Мугамби соорудил прочное заграждение из колючего кустарника и внутри его устроил нечто вроде хижины с крышей, где он мог спокойно спать по ночам. Днем он уходил на охоту; только мясо могло вернуть ему могучим мускулам их прежнюю силу.
Однажды, когда он охотился, кто-то стал следить за ним сквозь густую листву деревьев. Это были злые, залитые кровью глаза на свирепом, волосатом лице.
Они неотступно наблюдали за Мугамби в то время, когда он убивал маленького грызуна, и проследили за ним, когда он вернулся в свою хижину. Тот, кому принадлежали эти глаза, продвигался спокойно по веткам деревьев, не теряя следов негра.
Это был Чолк. Он смотрел на ничего не подозревавшего человека скорее с любопытством, чем с враждой. С тех пор, как Тарзан облачил Чолка в арабский бурнус, в душе человекоподобного проснулось желание подражать Тармангани даже в их костюме. Однако бурнус так стеснял его движения и причинял ему столько беспокойства, что он давно сорвал его с себя и бросил.
Теперь он видел Гомангани, наряженного менее стеснительным образом. Весь его туалет состоял из мехового набедренника, нескольких медных украшений и головного убора из перьев. Это гораздо более было по вкусу Чолка, чем развевающееся платье, которое постоянно запутывается между ногами и цепляется за каждый куст и каждую ветку.
Чолк оглядывал сумочку, которая перевешивалась через плечо Мугамби и болталась у него на боку. Она-то, главным образом, и привлекла его внимание, потому что была украшена перьями и бахромой.
С этого дня Чолк стал постоянно вертеться около хижины Мугамби. Он выжидал случая, чтобы тайком или силой завладеть какими-нибудь частями туалета чернокожего.
Случай скоро представился. Внутри своего колючего заграждения Мугамби чувствовал себя в полной безопасности. Во время дневной жары он вытягивался на земле в тени своей хижины и спал до тех пор, пока уходящее на запад солнце не уносило с собой расслабляющий полуденный зной.
Наблюдая за Мугамби с верхушки дерева, Чолк в один прекрасный день заметил, что черный воин, вытянувшись в своей хижине, спал крепким сном. Чолк дополз до ветки, свешивавшейся над заграждением, и соскочил на землю. Мягко ступая и не производя ни малейшего шороха, не задевая на своем пути ни листа, ни былинки, обезьяна подкралась к спящему.
Наклонившись над ним, она стала осматривать его украшения. Несмотря на колоссальную силу Чолка, в глубине его маленького мозга таилось что-то такое, что не позволяло ему вызвать человека на бой. Это было врожденное у всех существ низшего порядка чувство странного страха перед человеком; страх этот овладевал по временам даже самыми могучими обитателями джунглей.
Снять кусок меха с бедер Мугамби, не разбудив его, было невозможно. Единственными легко отделимыми от него вещами были угловатая дубина и сумочка. Последняя сползла с плеча у чернокожего, когда тот повернулся во сне.
Схватив эти два предмета (это было все же лучше, чем ничего!), Чолк поспешно отскочил и взобрался на дерево. И все еще преследуемый непреодолимым страхом, который нагнала на него непосредственная близость человека, поторопился удрать в глубь джунглей. Если бы с ним были сейчас еще другие обезьяны, он не побоялся бы напасть на двадцать человек, но один в поле не воин!
Через некоторое время Мугамби проснулся и хватился сумочки. Эта пропажа страшно взволновала его. Куда она могла деваться? Она была у него на боку, когда он лег спать — в этом он был уверен: он помнил, что он отодвинул ее из-под себя, потому что она давила на его ребра и причиняла ему боль. Да, она была у него. Каким же образом она могла исчезнуть?
Суеверный дикарь подумывал уже о духах умерших друзей и врагов. В самом деле, чему можно было приписать такое таинственное исчезновение дубины и сумочки, как не действию сверхъестественных сил? Но потом, при более тщательном осмотре, чуткий и сообразительный Мугамби нашел более материальное объяснение случившемуся.
