Когда Тарзан увидел неподвижное тело в руках Тога, тихое ворчание слетело с его уст, так как он тоже любил малыша.
— Кто сделал это? — спросил он. — Где Тика?
— Я не знаю, — ответил Тог. — Я нашел его здесь, в траве, и Данго была около него и собиралась его есть; но это сделала не Данго — на нем нет знаков укуса.
Тарзан подошел ближе и приложил ухо к груди Газана.
— Он не умер! — сказал он. — Может быть, он не умрет. Он протиснулся сквозь толпу обезьян и прошел еще раз около них, шаг за шагом исследуя землю. Внезапно он остановился и, приложив нос к земле, потянул воздух. Потом он вскочил на ноги и издал особенный крик.
Тог и другие придвинулись ближе, так как этот крик сказал им, что охотник напал на след своей добычи.
— Здесь был чужой самец! — сказал Тарзан. — Это он убил Газана и унес Тику.
Тог и другие самцы угрожающе зарычали, но они ничего не делали. Если бы чужак был у них на глазах, они разорвали бы его в клочья, но им не пришло в голову преследовать его.
— Если бы три самца сторожили племя с трех сторон, этого бы не случилось, — сказал Тарзан. — Подобные вещи будут случаться до тех пор, пока вы не будете ставить трех самцов, которые караулили бы врага. Джунгли полны врагов, а вы оставляете ваших самок и детей бродить одних без всякой защиты. Тарзан уходит теперь — он идет отыскивать Тику.
Мысль пришлась по вкусу остальным самцам.
— Мы все пойдем! — закричали они.
— Нет, — сказал Тарзан, — вы пойдете не все. Вы ведь не берете с собой самок и детей, когда идете охотиться и сражаться. Вы должны остаться сторожить их, а не то вы потеряете их всех!
Те почесали головы. Мудрость его совета была как бы лучом света, озарившим их темный ум, но сначала они были увлечены примером Тарзана и хотели последовать за обидчиком, чтобы вырвать у него добычу и наказать его. Инстинкт стадности укоренился в их характере, благодаря вековой привычке. Почему они сами не подумали о том, чтобы преследовать и наказать обидчика? Они не могли знать, что это объяснялось их низким умственным уровнем, который мешал каждому в отдельности действовать. При всяком насилии стадный инстинкт заставлял их собираться в плотное стадо, в котором взрослые самцы, благодаря своей силе и свирепости, соединенными усилиями могли защитить их от врага. Мысль о самостоятельном выступлении против врага еще не приходила им в голову — это было слишком чуждо обычаю, слишком враждебно интересам стадности; но для Тарзана это было первой и наиболее естественной мыслью. Его чувства говорили ему, что среди самцов его племени имеется только один заинтересованный в спасении Тики и Газана. Один враг не требует для своего наказания целого племени. Два быстроногих самца смогут быстро догнать похитителя и освободить Тику.
Прежде никто не думал о том, чтобы отправиться на поиски самок, если их утаскивали из племени. Если случалось, что Нума, Сабор, Шита или бродячий обезьяний самец из другого племени унесут ту или иную самку, тем дело и кончалось. Овдовевший супруг поворчит день, другой, и потом, если он еще достаточно силен, возьмет другую жену из своего племени, а если он слаб, отправится дальше в джунгли, чтобы украсть себе подругу из чужой общины.
Прежде Тарзан допускал такой образ действий по той причине, что он не был заинтересован в судьбе украденных самок; но Тика была его первой любовью, и ребенок Тики занимал в его сердце то место, которое занимал бы его собственный.
Только один раз в прежнее время у Тарзана явилось желание преследовать и наказать врага. Это было несколько лет тому назад, когда Кулонга, сын Мбонги-вождя убил Калу. Тогда Тарзан нагнал его и отомстил. Теперь, хотя и в меньшей степени, он был движим той же целью.
Он повернулся к Тогу.
— Оставь Газана с Мамгой! — сказал он. — Она стара, ее клыки сломаны, и она злая; но она может стеречь Газана, пока мы не вернемся с Тикой. А если Газан будет мертвым, когда мы вернемся, — обратился он к Мамге, — я убью тебя также.
— Куда мы идем? — спросил Тог.
— Мы идем взять Тику, — отвечал человек-обезьяна, — и убить самца, который украл ее. Идем!
Он опять вернулся к следу, оставленному чужим самцом. След этот был совершенно ясен для его изощренных чувств. Он даже не обернулся, чтобы взглянуть, идет ли за ним Тог. Последний передал Газана Мамге, бросив ей на прощание: «Если Газан умрет — Тарзан убьет тебя!» — и последовал за загорелым гигантом, который уже двинулся медленной рысью по тропинке.
