Но, сколько бы он ни пытался понять природу этой странной смелости, сколько бы ни исследовал сознание этой женщины, ответом на все его вопросы был лишь животный страх перед Дартом Аксом, панический, всепоглощающий, и от того… неестественный? Да, пожалуй, так.

Странно, страннно…

— Я сам сопровожу капсулу в медицинский отсек корабля, — сухо сказал Вейдер, жестом отстраняя всех прочь от Люка, лежащего без сознания. — Я не нуждаюсь в вашей помощи!

Склонившись над сыном, Вейдер провел по его щеке пальцами, обтянутыми черной кожей перчатки, и его Сила потекла по его механической конечности, поддерживая Люка.

Странно, подумал Вейдер, глядя, как бледное лицо Люка немного порозовело.

Когда-то так сделал Палпатин, поддерживая жизнь в нем самом. Обгоревший Энакин Скайуокер цеплялся за угасающую жизнь, и Палпатин протянул ему руку, помог удержаться.

И вот сегодня тот, кого он удержал над пропастью, лишил Палпатина последнего шанса на эту самую жизнь… Интересно, почему эта мысль не посетила его там, в пустыне, когда Палпатин явился убить его со своим новым учеником? Почему тогда не было ни колебаний, ни тени сомнений?

И почему именно сейчас его настигло это странное чувство, вкус которого он давно позабыл, и которое зовется раскаянием?

Почему именно сейчас, когда он помогает сыну, память его подсказала о Палпатине?

Ведь не станет же сын, подобно самому Вейдеру, желать смерти своему спасителю?

Что за чушь.

Вейдер покачал головой; нет, конечно, не перед Палпатином он чувствует вину. Палпатина он убил бы и еще тысячу раз безо всякого сожаления.

Вейдер сожалел о гибнущей Империи.

Он, именно он создал ее таковой, каковой она была на данный момент, раз за разом покоряя все новые и новые миры.

Он собрал ее по крупинке, отвоевывая у Космоса планету за планетой, он связал эти планеты транспортными артериями, нанизал их, как бусины на нитку.

А сегодня он сам разорвал эту нить. И скоро, одна за другой, планеты начнут скатываться с этой нити обратно в пустоту Космоса, и достанутся тому, кто первый подхватит, кто первый подставит руку под эти падающие бусины. Ведь больше нет железной руки, которая заставила бы их держаться вместе.

Вернись Вейдер, скинь он Палпатина и займи его место в Империи, и все было бы иначе. Он не стал бы прятаться, как крыса, по отдаленным планетам. У него достало бы сил, чтобы подчинить себе армию, и он сразился бы с Альянсом, и, вероятно, сохранил бы Империю в том виде, в каком оставил ее, но…

Но он не сделал этого. Вместо того он позволил все разрушить.

…и эти бусины соскальзывают с разорванной нити, и одна за другой скатываются в темноту и теряются…

Наверное, не раскаяние он испытывал; нет, конечно.

Это была горечь, горечь потери.

Он чувствовал, как рушится все, чему он посвятил всю свою жизнь, и совершенно непонятно, что придет на смену той системе, тому порядку, что приходит на смену прежней Империи. И в этой новой империи какое место займет он? Этого не знал никто, и никто не мог сказать ему этого наверняка.

И все это — ради тебя, Люк. Ради тебя и Леи.

Впрочем, в данный момент глядя на Вейдера, никто бы не сказал, что он сожалеет о чем-то.

Выпрямившись, убрав руку от лица сына, Вейдер кивнул головой:

— Идемте.

Дроиды активировали двигатели капсулы с Люком, и направились к транспортной линии, а Вейдер зашагал рядом.

Да, может, Люку и не угрожает никакой опасности, но приблизиться к нему отец не позволит никому…

Вайенс, на которого Вейдер уже не обращал никакого внимания, и который наблюдал сцену между врачом и бывшим главкомом, едва ли не ползком скользнул вслед за удаляющимся Вейдером. Какими-то странными, то ли прыгающими, то ли ползающими движениями, Вайенс проследовал за Вейдером, не сводя с высокой широкоплечей фигуры ситха своего одержимого взгляда. Больше всего в этот момент Вайенс походил на древесную пучеглазую лягушку, скачущую за приглянувшимся ей комаром.

