284. Опять нет писем
Висят кувшины на заборе,
Рябина плещет на ветру,
И ягод огненное море
Ведёт весёлую игру.
На опустевшие балконы
Ложатся сумерки и тьма,
И ходят мимо почтальоны,
И нет по-прежнему письма.
Как будто ты забыла имя,
И номер дома, и число,
Как будто листьями сухими
Дорогу к сердцу занесло…
285. Последний день в ЦПКиО
Свежеет ветер, всё сильней
Раскосый парус надувая.
И руки тонкие ветвей
Подолгу машут, с ним прощаясь.
Под птиц печальный пересвист
Идем, счастливые, с тобою.
На солнце пожелтевший лист
Летит, мелькая над водою
Прохладой осени дыша,
В последний раз теплом порадуй.
И в шубах дремлют сторожа,
Склоняясь у обнаженных статуй.
286. Первая скрипка
Замолкла скрипка у окна,
И звуки растерялись странно,
И золотая тишина
Проплыла облаком нежданным.
И только билась под смычком
Давно отыгранная песня.
И падал день, как я, ничком,
И сердцу становилось тесно.
Оставь смычок, оставь футляр
И эту скрипку вековую, —
Тебя восторженный пожар
Осенних листьев зацелует.
И с ним метаться и лететь
Под дудочку, под зов свирели,
И падать в желтую метель
Веселой песней на панели.
287. Вторая скрипка
Как скрипки первое держанье,
Как робкий взлет и стон смычка —
Уже коснулось увяданье
Рукой серебряной виска.
Осенний лист устало кружит,
Ты падал с ним и с ним лети.
Но мне ль под шелест желтых стружек
О прежней удали грустить?
Рябин пылающие бусы
Ворвались гроздьями в окно.
И перелив осенних музык
Пьянит, как старое вино.
И только жгучее желанье
Лелеет мысль одну. Одну —
Спокойно встретить увяданье
И чувствовать в себе весну.
288. «Вспыхнула испуганная рама…»
Вспыхнула испуганная рама
Блеском ослепительным стекла:
Молния, как будто телеграмма,
Тучами тяжелыми прошла.
А за ней раскатисто и низко
Шел вдогонку разъяренный гром,
Словно кто-то требовал расписку
И грозил поставить на своем.
Гром отгрохотал, и над домами
Снова и просторно, и светло…
Только от тебя ни телеграммы,
Ни простой открытки не пришло…
289. «Картины пишем, акварели…»
Картины пишем, акварели
Всех уголков родной земли,
Чтоб пограничники смотрели
И крепче землю берегли.
Стихи мы пишем дни и годы,
Мы отдаем им жизнь свою,
Чтоб с ними шли бойцы в походы
И побеждали бы в бою.
Мы плавим сталь в печах и домнах,
А после выплавки, устав,
Лежим в тиши квартир и комнат,
Листая воинский Устав.
290. «Пусть буду я убит в проклятый день войны…»
Пусть буду я убит в проклятый день войны,
Пусть первым замолчу в свинцовом разговоре,
Пусть… Лишь бы никогда не заглянуло горе
В твой дом, в твои глаза, в твои девичьи сны…
Пусть не осмелится жестокая рука
Черкнуть в письме, в скупой на чувства фразе,
Что ты в разорванном лежишь противогазе
И бьется локон твой у синего виска…
ПЕТР НЕЗНАМОВ
Незнамов (псевд.; настоящая фамилия — Лежанкин) Петр Васильевич родился в апреле 1889 года на Нерчинском заводе Читинской области в семье служащего. Окончил гимназию в Чите и был признан в армию. С начала первой мировой войны Незнамов служил в артиллерии, был контужен, отравлен газами. После лечения в госпитале штабс-капитан Незнамов был демобилизован и тяжело больным вернулся в Читу.
Впервые он начал печататься в 1907 году в газете «Забайкальская новь». В 1919–1920 годах его стихи публиковались в читинской и владивостокской периодике: в журналах «Театр и искусство», «Дальневосточная республика» и других. В 1921–1922 годах он был членом футуристической группы «Творчество». В сентябре 1922 года П. Незнамов переехал в Москву и поселился в общежитии ВХУТЕМАС’а.
Огромную роль в творческой судьбе Незнамова сыграло знакомство и общение с В. Маяковским, который устроил его на работу в издательство артели писателей «Круг». В 1923 году Незнамов вступил в литературную группу «ЛЕФ», а когда начал издаваться журнал «ЛЕФ», стал секретарем его редакции. Первый сборник поэта — «Пять столетий» — вышел в 1923 году. В середине 1930-х годов он активно сотрудничал в «Литературной газете», писал статьи и рецензии.
Петр Незнамов погиб в октябре 1941 года в Дорогобуже в составе московского народного ополчения.
