Он пролежал во дворе несколько часов, прежде чем первые лучи солнца стали проникать в этот колодец; почти одновременно он услышал шлепанье босых ног на галереях над ним и сейчас же увидел, что все они наполнились людьми, а в это время другие люди входили в двери.

На одно мгновение все глаза обратились к полуденному солнцу, и вслед за этим люди на галереях и люди во дворе затянули в унисон на низких нотах какой-то гимн. Окружавшие Тарзана начали танцевать в такт торжественному пению. Они медленно кружились вокруг него, напоминая своими движениями неуклюжих ковыляющих медведей, не глядя на него и не отрывая глаз от солнца.

Минут десять продолжали они монотонно шагать и петь, потом внезапно, все сразу, с поднятыми вверх дубинками, повернулись к своей жертве и, издавая страшный вой, с дьявольскими гримасами, бросились на него.

В этот самый момент в середине кровожадной орды вдруг появилась женская фигура с дубинкой, точно такой же, как у них, но сделанной из золота, и отогнала мужчин.

В первый момент Тарзан подумал, что по странному капризу судьбы он спасен, но когда он вспомнил, как легко одна девушка отогнала двадцать гориллоподобных мужчин, и когда вслед за этим он увидел, что они снова возобновили свое монотонное кружение вокруг него, причем она обращается к ним с монотонным напевом, он понял, что и это входило в программу церемонии, в которой он был центральной фигурой.

Минуту спустя, девушка вытащила нож из-за своей перевязи и, нагнувшись над Тарзаном, перерезала ремень, которым были связаны у него ноги. Потом, когда мужчины, перестав кружиться, подошли ближе, она знаками приказала ему подняться и, закинув ремень, которым до того были связаны ноги, ему на шею, повела его через двор. Мужчины парами следовали за ними.

Извилистыми коридорами шли они все дальше и дальше, в самую отдаленную часть храма, пока не вошли в большую комнату, в центре которой стоял алтарь. Только тогда Тарзан сообразил, что значил тот странный обряд, который предшествовал их переходу в эту святая святых.

Он попал в руки потомков древних поклонников солнца. Его мнимое спасение одной из жриц было только частью пантомимы, повторяющей старый языческий обряд: солнце, заглянув на него через отверстие между стенами двора, предъявило к нему свои права, и из внутреннего храма явилась жрица, чтобы спасти его от кощунственных рук простых смертных как человеческую жертву пламенеющему божеству.

Если бы ему нужны были еще доказательства правильности его предположения, то достаточно было взглянуть на красно-бурые пятна на камнях алтаря и на полу вблизи него, а также на черепа людей, выглядывавшие из бесчисленных ниш по стенам.

Жрица подвела жертву к ступеням алтаря. Галерея наверху тоже наполнилась зрителями, а сквозь сводчатую дверь в восточном углу комнаты медленно потянулась вереница женщин. Как и мужчины, они были одеты только в шкуры диких зверей, схваченные у пояса ременными перевязями или золотыми цепями. А черные волосы их были покрыты золотыми уборами, состоящими из множества кружочков и овальных пластинок, искусно соединенных вместе так, что получалось нечто вроде металлической шапочки, от которой свешивались по обе стороны головы до пояса длинные цепочки, состоящие из овальных пластинок.

Женщины были сложены более пропорционально, чем мужчины, черты лица у них были гораздо тоньше, форма головы и большие мягкие черные глаза свидетельствовали о гораздо большей интеллигентности и человечности, чем у их повелителей.

Каждая жрица держала в руках две золотые чаши, и, когда они выстроились в ряд по одну сторону алтаря, мужчины, стоящие напротив, подходили, и каждый брал чашу из рук женщины, стоящей напротив него.

Затем пение возобновилось, как вдруг из темного прохода позади алтаря, из подвала, находящегося под комнатой, появилась еще одна женщина.