Не земле около себя он заметил слабый оттиск огромных ног, похожих на человеческие. И теперь Мугамби уже знал, кто был похититель драгоценной сумочки. Выйдя из-за своего заграждения, он стал во всех направлениях искать новые следы. Он взбирался на деревья, стараясь определить, в какую сторону убежал вор. Но слабые следы, которые оставляет за собой осторожная обезьяна, предпочитающая путешествовать по деревьям, ускользали от бдительности Мугамби. Только один Тарзан мог проследить их, но никакой обыкновенный смертный не мог их заметить, а если бы и заметил — не сумел бы их растолковать.
Благодаря своему отдыху, Мугамби оправился и окреп — и теперь решил продолжать свое путешествие. Найдя себе другую дубину, он оставил реку за собой и через лесную глушь стал пробираться к стране Вазири.
В то время, как Таглат возился с веревками, опутывавшими руки и ноги его пленницы, огромный лев, смотревший из-за деревьев, подкрадывался все ближе и ближе к своим жертвам.
Обезьяна сидела спиной к нему. Она не видела широкой лохматой головы, которая выглядывала из-за зеленой густой стены. Таглат не подозревал, что сильные задние лапы уже подогнулись под бурым животом и готовились к внезапному прыжку; и об угрожающей ей опасности обезьяна узнала только, когда раскатистый торжествующий рев нападающего льва раздался за ее спиной.
Даже не оглянувшись назад, Таглат отскочил от лежавшей в глубоком обмороке женщины и бросился в сторону. Но было уже поздно. Вторым прыжком лев очутился на широкой спине обезьяны.
Когда Таглат упал, в нем заговорил инстинкт самосохранения и проснулась вся его ловкость, свирепость и сила. И, повернувшись на спину, он сцепился с хищником в смертельной схватке, такой дикой, такой отчаянной, что сам великий Нума должен был затрепетать от ужаса. Схватив льва за гриву, Таглат погрузил свои желтые клыки глубоко в шею хищника и, не раскрывая рта, наполненного кровью и волосами его противника, глухо и дико зарычал.
Лев заревел от ярости и боли. Этот рев прокатился по джунглям и вспугнул обитателей дикой чащи, и они в страхе бросились бежать во все стороны. Противники катались по траве с неистовым ревом, как одержимые. Но вот огромная кошка вытянула задние лапы под животом, вонзила свои когти глубоко в грудь Таглата и изо всей силы дернула вниз, распоров все тело обезьяны. Выпотрошенное животное судорожно вздохнуло и замерло неподвижной окровавленной массой под тяжелым телом победителя.
Нума вскочил на ноги и осмотрелся во все стороны — не скрываются ли где-нибудь еще враги? Но его взгляд встретил только безжизненное тело женщины в нескольких шагах от него. С сердитым ворчанием лев положил переднюю лапу на труп своей жертвы и, подняв голову, огласил джунгли диким ревом торжества.
Его глаза блуждали по просеке и наконец снова остановились на молодой женщине, и он глухо заворчал. Его нижняя челюсть поднималась и опускалась, слюна сочилась из его пасти и стекала на мертвое тело Таглата.
Большие неморгающие глаза впились в неподвижное тело Джэн Клейтон, Гордо выпрямившаяся, величественная фигура льва неожиданно съежилась и осела, и медленно и осторожно, словно ступая по чему-то очень хрупкому, он пополз к женщине.
Судьба смилостивилась над Джэн Клейтон и оставила ее в счастливом неведении грозившей ей опасности. Леди Грейсток не знала, что лев подкрался к ней и остановился подле нее. Она не слышала его сопения, когда он обнюхивал ее. Она не чувствовала ни зловония горячего дыхания, обдававшего ее лицо, ни слюны, стекавшей на нее из открытой пасти.
Наконец лев поднял переднюю лапу, повернул тело женщины на бок и остановился, снова пристально вглядываясь в нее и все еще не зная, жива они или мертва. Но шорох или запах, донесшийся из джунглей, отвлекли его внимание. И тогда его взгляд уже не вернулся больше к Джэн Клейтон", он оставил ее, подошел к останкам Таглата и, усевшись на трупе своей жертвы спиной к женщине, принялся утолять свой голод.
За этим занятием увидела его Джэн Клейтон, когда она наконец открыла глаза. Приученная к опасности, она сохранила все свое самообладание даже при виде этого нового сюрприза, приготовленного ей судьбой. Она не вскрикнула и не двинула ни одним мускулом, пока не осмотрела во всех подробностях все, что было перед нею.
