415. «По-разному неслись мои года…»
По-разному неслись мои года.
Я не пожалуюсь, что мог прожить иначе.
И вечно жадный, жаждущий и зрячий,
Я не боялся смерти никогда.
Я помню смерть, глядевшую угрюмо
На землю, что уходит из-под ног,
Но в простоте я никогда не думал,
Чтоб целый мир во мне погаснуть мог…
416. Испания
И вдруг по залу глуховато
Толпы дыханье пронеслось.
Оно с жужжаньем аппарата
В один и трудный вздох сошлось.
Так от колесиков зубчатых
Большая повернется ось,
Так струны: запоет одна —
Другая задрожит струна.
Так свет изображенье строит —
Далекий раскаленный день
Прошел, но долго целлулоид
Хранит живые свет и тень.
Ряды бойцов и небо юга,
Вот кто-то смотрит к нам сюда.
Я, может быть, такого друга
Не встречу больше никогда.
Винтовку взял шутя и взвесил.
Пусть поглядел он наугад,
Но взгляд его упрям и весел!
Мы здесь, товарищ! Все глядят.
Мы сжали пальцы, ручки кресел
У нас в руках, а не приклад.
Так мысль идет мгновенным чудом
На всех народов языки,
И смотрят женщины оттуда,
К плечам поднявши кулаки.
Там день, здесь вечер темный, ранний,
Там свет, но между нами нет
Ни дней пути, ни расстояний,
И все мы поняли привет.
Бойцы нам свой пароль сказали.
И дети закивали нам.
Они глядят как будто в зале,
А мы глядим как будто там.
Свои вершины приближая,
Идут вдали покатые холмы.
Твои дороги, родина чужая,
Как сказки детства, узнавали мы.
«Испания!» — мы повторяем глухо,
Мы узнаем, как имя произнесть,
Чтоб оглянулась шедшая старуха,
Чтобы друзья услышали: мы здесь!
Мы здесь глядим, мы знаем все кругом.
Как мы глядим! В экран ворваться можем,
Как будто кинемся к прохожим,
Детей их на руки возьмем.
Я узнаю дороги жесткий камень
И матерей усталые глаза.
Покачивая серыми вьюками,
Проходит мул — и трудно дышит зал.
Как мы глядим! Мы здесь. Мы узнаем
Обломки баррикад, пустые окна зданий.
Они живут в дыхании моем
И в горькой тишине воспоминаний.
Мы узнаем. Мы знаем всё вокруг:
Шипенье пуль и крик гортанный.
О, если бы перешагнул я вдруг
На серую траву экрана!
Не подвиги, не воинская слава!
И клятвы ни одной не произнесть!
К чужой земле, к чужим горячим травам
Прижаться грудью! Родина, ты здесь!
О, если бы… Но это только чудо!
О, если бы… Но это полотно!
Комок земли хотя бы взять оттуда,
Уж если мне там быть не суждено!
417. «На берегу желтели доски…»
На берегу желтели доски,
И в ручейках краснела глина.
Река легла светло и плоско,
Кусты и небо опрокинув.
Она текла и не журчала,
В какую сторону — забыла.
И синий катер у причала
Одной чертою обводила.
Корму очерчивая тонко,
К бортам прижалась, как лекало.
И только темная воронка
Из-под руля вдруг выбегала.
И мне казалось, что сегодня
Так стройно этих струй движенье,
Что если бы убрали сходни —
Осталось бы их отраженье.
418. Андрей Муравьев
Двенадцать тысяч муравьев
Собрали зернышки плодов
И много разноцветных игл —
Музей готов.
Торчала кочка, а под ней,
У догнивающих корней,
Сто комнат и двухсветный зал,
И там видней —
Черники синенький плакат,
Суставы муравьиных лат,
Коронки челюстей, рога
Рядком лежат.
И стопки крыльев расписных,
И усики клопов лесных,
И пряжа тонких паутин
Лежат с весны.
Мешочки желтых мертвых тлей,
И в кубиках вишневый клей,
И в колокольчиках пыльца
Со всех полей.
Но странный есть один предмет,
Таких в музее больше нет:
Громадный конус, тяжкий вес
И странный цвет.
Стоит он, круглый, без конца,
Как бог, лишившийся лица,
И, капли сохранивший вид,
Кусок свинца.
Здесь не узнают, как он тверд,
Какою силой он протерт
Сквозь пыль и ветер, ткань и кость
И шум аорт.
Как червь его безглазый грыз,
И в прахе он катился вниз,
И тонкий стебелек травы
Над ним повис.
Его катили через пыль
За сотни муравьиных миль.
И в поколеньях муравьев
Забылась быль
Микроскопических минут.
Сто поколений проживут,
А он, ужасный и простой,
Всё тут.
Геометрический предмет,
Но для него масштабов нет,
Как будто в этот мир внесен
С других планет.