Ни один самец из племени Керчака не был таким хорошим преследователем, как Тарзан, так как изощренности его чувств сопутствовала высокая степень умственного развития. Его мысль заранее подсказала ему, какой путь должна была выбрать его жертва, и теперь ему оставалось только заметить наиболее приметные следы на дороге, и путь, которым шел Туг, был так же ясен для него, как буквы на печатной странице книги для нас с вами.
Следом за гибкой фигурой человека-обезьяны шел огромный, косматый обезьяний самец. Ни одного слова не было произнесено ими. Они двигались молча, как две тени среди других теней в лесу. Не менее бдительным, чем глаза и уши, был и благородный нос Тарзана. След был свежий, и для него не представляло большой трудности следовать за Тугом и Тикой только по их запаху. Знакомый запах Тики уверил Тарзана и Тога в том, что они идут по ее следам, и вскоре они различили и усвоили запах Туга.
Они быстро продвигались вперед, как вдруг густая туча скрыла солнце. Тарзан ускорил шаг. Теперь он почти летел — то по тропинке, то по наклонной, волнующейся дороге из веток; раскачиваясь, перелетал он с дерева на дерево, как делал это и Туг, только более быстро, так как он не был нагружен такой ношей, какая была у Туга.
Тарзан чувствовал, что они почти настигают жертву, так как запах следов становился все сильнее и сильнее. Вдруг джунгли осветились молнией, и оглушительные раскаты грома, прокатившиеся по небу, отдались в лесу, так что задрожала земля. Потом пошел дождь, — не так, как он идет у нас, в умеренных поясах; это была могучая лавина воды — потоп, когда вода падает не каплями, а струями, на склонившихся лесных гигантов и на перепуганных животных, ищущих крова.
И дождь сделал то, что предвидел Тарзан: он смыл следы жертвы с лица земли. Ливень шел с полчаса, потом показалось солнце, убравшее лес миллионами сверкающих драгоценных камней. Но сегодня человек-обезьяна, обычно такой внимательный к переменчивым чудесам джунглей, не замечал их. Тот факт, что след Тики и ее преследователя был уничтожен, поглощал все его мысли.
Даже на деревьях существуют хорошо протоптанные тропинки, так же, как на земле; только на деревьях они более разветвляются и перекрещиваются, потому что здесь дорога более открыта, чем среди густого кустарника на поверхности земли. По одной такой тропинке Тарзан и Тог пошли после того, как прекратился дождь, так как человек-обезьяна знал, что вор неизбежно должен был избрать именно эту дорогу; но. дойдя до разветвления, они стали в тупик. И Тарзан обнюхивал каждую ветку, каждый лист, который мог быть задет убегающей обезьяной.
Он обнюхал ствол дерева и зорко искал на коре какого-нибудь знака, по которому можно было бы определить, какой путь избрала жертва. Это была кропотливая работа, и Тарзан знал, что самец чужого племени постоянно удаляется от них, выигрывая драгоценные минуты, и, пожалуй, придет в безопасное место прежде, чем они настигнут его.
Сначала Тарзан пошел по одной тропинке, потом по другой, применяя все методы, которыми только располагало его удивительное знание джунглей; но не раз он ошибался, так как во всех открытых местах запах был смыт ливнем.
С полчаса путались здесь Тарзан и Тог, но, наконец, на нижней стороне широкого листа чуткий нос Тарзана уловил слабый запах следа Туга в том месте, где лист коснулся волосатого плеча, когда огромная обезьяна пробиралась среди листвы.
Оба снова пошли по тропинке, но дело продвигалось медленно; то там, то тут случались досадные промедления; казалось, что след потерян и найти его вновь невозможно. Мы с вами не увидали бы тут никакого следа, даже еще до дождя, за исключением, может быть, только тех следов, которые были на земле, на тропинке, протоптанной зверями. В таких местах отпечатки огромных ног, похожих на руки, и суставов одной большой лапы были временами достаточно отчетливы для того, чтобы их мог заметить простой смертный. Тарзан видел из этих и других признаков, что обезьяна здесь все еще несла Тику. Глубина отпечатков ее ноги указывала на большую тяжесть, чем тяжесть самого крупного самца, очевидно, они были сделаны под давлением двух тел, Туга и Тики; а тот факт, что только одна рука дотрагивалась до земли, во всяком случае, доказывал, что другая рука прижимала пленницу к волосатому плечу. Тарзан мог проследить, что в защищенных местах происходило перемещение ноши с одного плеча на другое. На это указывало углубление отпечатка ноги с той стороны, где была ноша, и перемещение отпечатков суставов рук с одной стороны тропинки на другую.
