Корак с огорчением наблюдал эту ужасную сцену.

Ему не было жаль негодяя; он и сам ненавидел его. Но швед хранил какую-то важную тайну, и теперь этой тайны уже никогда не узнать!

Безбоязненно подошел Корак к слону и заговорил с ним так нежно, как будто ничего не случилось. Слон, покорный как овечка, поднял своего друга ввысь и ласково посадил к себе на голову.

Негры Мальбина попрятались, кто куда, в укромных местах. Они с ужасом и в то же время с удовольствием видели, как разъяренный слон убивает их злого хозяина.

С широко раскрытыми от страха глазами наблюдали они, как страшный белый воин сел верхом на разъяренного зверя и уехал в джунгли по той же дороге, по какой недавно приехал сюда.

Шейх грозно взглянул на пленника, которого привели к нему с севера. Он послал отряд за Абдулом Камаком и сердился, что вместо последнего ему прислали раненого, никому ненужного англичанина. Почему они не прикончили его там, где нашли? Очевидно, это бедный промышленник, заблудившийся в джунглях. Какая от него польза? Шейх грозно набросился на него.

— Кто ты такой? — спросил он по-французски.

— Я — мистер Морисон Бэйнс из Лондона, сын британского лорда, — ответил пленник.

Этот громкий титул внушал кое-какие надежды. Старый пройдоха стал подумывать о выкупе. Его отношение к пленнику изменилось. Но он продолжал свой допрос в прежнем тоне.

— Что ты хотел украсть в моей стране? — заревел он.

— Я не знал, что Африка принадлежит тебе, — ответил Морисон. — Я ищу девушку, которую похитили из дома моего друга. Похититель ранил меня. Я лежал в пироге. Течение понесло меня вниз по реке. Твои люди схватили меня, когда я возвращался в лагерь похитителя.

— Ты искал девушку? — переспросил шейх. — Не ее ли? — и он показал на кусты, растущие у изгороди.

Морисон широко раскрытыми глазами взглянул на указанное место. Там, спиной к нему, на земле, скрестив ноги, сидела Мериэм.

— Мериэм! — крикнул он и ринулся к ней. Но один из сторожей схватил его за руку. Девушка, услышав свое имя, поднялась и оглянулась.

— Морисон! — вскричала она.

— Молчи и не суйся, куда тебя не просят! — рявкнул девушке шейх. — Значит, это ты, христианская собака, украл у меня дочь! — сказал он Бэйнсу.

— Твою дочь? — воскликнул Бэйнс. — Разве она твоя дочь?

— Да, моя дочь, — кричал шейх, — и я не отдам ее неверному. Ты заслужил смерть, англичанин, но если ты заплатишь мне выкуп, я подарю тебе жизнь.

Бэйнс все еще стоял с широко раскрытыми глазами. Как она очутилась в лагере у араба? Ведь она была у Гансона. Что произошло? Отнял ли ее араб силой, или она по собственной воле отдала себя в руки человеку, называвшему ее своей дочерью? Много бы он дал, чтобы поговорить с нею. Но если она здесь у себя дома, то такие разговоры могут повредить ей. Араб может догадаться, что он хочет увести ее с собой к ее друзьям-англичанам. Морисону теперь уже не приходило в голову отправиться с девушкой в Лондон.

— Ну? — спросил шейх.

— Это не она! — воскликнул Бэйнс. — Извини меня, я думал совсем о другой. Что ж, я согласен платить. Сколько ты хочешь с меня?

Сумма, которую назвал шейх, была не так уж велика. Морисон утвердительно кивнул головой и согласился заплатить. Он так же легко согласился бы, если бы названная сумма превышала его средства, так как не имел ни малейшего намерения платить деньги. Ему просто надо было выиграть время. Пока шейх будет ждать выкупа, он попытается освободить Мериэм, если она того захочет. Но нелепо предполагать, что эта красивая девушка предпочтет остаться в грязной деревушке у грубого араба и не захочет вернуться к удобствам и роскоши гостеприимного африканского дома, откуда Морисон вырвал ее. Бэйнс погрузился в мрачные размышления об этом своем некрасивом поступке.

