришлось встретиться с гораздо большими трудностями, чем генералу Инглису. В осаде форта Мальгера принимали участие лучшие саперы и артиллеристы Австрии, а защищал его небольшой гарнизон из только что набранных солдат; четыре пятых гарнизона не имели укрытий от ядер; низкая местность порождала малярию, которая была более опасной, чем климат Индии; около ста орудий вели огонь по форту, и в течение последних трех дней бомбардировки производилось по сорок выстрелов в минуту. И все же форт держался целый месяц и продержался бы дольше, если бы австрийцы не захватили одной позиции, которая принудила защитников отступить. Или взять пример Данцига, где Рапп с остатками обессилевших французских полков, вернувшихся из России, держался одиннадцать месяцев[279]. Да возьмите любую серьезную осаду нашего времени, и вы увидите, что осажденные проявляли больше искусства, больше присутствия духа и ничуть не меньше мужества и выносливости, чем гарнизон Лакнау, хотя их положение с точки зрения соотношения сил было нисколько не лучше.
