Впрочем, несмотря на достаточно качественную дорогу, благообразность шествия спасло только лично участие Императора, который шел за гробом первым. Особенно после того, как проливной дождь обернулся настоящим ливнем с градом и порывистым ветром. Однако, пока процессия шла последнюю пару верст до Донского кладбища буйство стихии стремительно спадало. А после того, как гроб пронесли через ворота — вообще все «мокрое дело» прекратилось, порывистый ветер быстро разорвал сплошную завесу туч и на землю стали пробиваться его отдельные лучи, создавая несколько фантастическую картину.

— Добрая примета, — глядя на это громко сказал мокрый до нитки, Александр. Но сильно промокшие и продрогшие участники процессии не очень-то и обрадовались сказанному. Для них в тот момент важно было только одно — переодеться в сухую одежду и где-нибудь погреться. А еще лучше чая горячего выпить или глинтвейна. Не все были столь крепки духом, как их сюзерен.

Со дней грандиозного триумфа Императора в 1871–1872 года, когда он смог разгромить извечных противников России с большой выгодой для Отечества, изменилось многое. А смерть Николая Ивановича стала чертой, которая обозначила этот не самый радужный этап в жизни России и Императора.

Часть первая

«Детские болезни» большой Империи

Глава 1

5 марта 1878 года

Железнодорожный вокзал города Царицын

«Пустите доброго человека! Пустите  доброго человека, а не то он выломает дверь!»

Из кинофильма «Айболит-66».

Федор Дмитриевич ехал в своем купе к месту службы после излечения в лечебно-оздоровительном центре в Абхазии. Три месяца ушло на то, чтобы зажила его рана, и он полностью восстановился. Не так мало, но и не слишком быстро, но ему хватило, и вылечиться и отдохнуть. Поэтому он ехал часть в приподнятом настроении и особенно расцвел, когда в Царицыне к нему подсел его старый знакомец, которого он не видел много лет — со времен начала Азиатской кампании по завоеванию Средней Азии и Восточного Туркестана.

— Вижу, Федор Дмитриевич, вы в отменном настроении, — обратился к нему Андрей Иванович.

— Да как тут не удивляться. Сколько лет прошло с той нашей встречи?

— Уже, почитай четыре года уже, — улыбнулся Андрей Иванович.

— Время летит неумолимо, — покачал головой с наигранным разочарованием Федор Лавриненко.

— И не оставляет без своего поощрения верных сынов Отечества, — улыбнулся Хрущев, кивнув на майорские погоны своего попутчика.

— Да — махнул Федор Дмитриевич, — то пустое.

— Так-то оно так, однако, вам изрядно повезло. Я, как вы видите, все никак из ротмистров выбраться не могу.

— Аттестацию не получается пройти?

— Именно! — С экспрессией заявил ротмистр Хрущев. — Уже семь раз рапорт подавал, собирал все рекомендации, но при баллотировке заваливаюсь. Даже не знаю, что теперь делать. За выслугу только шевроны вешают, а толку с них немного.

— А что же вы так? Не готовитесь к аттестации как следует? Я вот перед каждой собирал все увольнительные и уходил в отпуск для подготовки, совершенно зарываясь в книгах.

— Признаюсь, я так не поступал, — с некоторым удивлением произнес Хрущев.

— Вы что же, как есть, пытались пройти? По наитию?

— Федор Дмитриевич, помилуйте, я уже свыше десяти лет в армии! Куда мне бумажки штудировать да всякие глупости читать? Мне жизнь армейская знакома изнутри и очень добротно. Вот, посмотрите, — махнул Хрущев на свой «иконостас». Федор взглянул на два креста с мечами, три медали Святого Георгия и на некоторое время задумался. — Что? Впечатляет?

— Да, такие награды просто так не дают, — согласился с Андреем Ивановичем майор Лавриненко.

— Вот и я о том же, — с горестным сожалением махнул рукой Хрущев. — Не понимаю, просто не понимаю, почему из-за этой дурацкой аттестации я не могу получить майора.

— Она ведь проверяет ваши знания как офицера, а не личную храбрость, которой вам, судя по всему, не занимать.

