Без особого напряжения Тарзан удерживал их все время на одном и том же расстоянии. Порой он наклонялся к головке, лежащей у него на груди. Если бы не слабое биение сердца у самого его сердца, он не знал бы, жива ли она, так осунулось и побледнело бедное, измученное личико.

Так добрались они до горы со срезанной верхушкой и до скалистого барьера. Последнюю часть пути Тарзан бежал во всю, как быстроногий олень, чтобы выгадать время и спуститься с горы раньше, чем опариане взберутся наверх, откуда они могут сбрасывать камни ему вослед. И он спустился уже вниз на полмили, по крайней мере, когда маленькие свирепые люди показались на верху горы.

С криками ярости и разочарования они выстроились на вершине, потрясая своими дубинками и прыгая на месте от злости. Но на этот раз они не решились преследовать беглецов за пределами собственной страны. Потому ли, что они не забыли недавние поиски, долгие и утомительные, потому ли, что, убедившись, с какой легкостью мчится человек-обезьяна, и какую, судя по последнему концу, он может развить скорость, решили, что преследование бесполезно.

Во всяком случае, Тарзан не успел еще добежать до опушки леса, начинающегося у подножия холмов, как люди Опара повернули обратно.

У самой опушки леса, откуда можно было наблюдать за скалистым барьером, Тарзан опустил свою ношу на землю и, принеся из ближнего ручья воды, омыл ей лицо и руки. Но когда и это не привело девушку в себя, он снова поднял ее своими сильными руками и поспешил с ней на запад.

Солнце уже садилось, когда сознание начало возвращаться к Джэн Портер. Она не сразу раскрыла глаза, стараясь сначала припомнить последние сцены, какие видела. Да… алтарь, страшная жрица, опускающийся нож. Она чуть вздрогнула и подумала, умерла ли она уже? Или же нож вонзился в сердце и у нее предсмертный бред?

Потом, собравшись с мужеством, она все-таки раскрыла глаза, но то, что она увидела, только подтвердило ее догадки: она увидела, что ее несет в своих объятиях зеленым раем любимый, который умер раньше нее.

— Если это смерть, — шепнула она, — благодарение богу, что я умерла.

— Вы говорите, Джэн, — воскликнул Тарзан. — Вы пришли в себя!

— Да, Тарзан, — отвечала она, и после долгих месяцев в первый раз лицо у нее осветилось улыбкой счастья и

покоя.

— Слава богу! -воскликнул человек-обезьяна, спускаясь на маленькую густо заросшую травой полянку, по которой протекал ручей. — Я все-таки пришел вовремя.

— Вовремя? Что вы хотите сказать? — спросила она.

— Вовремя, чтобы спасти вас от смерти на алтаре, дорогая. Вы разве не помните?

— Спасти меня от смерти? — удивленным тоном переспросила она. — Но разве мы оба не умерли, Тарзан?

Он уже опустил ее на траву, прислонив спиной к стволу громадного дерева. При ее словах он отступил немного, всматриваясь ей в лицо.

— Умерли? — повторил он и захохотал. — Вы не умерли, Джэн. И если вы вернетесь в город Опар и спросите его жителей, они ответят вам, что я не был мертв несколько часов тому назад. Нет, дорогая моя, мы оба совсем-совсем живые.

— Но и Газель, и мсье Тюран говорили мне, что вы упали в океан за много миль от берега, — настаивала она, словно убеждая его в том, что он на самом деле умер. — Они говорили, что не было ни малейшего сомнения в том, что это были вы, а тем более в том, что вы не могли остаться в живых и что вас не могли подобрать.

— Как мне убедить вас, что я не дух? — спросил он, смеясь. — Действительно меня столкнул за борт прелестный мсье Тюран, но я не утонул, — потом я все вам расскажу, — и сейчас я почти совсем такой же дикарь, каким вы узнали меня в первый раз, Джэн.

Девушка медленно поднялась на ноги и подошла к нему

— Мне еще не верится, — прошептала она. — Не может быть, чтобы пришло такое счастье после всего того страшного и гадкого, что я пережила за эти ужасные месяцы после крушения «Леди Алисы».

Она еще ближе подошла к нему и положила ему на руку свою дрожащую, нежную ручку.

