Тарзан весь содрогнулся при мысли о тех ужасных мучениях, которые ожидали его нежного мальчика. Даже в самом лучшем случае, если бы он попал к дикарям, наделенным чувством человечности, и если бы они привязались к маленькому, беспомощному существу, даже и тогда его жизнь была бы далеко не сладкой. Тарзан был достаточно хорошо знаком с условиями жизни африканских дикарей: это была сплошная цепь жестоких лишений и опасностей, постоянной угрозы смерти и бесконечных страданий. И, увы, в этих суровых условиях борьбы за существование именно те из дикарей, которые отличались мягкостью и человечностью и способны были испытывать чувство жалости при виде чужих страданий, именно они, как наименее приспособленные, терпели больше всего невзгод.
А какая ужасная судьба ожидает ребенка, когда он станет взрослым. Ведь те инстинкты и склонности, которые воспитает в нем жизнь среди каннибалов, навсегда вырвут у него возможность общения с культурными людьми.
Людоед! Его маленький сын превратится в людоеда! Эта страшная мысль стальным буравом сверлила мозг Тарзана.
Подпиленные зубы, изуродованный, сплющенный нос, лицо, изрезанное безобразной татуировкой! Несчастный отец переходил от глубокого отчаяния к взрывам бессильной ярости. О, если бы он мог почувствовать шею Рокова в своих цепких пальцах!
А Джэн? Как она должна терзаться, бедняжка, от неизвестности и тревоги. Тарзану казалось, что она была даже еще в худшем положении, чем он; ведь он может быть спокоен, что, по крайней мере, одно из любимых им существ находится в безопасности у себя дома; а она теперь томится в полном одиночестве, не имея ни малейшего представления, где ее сын и муж.
Это было поистине счастьем для лорда Грейстока, что он не знал ничего о судьбе своей жены, участь которой была не легче, чем у него. Знай он это, он впал бы в такую глубину безысходного отчаяния, что нравственные мучения парализовали бы совершенно его энергию, и он недолго мог бы бороться за свое безрадостное существование.
Углубленный в эти мрачные мысли, Тарзан медленно продвигался в джунглях.
Внезапно его ухо уловило какой-то странный звук, как бы царапанья когтей о дерево. Что бы это могло быть?
Осторожно ступая, двинулся он в направлении, откуда послышался звук, и вскоре открыл его причину: огромная пантера, великолепного золотистого цвета, как-то странно билась у упавшего дерева.
При приближении Тарзана она обернулась и, оскалив зубы, грозно заворчала. Тарзан увидел, что она не могла выбраться из-под дерева; большой сук придавил ей обе лапы.
Человек-обезьяна стоял перед беззащитным животным. Попавшая в капкан пантера была обречена на смерть от голода или безжалостных зубов другого хищника; Тарзан вынул стрелу из колчана и уже натянул свой лук, чтобы ускорить ее смерть, но внезапная мысль остановила его.
Это так легко — оборвать жизнь несчастного животного в расцвете сил и красоты… Это была бы холодная, бездушная жестокость в отношении отважного хищника, попавшего в беду.
У Тарзана возникло острое желание поступить так, как он поступил бы, если бы стоял перед человеком, а именно: вернуть пантере жизнь и свободу. Он обошел вокруг дерева на почтительном расстоянии от хищника, держа свой лук наготове. Позвоночник был несомненно цел, передние лапы крепко ущемлены, так что животное не могло ими шевельнуть, но возможно, что и они не были сломаны.
Тарзан положил стрелу обратно в колчан, перекинул лук через плечо и подошел ближе; он начал мурлыкать, как мурлыкают кошки, когда они чем-нибудь довольны. Это было самое приветливое обращение, которое Тарзан мог произнести на языке Шиты.
Пантера тотчас же перестала ворчать и с каким-то странным выражением глубоких зеленых глаз посмотрела на человека-обезьяну, как бы прося помочь ей. Чтобы приподнять громадное дерево, нужно было подойти вплотную к пантере, сильно рискуя попасть в ее опасные объятия. Но Тарзану из племени обезьян чувство страха не было знакомо.
Без колебания подошел он к груде переплетенных сучьев, продолжая дружески мурлыкать. Шита повернула голову к Тарзану, продолжая смотреть в глаза умоляющим взором. Время от времени она, впрочем, оскаливала беззвучно свои страшные клыки, но скорее для предостережения, чем для угрозы.
