Женщина показала на сшитый из шкур шатер. Ого! Настоящее типи, с какими предки нынешних волков кочевали по равнинам тысячи лет назад еще до великого Исхода других рас. Прямо как в музей сходил.

— Твоя нареченная там, — она подняла лицо к небу. — Луна смотрит. Это хорошая ночь для брака.

Демон закашлялся от неожиданности. Это что такое она имела в виду? Какой брак?

— Пригнись, — приказала женщина, а когда демон неохотно последовал ее словам, обмакнула палец в банку с резко пахнущей мазью и начертила у него на лбу какой-то знак. Раум неплохо разбирался в рунистике, но навскидку узнать символ не смог.

— Надеюсь, это не какое-нибудь ругательство, — проворчал он, чувствуя все нарастающее раздражение. Вся эта мистическая хрень и нетрадиционные магические практики здорово напрягали.

— Благословение, — коротко ответила шаманка. — Я ухожу. Теперь с вами будет только Луна и горы.

И действительно ушла. Очень мило с ее стороны.

Демон откинул лежащую внахлест шкуру, выполнявшую роль двери, и заглянул в шатер. Внутри оказалось неожиданно просторно — можно стоять в полный рост, причем не только ближе к центру. А еще жарко. Свет и тепло исходили от выложенного камнем очага посередине типи, где серый столб дыма поднимался вверх и уходил в вентиляционную дыру.

Аутентичненько. Можно сказать, полная реконструкция.

Раум шагнул внутрь, на ходу расстегивая пальто. Поначалу показалось, что шатер пустует, но нет. С дальней от входа стороны валялся ворох шкур, поверх которого разметалось знакомое рыжее золото волос. И сразу все остальное потеряло смысл. Демон прошел через шатер, опустился рядом с ней. Дженни спала, свернувшись как волчонок под меховым одеялом. Раум откинул прядь с ее лица, нежно провел по щеке, всматриваясь в знакомые черты с болезненной жадностью. Ей снился дурной сон — в ауре вспыхивали и гасли отголоски страха, обиды и боли. Захотелось обнять ее, утешить, защитить от кошмаров.

Неужели он действительно станет причиной, по которой она погаснет, замрет, превратиться в равнодушную куклу? Можно ли спасти ее от этой участи, не расставаясь с ней?

Он знал ответ. И от этого было больно.

Дженни беспокойно завозилась и перевернулась на спину. Сползшее одеяло открыло нагое тело, и Раум сглотнул, не в силах оторвать взгляда от молочно-белой кожи в россыпи веснушек. Снова вспомнилось ее обещание…

Внезапно стало очень жарко. Он стянул и швырнул на выстланную шкурами землю сначала пальто, потом жилет. Медленно расстегнул пуговицы на рубашке. Взгляд упорно возвращался к белому полушарию груди с розовой ягодкой соска. От смешанного с нежностью желания заныло в паху.

Разбудить? Или пусть спит?

Девушка жалобно всхлипнула во сне. Одинокая слезинка выкатилась из-под сомкнутого века, Раум стер ее пальцем.

— Тише, маленькая. Все хорошо, — хрипло сказал он, сам не понимая что несет. Его разрывало от противоречивых желаний. Разбудить рыжую жаркими поцелуями и овладеть. Взять, наконец, то, о чем так долго мечтал — настойчиво, яростно. И защитить, утешить, позаботиться. Но слишком тревожной была ее аура, выдавая, что девушке сейчас совсем не до любовных забав.

— Это сон, детка. Просто дурной сон. Просыпайся.

Дженни еще раз всхлипнула, дернулась и открыла глаза.

Переход между старой детской комнатой и освещенным костром шатром был настолько шокирующим, что сначала Дженни просто не поняла где находится. Душой она все еще была там, в прошлом. Наедине с неприкаянностью и бесприютной тоской, на которую обречен любой оборотень, утративший своего зверя.

Слезы потекли словно сами собой. Дженни скорчилась и зарыдала, оплакивая одинокую испуганную девочку, которой была когда-то.

— Что случилось, маленькая?

Теплые объятия. Голос — обычно насмешливый, а сейчас встревоженный и непривычно мягкий. Она даже не удивилась присутствию демона. То, что Раум здесь, рядом, когда ей так нужна поддержка, было правильно. Дженни вцепилась в него, уткнулась в плечо и заплакала еще горше. Ион обнял ее, баюкая в объятиях, словно ребенка.