— Это сон, наверное, и я проснусь и увижу страшный нож, направленный в сердце, — поцелуй меня, дорогой, один раз поцелуй, пока я не проснулась.

Тарзан не заставил себя просить. Он обнял любимую девушку своими сильными руками и поцеловал ее не раз, а сотни раз, пока она не замерла, трепещущая в его объятиях; когда он отпустил ее, она сама обвила руками его шею и, притянув его к себе, прижалась губами к его губам.

— Ну, что же? — спросил он. — Сон ли я? Или живой, реальный человек?

— Если ты не живой человек, муж мой, — отвечала она, — то я молю бога, чтобы он послал мне смерть раньше, чем я проснусь для ужасной действительности.

Несколько минут они молча смотрели друг другу в глаза; каждый как будто задавался вопросом, реально ли изумительное счастье, которое послала им судьба. Забыто было прошлое, с его разочарованиями и ужасами; будущее не принадлежало им, но настоящее — никто не мог отнять его у них. Первая прервала молчание девушка:

— Куда мы идем, дорогой? — спросила она. — Что мы будем делать?

— Куда вы хотите идти? — отвечал он вопросом. — Что вы хотите делать?

— Идти — куда идешь ты, муж мой; делать то, что захочешь ты, — отвечала она.

— А Клейтон? — спросил он. На мгновение он как будто забыл, что есть кто-нибудь на земле, кроме их двоих. — Мы забыли о вашем муже.

— Я не замужем, Тарзан, — крикнула она. — Я даже не помолвлена. Накануне того дня, когда эти чудовища похитили меня, я сказала м-ру Клейтону, что люблю вас, и он понял, что я не могу сдержать слова, которое я дала ему, что это было бы дурно с моей стороны. Это случилось после того, как мы чудесным образом были спасены от когтей льва. — Она вдруг остановилась и вопросительно посмотрела на него. — Тарзан! — воскликнула она, — это сделали вы? Только вы один и могли это сделать.

Он опустил глаза, ему было стыдно.

— Как вы могли уйти и оставить меня одну? — упрекнула она его.

— Не надо, Джэн, — просил он. — Не надо, прошу вас! Вы не можете себе представить, как я страдал с тех пор, как упрекал себя за этот жестокий поступок, но вы не можете себе представить и того, как я страдал тогда, сначала от бешеной ревности, потом от обиды на судьбу, которая послала мне незаслуженное горе. После этого я опять вернулся к обезьянам, Джэн, с тем, чтобы никогда больше не видеть человеческого существа.

Он рассказал ей затем о своей жизни в джунглях со времени возвращения, о том, как он падал все ниже и ниже, как гиря, увлекаемая собственной тяжестью: от культурного парижанина до дикого воина Вазири, и от Вазири — до зверя, одного из тех зверей, среди которых он вырос.

Она задавала ему много вопросов и, наконец, самый страшный — о той женщине в Париже, о которой ей говорил Тюран. Тарзан рассказал ей подробно всю историю своей цивилизованной жизни, не упустив ни одной детали, — ему нечего было скрывать, сердцем он всегда оставался верен ей. Когда он закончил, он посмотрел на нее, словно ожидая приговора.

— Я знала, что он лжет, — сказала она. — О, что за отвратительное создание!

— Так вы не сердитесь на меня? И ответ ее, хотя не вполне логичный, звучал совсем по-женски:

— А Ольга де Куд очень красива? — спросила она. И Тарзан, засмеявшись, снова поцеловал ее:

— В десять раз менее красива, чем вы, дорогая.

Она довольно вздохнула и опустила голову к нему на плечо. Он понял, что прощен.

В этот вечер Тарзан построил уютную маленькую хижину высоко среди качающихся ветвей исполинского дерева, и там уснула усталая девушка, а человек-обезьяна поместился в развилине дерева, возле нее, даже во сне готовый защищать.

Много дней шли они к берегу. Когда дорога была легкая, они шли рука об руку под зелеными сводами могучего леса, как ходили, должно быть, в давно прошедшие времена их первобытные предки. Когда внизу чаща заплеталась, он брал ее на руки и легко переносил с дерева на дерево. И все дни казались такими короткими — они были счастливы. Они готовы были продлить этот путь до бесконечности, если бы не беспокойство о Клейтоне и желание помочь ему.