Тарзан уперся плечом под ствол дерева; он касался ногой мягкой шелковистой шерсти пантеры, и ему было приятно это ласкающее прикосновение.
Медленно напрягал Тарзан свои могучие мышцы, и громадное дерево с переплетающимися ветвями постепенно приподнималось над землей. Почувствовав, что тяжесть, давившая на лапы, ослабевает, пантера отползла в сторону. Тарзан опустил дерево на землю и, освободившись из сети ветвей, встал во весь рост, сжимая рукоятку ножа.
Человек и пантера стояли друг против друга, и каждый ожидал, что сделает сейчас другой.
Тарзан хорошо знал, что, освобождая хищника джунглей, он не на шутку рисковал жизнью, его нисколько не удивило бы, если бы громадная кошка, получив свободу, бросилась на него. Ведь она, наверное, была голодна.
Но этого не случилось. Пантера остановилась в нескольких шагах от дерева и спокойно следила за движениями человека.
Тарзан, стоя неподвижно в трех шагах от Шиты, решил, что в случае опасности он прыгнет на ветви ближайшего дерева. Это будет для него спасением, так как леопарды не умеют лазить на деревья так высоко, как умел человек-обезьяна. Но какой-то дух удальства заставил его подойти ближе к пантере; Тарзан словно желал убедиться, способен ли зверь на проявление черной неблагодарности по отношению к своему спасителю.
Когда человек приблизился, Шита осторожно и молчаливо отошла в сторону; Тарзан не остановился; он прошел мимо пантеры, едва не коснувшись ее влажной морды, а затем, не оборачиваясь, зашагал и дальше. Пантера одну минуту смотрела ему вслед, как будто о чем-то раздумывая, а затем медленно поплелась за ним, как собака, идущая по следам своего хозяина.
Шагая по лесу, Тарзан слышал, что пантера следит за ним, но не мог решить, с дружескими ли намерениями, или с враждебными. Он представлял себе, что пантера не хочет упустить лакомого куска и выслеживает добычу, чтобы наброситься на нее, как только почувствует в себе силы. Но вскоре он убедился, что это предположение неверно.
Уже смеркалось. Тарзан почувствовал голод. Он спрятался в густых ветвях дерева, держа наготове аркан. Шиты он не видел нигде поблизости: по-видимому, она спряталась в зарослях, когда увидела, что он остановился.
Тарзану не пришлось долго ждать; через полчаса петля затянулась на шее проходившей под деревом лани; он быстро принялся сдирать шкуру с помощью своего ножа, а затем, вспомнив о своем четвероногом спутнике, решил подозвать его, чтобы разделить с ним трапезу. Он принялся мурлыкать так же, как он это делал утром, когда хотел успокоить опасения зверя, но немного громче и внушительнее.
Он не раз слышал, что именно подобное мурлыканье издают пантеры, охотящиеся парами, когда одна из них поймает добычу и хочет подозвать свою подругу. В ответ на призыв Тарзана раздался треск в кустах и из зарослей показалось гибкое золотистое туловище странного спутника Тарзана.
Заметив убитую лань, пантера на минуту остановилась, раздувая ноздри и втягивая аппетитный запах свежей крови; затем, издав пронзительный визг, она побежала рысцой на зов человека, и оба, расположившись рядом на траве, принялись насыщаться свежим мясом.
После совместного ужина Шита совсем привыкла к человеку и следовала за ним по пятам.
Несколько дней бродила эта странная пара в джунглях. Когда одному из них удавалось поймать добычу, он подзывал другого, чтобы разделить ее с ним; охотясь таким образом, они доставляли себе обильную пищу.
Однажды после удачной охоты новые друзья расположились под деревом и закусывали мясом вепря; острый запах крови привлек внимание льва Нумы. Неслышно подкравшись, он внезапно выскочил из чащи переплетающихся лиан и с яростным ревом бросился вперед, чтобы, пользуясь правом царя зверей, отогнать своих слабых подданных от вкусной добычи. Увидев раздраженного льва, Шита прыгнула в кусты, а Тарзан проворно вскарабкался на дерево. Нума медленно принялся раздирать когтями добычу и проглатывать ее огромными кусками; а в это время человек-обезьяна устроился на ветке, свешивавшейся над пирующим львом, и спокойно разворачивал свой аркан.