Его размышления были прерваны шейхом: последний приказал Морисону написать письмо английскому консулу в Алжире. Старый плут, очевидно, не в первый раз выманивал деньги у зажиточных англичан, взятых в плен, потому что он продиктовал письмо, не задумываясь, в твердых и ясных выражениях. Бэйнс не хотел адресовать письмо консулу в Алжир. Он сказал, что таким путем деньги придут не раньше, чем через год, и предложил другой план — послать кого-нибудь в ближайший береговой городок и по телеграфу распорядиться сообщить о присылке денег. Но шейх и слушать не хотел. Шейх был осторожен. Лучше действовать испытанным путем. Ему некуда торопиться. Он подождет год, если понадобится — и два года. Но это вздор! Ждать придется не больше шести месяцев! Затем он повернулся к одному из своих арабов и дал ему указания, как обращаться с пленником.

Бэйнс не понимал по-арабски, но, наблюдая за жестами шейха, догадался, что речь шла о нем. Араб поклонился своему господину и велел Бэйнсу следовать за ним. Англичанин взглянул на шейха, подтверждает ли тот приказание своего подчиненного. Шейх утвердительно кивнул головой. Морисон встал и побрел за арабом к туземной хижине, недалеко от крайней палатки, сшитой из козьих шкур. Они вошли. Там было темно и сыро. Араб позвал двух негров, сидевших на крылечке своих лачуг, и с их помощью связал Бэйнсу руки и ноги. Бэйнс запротестовал, но ни араб, ни негры не понимали по-английски. Они связали Бэйнса и ушли.

Бэйнс был в отчаянии. Что же это такое? Неужели ему придется лежать здесь много месяцев, пока его друзья не пришлют денег? О, если бы они прислали скорее! Он согласен заплатить сколько угодно, лишь бы вырваться из этой проклятой дыры. А он еще собирался телеграфировать своему поверенному не высылать денег, а вместо того дать знать британским властям западной Африки, чтобы те послали сюда экспедицию для освобождения Бэйнса!

Его аристократический нос страдал от ужасного смрада, наполнявшего хижину. Гнилая солома, на которую он был брошен, пахла человеческим потом и гниющими объедками. Но худшее было впереди. Он лежал в самой неудобной позе. Голова, руки и ноги у него затекали. Как ни менял он позу, он не мог спастись от этой боли, потому что руки были связаны у него за спиной.

Он рвал свои путы, пока не выбился из сил. Ему удалось ослабить узел, и он надеялся освободить одну руку. Наступила ночь. Ему не приносили ни пить, ни есть. Неужели они думают, что он может прожить год без пищи? Укусы насекомых стали менее мучительны, хотя насекомые кусали его так же часто. Кто знает, быть может, со временем он привыкнет и перестанет так мучиться. Медленно распутывал он свои веревки. Вдруг появились крысы. Насекомые были гадки, но крысы были просто ужасны. Они начали бегать по всему его телу, визжали и дрались. Морисон застонал и попробовал сесть. Он подобрал ноги под себя и встал на колени, затем нечеловеческим усилием поднялся на ноги. Так он стоял и покачивался, весь покрытый холодным потом.

— Боже, — прошептал он, — чем я заслужил?..

И замолк. Он вспомнил девушку, которая находилась здесь же, в этой же проклятой деревне. Нет! Он заслужил свои муки!

Он стиснул зубы и решил молча терпеть и не жаловаться. Вдруг из соседней палатки донеслись до него гневные голоса. Один из голосов был как будто женский. Может быть, это голос Мериэм? Говорила, по-видимому, по-арабски. Морисон не понял ни слова, но интонации голоса были знакомые. Это она!

Он ломал себе голову, как привлечь ее внимание? Ведь если она развяжет его веревки, они убегут! Но согласится ли она бежать с ним? Если она любимая дочь могущественного шейха — зачем же ей убегать? Как узнать все это? А все это так необходимо знать!

В доме Великого Бваны он не раз слышал, как Мериэм под аккомпанемент Моей Дорогой пела английскую песенку: «Ой, тучи, ой, черные тучи!». Возвысив голос, Бэйнс запел эту песню. Из палатки тотчас же донесся взволнованный голос Мериэм.

— Прощайте, Морисон! — кричала она. — Если небо смилуется надо мной, то завтра меня не будет в живых! А если я останусь в живых, то мне предстоит участь хуже всякой смерти!