Безусловно, случались ошибки. И Александр всячески старался их минимизировать, прислушиваясь к сподвижникам и лично перепроверяя материалы по тем людям, за кого они просили. А потом еще и письменно отвечал, описывая те злодеяния, за которые тот или иной человек был задержан. Впрочем, все нарастающих масштабов чисток это не отменяло. КГБ и полиция рыли носом везде, где только можно, вскрывая даже совершенно старые дела, вроде эпизодов воровства интендантами во время Крымской войны или хищения подрядчиками на строительстве Николаевской железной дороге. А уж как доставалось откупщикам и прочим «гениям» отечественного бизнеса — не пересказать.

Одно хорошо — каждого, пойманного и осужденного не тихо отправляли отбывать наказание, а с помпой. Например, публиковали списки в Известиях. А по самым вопиющим случаям еще и статьи сопроводительные давали с выдержками из показаний и комментариями специалистов. Так что, несмотря на ощутимый рост напряжения, никто особенно не роптал. Разве что некоторые особенно ярые либералы пробовали говорить о человеколюбии и гуманизме. Да еще за рубежом, в той же Франции и Великобритании, пытались критиковать «людоедское правительство». Но Александру это было в целом «до лампочки», так как дальше визгливых выкриков дело не заходило.

— Саша, все равно не понимаю, зачем все это? Столько крови! Ради чего? — Владимир чувствовал себя отвратительно и много времени проводил в санатории, поэтому Император сам время от времени его навещал.

— Ради державы. Сейчас завершается расследование хищений во время строительства Николаевской железной дороги. Ты знаешь, что наш добрый Клейнмихель чуть Россию по миру не пустил с этим строительством? Там такие откаты шли — мама не горюй.

— Откаты? — Удивился брат.

— Да, откаты. Ах, да, ты же не знаком с этим термином. — Посетовал Александр. — Там много эпизодов. Например, вскрылось, что люди Клейнмихеля нанимали только тех подрядчиков, которые возвращали им от пятнадцати до тридцати процентов уплаченных денег. Само собой, неофициально. Аналогично дела обстояли и с материалами. Павел Петрович, дал обширные показания. Вы же верите Мельникову?

— Он сам дал показания? — Искренне удивился Владимир.

— Да. Я его пригласил к себе и объяснил свою острую потребность разобраться с хищениями в тех делах, дабы возмездие настигло виновных. Так он мне там чуть ли не роман в трех частях описал. И сам кое в чем повинился, но главное — сдал многих вредителей и воров.

— И его наказали!?

— Конечно. Наложили штраф в тройном объеме от принятых взяток. Он его уже оплатил и публично во всем покаялся. Убирать с должности я его не стал, ибо некого ставить взамен, но обязал подготавливать смену на совесть. Впрочем, он только рад этому оказался. Насколько я знаю, с Клейнмихелем и другими расхитителями, он всегда был в сложных отношениях, но из-за их влияния был вынужден уступать, да еще и взятки принимать, дабы остаться на посту и хоть как-то продвигать любимое дело.

— Если честно, мне в это с трудом верится, — покачал головой Владимир.

— А ты думаешь, отчего у нас страна чуть не развалилась по швам в ходе Крымской войны? Мы ведь не в боях понесли поражения. В боях нас на кривой козе не обскачешь, а вот с мерзостью всякой мы частенько забываем бороться. В тылах порядка не имеем. Так вот благодаря таким вот красавцам, как Клейнмихель и его пособники, мы и проиграли. Да так проиграли, что только чудом страна от банкротства удержалась.

— Меня смущает один момент, — Владимир смутился.

— Говори открыто. Ты мой брат.

— Я слышал, что сотрудники КГБ умеют заставлять признаваться. Не в этом ли дело?