— К чему вы клоните? — Подозрительно спросил Хрущев.

— Личное мужество — это не единственная добродетель в бою. — Развел руками Федор Дмитриевич. — По крайней мере, так нас учит Его Императорское Величество.

— Ах, вы об этом, — скривился Андрей Иванович. — Им, — Хрущев показал пальцем наверх, — кажется, что скакать впереди отряда и вести его в бой — не есть святая обязанность офицера. Что я должен заниматься чем-то еще, прячась за спины своих людей. Какой же солдат пойдет за мной, если я за него прячусь, боясь подставить свою голову под вражеские пули и сабли?

— Все верно, дорогой мой Андрей Иванович, личная храбрость очень важна. Но ложка, как говорится, дорога к обеду. — Лаврененко задумался на несколько секунд, после чего усмехнулся. — Тут вот какое дело. Я ведь сейчас заочно учусь на очередных курсах повышения квалификации Московской Императорской Военно-Инженерной Академии и много чего интересного узнал.

— Готовитесь к аттестации на полковника?

— Да. Это сложный этап, но если я его пройду, то мне откроется дорога в генеральские чины.

— Книжные генералы у нас какие-то получаются, — усмехнулся Хрущев.

— Не без этого. — Улыбнулся шутке Лаврененко. — Так вот. Понимаете. Чем выше по рангу офицер, тем дальше он должен быть от опасности. Вот сержант или поручик — те да, на передовой прыгают, в рукопашные схватки ходят. Они ведут за собой бойцов вперед. Воодушевляют примером. Но не побежит же генерал впереди своей дивизии? Согласитесь, Андрей Иванович, что это выглядит глупо.

— Пожалуй.

— Вот и получается, что уже даже поручики должны не впереди бежать, размахивая револьвером или саблей, а управлять своими людьми. Даже поручики, — повторил Федор Дмитриевич. — Причем, команды не «Айда за мной!», а распределение задач между сержантами и капралами. Первое звено туда, делает то и то. Второе отделение занимает оборону в том секторе. И так далее. При этом самому в бой по возможности не вступать, а крутить головой и смотреть что происходит, чтобы оперативно реагировать на изменение боевой обстановки.

— Какие-то трусливые у тебя офицеры выходят.

— Так нас учат воевать в академии, ставя во главу угла управление личным составом, а не стремление лично пострелять из винтовки или добавить на свой счет еще несколько зарубленных врагов. Не поверите — уже майором работы бумажной столько, что голова кругом идет. Я ведь сейчас в штабе полка служу.

— Вот оно что, — улыбнулся Андрей Иванович. — А я думаю, что же не так в том, что вы говорите. Вроде бы командир батальона так размышлять не должен.

— Как должен размышлять командир батальона, я думаю, лучше видно аттестационной комиссии, — вернул грубость Федор Дмитриевич. — Его Императорское Величество постановил так воевать и так думать, от того и пляшут. Или вы считаете, что его новое учение о войне оказалось негодным?

— Конечно! Обычная глупость!

— Не боитесь так говорить об Императоре?

— Вы же офицер, а не базарная баба, чего мне бояться? — С вызовом спросил Хрущев.

— Продолжайте.

— Я думаю, что Александр — просто очень удачливый человек, который воспользовался ситуацией и более хитростью, чем воинским искусством добился военного успеха. Ну не может офицер сидеть в тылу и дергать за ниточки! Личная храбрость, выучка и пример — вот основа русского воинского мастерства. Коли ты кавалерист, так изволь возглавить атаку лично, а не наблюдать за ней издалека. Ты отец своих солдат, которых и ведешь за собой. Разве не так?

— Так. Но то уровень управления младшего командного состава и унтер-офицеров. Вы поймите, дорогой Андрей Иванович, что находясь на острие атаки даже во главе батальона при современном бое, вы не можете им управлять. Отдали приказ двигаться туда-то и все. А что там творится на флангах — никому не ясно. Особенно если наступать по новому, рассыпным строем, гибко управляя ротами и взводами, а не как раньше — батальонной коробкой двигаться на позиции врага. Война изменилась. Слишком изменилась.