Позвав ординарца, Палпатин велел ему принести себе успокоительного отвара. Обычно приятно пахнущий экзотическими цветами чай приводил Палпатина в хорошее расположение духа и настраивал на творческий лад. Император словно забывал о делах государства, и мог отправиться в оперу, насладиться высоким искусством.

Но сейчас было не до классических арий. Ему нужно было успокоиться и взять себя в руки, чтобы принять верное решение.

Клонов и весь персонал нужно перевезти, подумал Палпатин, и эта мысль была первой трезвой, холодной и расчетливой в том хаосе, что царил в его голове.

Император сделал еще один глоток, и спокойствие и трезвомыслие начали постепенно возвращаться к нему.

Об этом нужно было подумать заранее, как только Вейдер отправил его к Силе во второй раз.

Именно от Вейдера и нужно было спрятаться! Пока Альянс растрачивал свои силы, нападая на Корусант, нужно было прятаться самому!

Теперь… как провернуть это теперь?

Император отхлебнул еще глоток ароматной жидкости и прикрыл глаза.

Клонов много; их несколько тысяч, и перевезти их можно только на нескольких крейсерах. Оборудование; да, оборудование…

Но главное — это не клоны, которых можно понаделать миллионами, и не аппараты, в которых они выводятся. Главное — это люди, которые проделывают все эти операции.

И перевезти лабораторию — это значит, доставить в безопасное место врачей, ученых и образцы своих тканей. Главное — успеть сделать это, пока этот проклятый мальчишка не собрал силы для удара по Биссу. А он их соберет, в этом можно быть уверенным!

На сей раз о новом месте лаборатории не будет знать никто. Каминоанец преподал отличный урок Палпатину.

Не будет знать ни Дарт Вейдер, ни уж тем более Дарт Акс.

Так-так-так, как же поступить, как?

Альянс наверняка будет шпионить за всеми передвижениями в районе Бисса. Они уже шпионят, в этом тоже можно быть уверенным.

От их глаз не укроется какое-то крупное шевеление. Передвижения флота.

А вот на мелкие суда они внимания не обратят…

Для начала запустить пробный корабль, скажем, с оборудованием. Затем несколько клонов — на первое время.

Затем по одному — ученых, медиков, лаборантов… Затем образцы…

Пусть мальчишка развлекается, крушит клонов!

Он глуп, потому что слишком молод и горяч.

Вейдер глуп, потому что недоверчив, и очень долго ищет подвох. Он так и простоит, глядя, как Люк крушит все кругом, не в силах понять, что же не так, и почему победа не радует его.

Но на самом деле это будет не победа, а поражение. Окончательное их поражение, потому что Император укроется там, где его никто не найдет, и не будет болтливого каминоанца, чтобы рассказать о его тайной лаборатории.

Так-то!

Император, совершенно успокоившись, даже повеселел, и следующий глоток чая принес ему удовольствие.

…Но почему ему кажется, что чьи-то глаза наблюдают за ним из темноты..?

Несмотря на то, что данных от разведки не поступало, Люк настоял на том, чтобы силы Альянса стягивались к Биссу незамедлительно.

Видения говорили ему о победе, и Дарт Вейдер видел все то же самое, но, как и думал Император, злорадствуя, победа эта не радовала сердца Вейдера.

Но, несмотря на его недовольство, Советом было принято решение атаковать любой флот империи, как только тот покинет Бисс.

Вечером была назначена вечеринка у Леи; не то, чтобы светское мероприятие, нет. Скорее, домашние посиделки. Как сказал Люк, соберется лишь семья; И Вейдер не мог отказаться, хотя само слово «семья» звучало для него дико.

И они с Люком, еще раз осмотрев место, где нашли тело каминоанца, и пораспрашивав охрану, вечером направились к Лее.

Что Люк? Он мужчина; он так же, как и Вейдер, любил стрелять и размахивать сайбером. Его сердце было завоевать легко; несмотря на то, что он отверг руку Вейдера тогда, стоя над бездной, в глубине души он ее принял.

Он так же, как и Вейдер, служил Силе.

А Лея…

Лея — это женщина, и мысли ее неясны.