— Тс-с-с, Дженни-плакса. Тебя кто-то обидел?

Она замотала головой. Никто не обижал ее, никто не заставлял возводить каменную стену между собой и своей волчицей. Она сама сделала это из- за ужаса перед разлукой с родными и желания ничем не отличаться от других детей.

Но человеком все равно не стала.

— Тогда что случилось? Тебя так расстроило, что шаманка сняла клеймо?

— А? — вопрос ослабил власть прошлого, заставил вспомнить о причине, по которой она здесь. — Она сняла?

— Как видишь.

Девушка чуть отстранилась и опустила взгляд, рассматривая чистую кожу на тыльной стороне ладони. От уродливой метки не осталось и следа.

— Хорошо… — пробормотала Дженни, почти не чувствуя радости.

Раум снова привлек ее к себе, заставляя откинуться на него, и девушка с благодарностью обняла его за шею. Воспоминание больно ранило, сделало ее беззащитной и уязвимой перед миром. А близость демона дарила удивительное ощущение защищенности и тепла. Всего того, чего ей так не хватало в детстве.

— Так что случилось, Джен? — мягко спросил он, вытирая слезы на ее щеках. — Почему ты плакала?

— Ничего… просто сон.

— Не ври мне, Дженни-скрытная-тихоня, — Раум поцеловал ее в нос. — Давай, рассказывай, что за пакость тебе снилась.

Она было открыла рот, чтобы отделаться ничего не значащими общими словами. Как делала всегда, рано усвоив, что никто не будет решать ее проблемы, кроме нее самой.

Открыла и закрыла. Потому что Раум ди Форкалонен не из тех, кто спрашивает из вежливости. Если бы ему было плевать, он бы сумел это объяснить. Максимально доходчиво и обидно.

— Я… тебе это может показаться глупостью…

— Рассказывай свои глупости.

И она заговорила.

Демон слушал молча. Только сжимал объятия крепче, когда голос Дженни начинал дрожать, поддерживая и напоминая: «Я тут, детка. Ничего не бойся».

С каждым словом потерянное прошлое вставало все ярче. Словно луч фонарика, гулял по темной кладовке, высвечивая давно забытый хлам и пыльные обломки детских игрушек. Недостающие осколки мозаики, выпавшие из памяти кусочки встраивались, собираясь в единую картину.

Теперь по-иному воспринимались осторожные и мягкие намеки матери. И ярко, словно это было вчера, вспомнилось откровенное удивление вожака Маккензи, когда он обнаружил, что подросшая дочка Бренды не умеет оборачиваться, и хуже того — уверена, что никогда и не умела.

Вспомнился мозгоправ, к которому мать водила ее трижды — слишком самонадеянный и настойчивый, он каждый раз доводил ее до истерики. После этих визитов Дженни замыкалась, не желая разговаривать даже с самыми близкими.

— Мне очень жаль, но ребенок, судя по всему, просто не хочет быть оборотнем, — заявил он после третьего сеанса. — Думаю, мы должны уважать ее выбор.

Мать решила, что надо уважать. Смирилась и даже не напоминала. И простить ее за это сейчас было трудно.

— Понимаешь, я же просто хотела быть хорошей! Не хотела, чтобы меня забрали…

— Понимаю. Детка, ты извини, но твоя мать такая же никчемная кукушка, как и моя.

Эти слова неприятно царапнули. Наверное, потому что были слишком близки к правде.

— Ты никогда не рассказывал о своей матери.

— Ей на меня плевать, — мрачно сказал демон. — Игретт ди Небирос- законодательница мод и самая изысканная женщина бомонда. Пока я был мелким и милашным, она любила меня тискать и называть «своим зайчиком», особенно на глазах у папарацци и подружек. А потом я подрос и стал хамить в ответ на попытки превратить меня в плюшевого мишку, и вся любовь сразу прошла. Во время развода она, чтобы вытащить из отца побольше денег, сплавила меня дядюшке Андросу, а он редкостная сволочь, — Раум скривился. — Сейчас мы не общаемся. Когда хочу узнать, как у Игретт дела, читаю светскую хронику.