— А смысл? Зачем мне толковых людей под нож пускать? Вот возьмем того же Кокорева Василия Александровича. Расследование началось по обращениям, связанным со строительством Волго-Донской железной дороги. Так свидетели показали, что его приказчики там несколько тысяч человек голодом морили или кормили негодной пищей. Само собой, Василий Александрович, свалил всю вину на приказчиков, дескать, воры, преступники. Но мы этим персонажем заинтересовались. Покопали. И выяснилось, что он еще тот «жук». Во времена водочных откупов он нарочно поставлял дешевую водку отвратительного качества, от чего отравлением умерло несколько десятков тысяч людей. И это — только подтвержденные свидетелями случаи. Зато сколотил восемь миллионов рублей. И вот таких дел за ним — масса оказалась. Какие уж тут приказчики. Они, конечно, тоже получили взыскания, но сам Василий Александрович ныне в Научно-исследовательском институте медицины пребывает. На нем там наши врачи новые лечебные препараты испытывают. А его имущество — отписано казне. Правда, не все. С него списаны довольно немалые суммы, для компенсаций пострадавшим или их семьям, если они не дожили.

— Василий Александрович… А ведь я с ним не далее чем год назад общался. Он казался таким приличным человеком.

— Не все люди такие, какими кажутся. Так что, как ты видишь — всякой дряни в нашей многострадальной стране — великое множество. Зачем все это? Так немудрено понять. Вывести ее всю нет никакой возможности, но вот прижать к ногтю, заставить дрожать от одних только мыслей своих зловредных я и стараюсь. Да еще и с руководящих постов подобных людей надобно убрать. Не дело, чтобы они державой управляли.

— А если они захотят исправиться? Ведь кое-какие полезные дела Василий Александрович для России делал. Вон, в Баку нефтеперегонный завод построил. В пароходство Волжско-Каспийское вкладывался.

— Человек всю жизнь обманывал и воровал. Разве можно поверить в его раскаяние? Тем более, он уже совершил массу злодеяний, за которые должен ответить. Да, за ним числятся кое-какие полезные поступки. Но преступлений за ним так много, что нельзя его помиловать. Сравни с тем же Мельниковым. Воровать воровал, но про дела не забывал. Да и воровал — с умом. Никогда не брал много. За что он и помилован. Я ведь с него не все взятки в тройном объеме забрал. Контрразведка очень прилично нарыла его не совсем легальных и красивых поступков в обращение с доверенным имуществом. Но делу он никогда не вредил, даже напротив — ратовал за него. Местами даже из личных капиталов премии выдавал. Если бы все вернул в тройном объеме — разорился бы. Так что, я его наказал очень скромно и аккуратно.

Морган нервно курил сигару, сидя на летней веранде. Уже третью неделю не было никаких новостей из Москвы. Такое уже не раз случалось, Александр его не держал на коротком поводке, лишь направляя и инструктируя в случае крупных операций и основных моментов. Но в этот раз дела обстояли совершенно иначе. Буквально неделю назад до него дошла французская газета, в которой говорилось о том, что русский Император погиб в Северном море в результате успешного покушения — его корабль был взорван неизвестными. Из-за чего Джон себе не находил места уже неделю. Что будет с ним дальше? Ведь весь его бизнес находился в собственности погибшего Императора. Кто возьмет дела в свои руки после него? Как поступят с ним? Что будет с его жалованием и бонусами? Такой страшной и напряженной недели Моргану еще никогда переживать не приходилось. Он потерял сон и аппетит, только курил и неустанно ходил, будучи не в состоянии успокоиться.

Поэтому курьера разведслужбы, который привез ему пакет с документами и инструкциями, он встретил как ангела-спасителя. Никогда прежде он не был так счастлив возможности узнать новости. Он мог бы воспользоваться телеграфом, запросив Москву или своих европейских агентов, но кабель в очередной раз оборвался. Уже третий кабель, проложенный по дну Атлантики, обрывался. А «Грейт Истерн», который пытался проложить второй канал, затонул. Причем, где и когда точно — никто так и не понял. Просто ушел в свой последний рейс и сгинул вместе со всей командой. Поэтому, будучи вновь отрезанный от Европы, Морган чувствовал себя совершенно отвратительно — будто его в тюрьму посадили, отгородив от всего мира.