335. «Высокий, плотный гражданин…»
Высокий, плотный гражданин,
Надев колесные очки,
Идет проспектом не один:
Ведет с собою каблучки.
Она идет, идет сама.
Она его уводит прочь.
Как неустойчива зима —
Страдает оттепелью ночь.
336. «Я проездом на беду…»
Я проездом на беду
Посетил звериную столицу,
Т. е. я гулял в большом саду,
Я рассматривал животных лица.
А теперь мартышка на трубе
Удочкою ловит дым багровый,
На боярских на воротах, на гербе
Бык и окунь волокут оковы.
Расплескалась чистая криница,
Хмара непутевая нависла;
На селе известная синица
По воду шагает с коромыслом.
Дятлы ветви тополя качают,
Раскачали и качают снова,
И глаза в листве не различают
Памятник чугунного Крылова.
337. «Раскрутился змеистый снежок…»
О.М.
Раскрутился змеистый снежок.
Путь заказан Владимиру чинный.
С двери отнят засов. Послух свечи возжёг
Чистой Матери Десятинной.
Ночь стоит. По морозу полозья скрипят.
Кони глазом косят озверело:
О дощатые стены домовья не в лад
Ударяется мерзлое тело.
338. «И вот теперь — в часы уединенья…»
И вот теперь — в часы уединенья
В присутствии недремлющих чудес,
Когда вы слышите своих сердец биенье, —
На воды, нежный луг, дворцы и лес
Защитою от злого разрушенья,
Друзья, зовите благодать небес;
Чтоб вечность саду дивному дала,
Молите нимфу Царского Села.
339. «Преимущество тех, кто остались в живых…»
Преимущество тех, кто остались в живых,
Только в том, что за ними права
О друзьях, о соперниках бывших своих
Произнесть приговора слова;
Преимущество в том, что не страшен ответ.
Не уколет насмешливый взор,
Потому что такого и взора-то нет,
Да немыслим и сам разговор.
В этом тихая скука и нудная боль,
Это зло, это холод и мрак…
Ни чужих поцелуев, ни чужого «позволь»
Не воротишь оттуда никак.
И тогда начинаешь смешное — любить,
Начинаешь дурное — жалеть,
Потому что тому, неживому — не быть,
То есть с нами не жить, не стареть.
Удивленья достойны и скупость людей,
И упрямство божественных жен.
Хороводу сентябрьских солнечных дней
Срок ничтожнейший положен.
340. «Отпусти. Нет сил тебе молиться…»
Отпусти. Нет сил тебе молиться,
А любить ко мне ты не придешь.
Древняя твоя столица
Спит еще. Над ней рассвет хорош.
Именно — хорош холодным светом,
Безразличным солнечным теплом…
В мире, брошенном поэтом,
Перекатывает поздний гром.
В этой зеленеющей пустыне
Всё зовется именем твоим.
Для чего — от века и поныне
Я такою мукою томим?
Для чего свою узнал потерю,
Если усыпленною душой
Я ни утру, ни себе не верю,
Что ты ночью не была со мной?
341. «31 августа»
Как судьбу косматую отрину,
Огоньки сгоню с болот.
Год назад я потерял Марину
И не знал об этом целый год.
Происшедшее теперь яснее,
Объяснимей лютый смысл утрат:
Сам того не зная — с нею
Я утратил милый Ленинград.
И когда, с высот склоняясь, в очи
Смотрят звезды бархатных очей,
Я утратил средь кромешной ночи
Зной и негу киевских ночей.
И еще — спасите, люди, люди! —
Боль и холод каменных сердец —
Залпы собственных орудий
Царскосельский ранили дворец.
Новое свершается крещенье
Той неравной танковой войны.
А в тебе и слезы, и прощенье,
Нежная, погибшая за ны…
342. «То кладбище Марьиной Рощи…»
Э.Г.
То кладбище Марьиной Рощи,
Где нынче всеобуча пункт,
Имеет разрыхленный грунт,
В нем влажные, тленные мощи.
А зелень здесь, будто на даче.
По пояс учебный окоп
Копает боец. Но задаче
Мешает откопанный гроб.
Бежать мне от смерти куда?
По совести — больше не надо:
Вперед на большие года
Довольно смертей Ленинграда.
Меня-то какие причины
От смерти спасали в бою?
В Москве я. О смерти Марины
За чаем от вас узнаю.
Вот — о совпаденьях рассказ.
Что в жизни случайностей проще:
Ее — я услышал от вас —
Вы видели в Марьиной Роще.