Верховная жрица, решил Тарзан. Это была молодая женщина, с лицом даже умным и красивого овала. Украшения на ней были вроде тех, что на других, но более сложно сработанные, а некоторые были усыпаны бриллиантами. Ее белые руки и ноги почти сплошь были покрыты массивными украшениями, а шкура леопарда, составлявшая ее единственное одеяние, сдерживалась плотно охватывающим талию поясом из золотых колец, соединенных в причудливый узор, усеянных бесчисленным количеством маленьких бриллиантов. За поясом у нее был длинный нож, а в руке вместо дубинки тонкий жезл.

Подойдя к алтарю, она остановилась, и пение прекратилось. Жрецы и жрицы преклонили перед ней колени, а она, протянув над ними жезл, читала длинную и скучную молитву. Голос у нее был нежный и музыкальный. Тарзан никак не мог себе представить, что его обладательница в одну минуту, в фанатическом экстазе религиозного рвения, превратится в кровожадного палача и, держа в руках окровавленный нож, первая напьется красной теплой крови из маленькой чаши, стоящей на алтаре.

Окончив молитву, она в первый раз взглянула на Тарзана. С заметным любопытством, она осмотрела его с ног до головы. Потом заговорила с ним и, кончив, остановилась, как бы поджидая ответа.

— Я не понимаю вашего языка, — сказал Тарзан. — Не можем ли мы найти общий язык? — И он пробовал французский, английский, арабский, Вазири и, наконец, язык метисов Западного Берега. Но она не понимала его.

Она кивнула головой, и голос ее прозвучал как будто устало, когда она предложила жрецам продолжать обряд. Они повторяли свое нелепое кружение, пока жрица не положила ему конец. Она все это время стояла, внимательно разглядывая Тарзана.

По данному ею сигналу, жрецы бросились на человека-обезьяну и, подняв его, положили поперек алтаря так, что голова свешивалась с одной стороны, а ноги с другой. Затем жрецы и жрицы выстроились в два ряда, держа наготове маленькие золотые чаши, чтобы получить свою долю крови жертвы после того, как жертвенный нож сделает свое дело.

В ряду жрецов поднялся спор из-за первого места. Дюжее животное, с интеллектом гориллы, судя по выражению лица, старалось оттолкнуть на второе место человека поменьше, но маленький апеллировал к верховной жрице, и та холодным, не допускающим возражения тоном приказала большому отойти на дальний конец ряда. Тарзан слышал, как тот ворчал и протестовал, переходя на указанное место.

Тем временем жрица, стоя над Тарзаном, начала произносить заклинание, медленно поднимая вместе с тем свой острый, тонкий нож. Человеку-обезьяне казалось, что прошла целая вечность, пока рука перестала подниматься, и нож остановился вверху над его незащищенной грудью.

Потом нож начал спускаться, сначала медленно, а дальше, по мере того, как ускорялся темп заклинания, все скорей и скорей. Тарзан все еще слышал ворчание недовольного жреца в конце ряда. Голос его раздавался все громче и громче. Жрица, стоявшая вблизи от него, строгим голосом сделала ему замечание. Нож опустился уже совсем близко к груди Тарзана, но задержался на мгновение, когда верховная жрица подняла глаза, выразив быстрым взглядом неудовольствие виновнику кощунственного перерыва.

Произошло замешательство среди спорящих, и Тарзан, перекатив голову в том направлении, успел заметить, как большой жрец бросился на женщину, стоявшую против него, и одним ударом дубинки снес ей череп. И тогда случилось то, чему Тарзан сотни раз был свидетелем среди диких обитателей диких джунглей. Он видел, как это случалось с Керчаком, с Тублатом, с Теркозом и с дюжиной других сильных самцов племени; а также с Тантором, слоном. Вряд ли в лесу был хотя бы один самец, на которого это временами не нападало бы. Жрецом овладело безумие, и он с дубинкой начал гоняться за своими товарищами.

Испуская яростные вопли, он бросался туда и сюда, нанося страшнейшие удары своим исполинским оружием или запуская желтые клыки в тела несчастных жертв. А в это время верховная жрица стояла с занесенным над Тарзаном ножом в руке, расширенными от ужаса глазами глядя на маньяка, который сеял гибель и смерть среди ее паствы.