Она не позволила убить отца, поддавшись порыву. В этом она была едина с братом, и в большей мере, это его чувства руководили ею, когда она противилась против смертного приговора, вынесенного Вейдеру Альянсом. Это отчаяние Люка, немного узнавшего отца, заставило ее тогда, при расставании, прижаться к Вейдеру и прошептать «возвращайся». Она честно разделила с братом боль утраты; но разделить теперь с ним любовь к отцу, так просто и быстро, она не могла.

Сейчас опасность отступила; Люк восторженными глазами смотрит на сурового отца, который в его воображении рисуется просто воплощением силы и мужественности, и он уже не взывает к Лее за помощью и пониманием. И она оставлена один на один со своими чувствами и переживаниями.

Со своими сомнениями.

Увлеченный предстоящей войной Люк мог этого эгоистично не чувствовать, но Вейдер это видел как наяву, точно так же, как чувствовал обожженный Леей пальчик, когда она вынимала из духовки собственноручно испеченные кексы.

Можно было не пойти; сослаться на то, что у него с Акбаром предстоит долгий разговор на повышенных тонах…

Но сколько можно бегать от женщин?

Наверное, все же легче переговорить с дочерью, и ответить на все ее вопросы, среди которых есть немало неудобных и колких, чем жить с очередным недопониманием.

Да, Люк прав. Семья — это то, что требует внимания в первую очередь.

…Лея была уверена, что Вейдер откажется от приглашения и не придет. Она, как и он, совершенно не знала, как себя вести, и Вейдер, переступив порог ее дома, окунувшись в атмосферу ее растерянности, усмехнулся.

Ее отчуждение, ее непонимание и неприятие казались ему понятными и привычными, как его собственные чувства. Да, Лея — это его дочь, это упрямство и ершистость она позаимствовала у Энакина Скайуокера.

И хотя на Вейдера смотрели теперь темные глаза, так похожие на глаза Падме, он видел себя.

— Здравствуй, Лея, — произнес он, и она чуть заметно вздрогнула при звуке своего имени.

— Проходи… отец, — Лея запнулась, и выдавила слово «отец» через силу. — Будем ужинать?

— Благодарю, — ответил Вейдер, чуть улыбнувшись. Наверное, его улыбка была не самая приятная из тех, что она видела за свою жизнь. И теперь, стоя перед этим страшным человеком, ей трудно было поверить, что это — ее отец.

Люк, возбужденный, словно не замечал всех этих недомолвок и неловкостей. Рассеяно чмокнув сестру в щеку, он без лишних церемоний прошел в гостиную и плюхнулся в кресло. Кажется, пыл спора еще не угас в его душе, и он готов был продолжать доказывать Вейдеру свою точку зрения.

Впрочем, напряженная поза Леи — она уселась в кресло, словно палку проглотила, — и атмосфера, царившая в гостиной, даже самого толстокожего эгоиста навели б на нужные мысли. И Люк вызвался помочь дроиду-повару сервировать стол, деликатно оставив отца и сестру наедине.

Лея смотрела на Вейдера с вызовом; он не мог сдержать улыбки, вспомнив ее взгляд тогда, в их первую встречу.

«Да как вы смеете!»

Между ними все еще стояло впечатление от той встречи; и ей все еще чудился на нем черный шлем и непроницаемые темные стекла маски вместо глаз.

А он, разглядывая теперь Лею иными глазами, замечал то, что раньше ускользнуло от его взгляда — ее привычку вздергивать голову, словно она готова спорить со всяким, кто говорит с ней, и манеру сжимать губы…

— Да, можно было б догадаться, — произнес Вейдер, припоминая ту же встречу, и его лицо приобрело чуть более человечное выражение.

— О чем? — ершисто произнесла Лея, словно только и ждала повода поспорить.

— Ты говоришь так же, как и я, — ответил Вейдер. — Ты держишься так же, как и я. Ты похожа на меня. Очень.

— Сомнительный комплимент, — сухо ответила Лея. Вейдер усмехнулся:

— Наверное. Итак, — он глянул ей в глаза, и она ощутила прикосновение Силы. Так поглаживают по плечу, вместе с тем заставляя оставаться на месте. Лея, сопротивляясь, поняла, что, несмотря на все ее усилия, она не сможет теперь встать и уйти, как бы ей не хотелось; и вместе с тем чувство покоя внезапно снизошло на нее. Ах ты, подлец… А ведь было время, когда твоя сила на меня не действовала!