И лишь когда за Вейдером закрылись прозрачные двери транспортного отсека, и его широкая спина скрылась из вида, Вайенс, нервно облизнув пересохшие губы, смог оторвать свой взгляд от преграды, за которой исчез ситх, и вернулся к ожидающей его Ирис.

Безумие, незаметно возвратившееся и захватившее все его существо, помогло Вайенсу восстановиться после трепки, которую ему устроил Вейдер, а может быть, просто притупило боль. Скорее всего, на шее Вайенса были серьезно пореждены связки и позонки, его перебинтованная голова не желала держаться прямо, клонилась к плечу, и Вайенс практически не двигал ею. От этой вынужденной неподвижности ему приходилось смотреть как-то искоса, снизу вверх, и это придавало его взгляду еще большее выражение абсолютной ненормальности, одержимости.

Но ни пережитое унижение, ни страшная боль, которую он, несомненно, испытывал, не заставили его хоть на миг отвлечься от его вожделенной цели.

Кровь Скайуокера!

Вайенс нервно облизнул губы, глядя на алеющие на перевязочных материалах пятна крови Люка. В натертой до блеска белоснежной медицинской чашке они казались ему такими же яркими и такими же желанными, как вишни.

Интересно, а какова на вкус кровь Скайуокеров?

Кровь Императора наполняла его невероятной мощью, но ведь Император — не самый сильный форсъюзер.

А какова на вкус Сила Скайуокеров? Какова на вкус абсолютная мощь Вейдера, и обжигающая молодая сила Люка?

— Я хочу их, — произнес Вайенс.

— Кого?! — воскликнула Ирис, совершенно сбитая с толку. Вид Вайенса с полуотломленной головой потряс ее до глубины души. Она даже перестала бояться его. Понимая, что одно неловкое дижение может привести к тому, что сломанные, раскрошенные позвонки могут повредить спинной мозг Вайенса, она в нерешительности протягивала руку к его лицу, и тут же отдергивала, не смея прикоснуться.

Поэтому его слова о каком-то желании она приняла за бред. Чего можно желать с переломанной шеей?!

Однако, Вайенс был серьезен и сосредоточен, как никогда.

— Надень-ка на меня воротник, — потребовал он, все еще глядя одержимым взглядом в след Вейдеру. — Не то у меня голова отвалится. Я хочу крови, их крови, понимаешь?! — в глазах Ирис появилось понимание, и Вайенс с шумом, словно принюхиваясь к чему-то, втянул воздух, прищелкнув языком. — Я хотел бы влить себе кровь Скайуокеров! Интересно, получится ли у меня почерпнуть их Силу?

— Но это сейчас невозможно! — воскликнула Ирис. — Ваша травма… при трасформации, когда вы будете испытывать боль, и мышцы будут сокращаться, может поизойти смещение позвонков, и последствия могут оказаться катастрофическими.

— А я тебе не говорю про сейчас, — ответил Вайенс, оборачиваясь к ней боком и глядя искоса своим ненормальным взглядом. — Для трансформации нужно много крови. Так постарайся мне набрать необходимое количество!

— Но как?!

— Придумай что-нибудь! Скажи, что берешь для анализов, — Вайенс гадливо поморщился. Впервые он задумался о природе своей Силы, и понял, что попросту паразитирует на своих донорах. Паразит; как пиявка или какое другое, такое же отвратительное существо.

Но в том-то и интерес! Присосаться к Скайуокеру и высосать его досуха!

— Это даже к лучшему, что Вейдер сломал мне шею, — продолжил Вайенс. — Теперь мне тоже нужно в медицинский отсек, и ты пойдешь со мной. Там посмотрим, что делать. Думаю, Вейдер, убедившись, что его сыну ничто не угрожает, спрячется в свое логово и будет зализывать раны. А ты тем временем проберешься к Люку… черт, я должен учить женщину, как заморочить голову мужчине! Придумай что-нибудь, улыбнись ему оприветливее. Главное — забрать столько крови, чтобы хватило на одну порцию. Интересно, а можно ли ее насытить мидихлореанами?

Ирис пожала плечами:

— Я что-то слышала об исследованиях в этом направлении, — отсторожно произнесла она, невольно поражаясь остроте ума Вайенса. Императру это пришло в голову не сразу; ему уже сделали первую партию клонов, генномодифицированных, улучшенных, и только после всех этих лет работы над его новыми телами он задал вопрос, а можно ли улучшить показатели по мидихлореанам.