— Люди, рыжехвостая, живут очень по-разному, — наставительно сказал он, уложив её сверху и поглаживая её спину. — И я, поверь, видел разные примеры, и вовсе не всем из них хочу следовать, только лучшим. И хочу быть с тобой — любым образом. И хочу от тебя рыжую дочь. Ты родишь мне рыжую дочь? Мы будем любить её и баловать, и учить магии, и найдём ей самого лучшего мужа, который тоже будет любить её и баловать, да же?

Дочь? Все же хотят сына, просто помешаны на сыновьях!

— Ты мне зубы-то не заговаривай, хорошо? Кем будет та дочь — твоим бастардом? И каково ей будет в жизни? Ты сам-то как рос — в семье обеспеченных и влиятельных людей, так?

— Я сам, рыжехвостая, довольно рано научился давать в глаз в ответ на все неудобные вопросы о моей матери, которую я узнал только в двадцать лет, так уж вышло. И ещё — в ответ на все шуточки и замечания о проклятых некромантах, которые не умеют ни чувствовать, ни понимать, ни слышать — а только убивать. Отцу моему пришлось ещё труднее, и он тоже справился. Одна моя сестра чудом избежала навязанного мужа-простеца. А вторую мы просто не дадим в обиду всем семейством. И тебя не дадим, если ты об этом.

— Я не сомневаюсь, что не дадите, — улыбнулась она. — Но твои родные далеко. А я очень не хочу, чтобы её величество приказала мне выйти замуж за кого-то, кого я в глаза не видела, но он ей чем-то хорош, и она желает вознаградить его Торнхиллом. И мной в придачу. Знаешь, сколько раз меня уже пытались в разговоре прощупать на этот предмет — за кого я пойду замуж? Потому что неплохой кусок. Потому что хорошие соседи-Телфорды, и с соседями через границу я тоже в какой-то мере замирилась. Но это сделала я, понимаешь, и не хочу делить плоды своего труда с кем-то, кто ради того палец о палец не ударил, и ради меня тоже. Глупость какая — тот единственный мужчина здесь, за кого я, может быть, вышла бы по желанию, а не по необходимости, совсем этого не хочет.

— А почему — «может быть»? — вкрадчиво спросил он.

— Потому что Юг и Север не свести.

— Кто тебе сказал?

— Ты сейчас это подтверждаешь.

— Да брось, я жить без тебя не могу. И Рональда убью — чтобы он больше не тянул к тебе свои грязные лапы, я просто жду завтрашнего слова королевы по этому вопросу.

— Это ты его по лицу приложил?

— А кто же? — усмехнулся он с великолепным самодовольством. — Кто ещё так сможет?

— Что у вас вышло-то? Ведь вышло? Где ты был весь этот месяц?

— Главным образом — валялся раненый в доме госпожи Бранвен, пусть хранит её господь и все те силы, которые за это здесь у вас отвечают.

— Раненый? — она даже приподнялась, нервно осмотрела его, не заметила ничего особенного. Даже свежих шрамов.

— Да, но ваши совы — невероятные целители, после них даже шрамов не остаётся.

— И это… Рональд?

— Его люди. Но ничего, я их перебил, почти всех, — глаза его заискрились. — Виаль не маг и вообще не воин, Оливье быстро поймал пулю, Ганса я посадил их стеречь, а сам — разгулялся.

— И… сколько их было?

— Достаточно много, — улыбнулся он совсем по-мальчишески. — Но меня учили драться с превосходящими силами противника. И использовать свои преимущества, а они у меня есть.

— Вот, преимущества. А ты говоришь — некромант, это плохо. Это замечательно. Мы бы никогда не отвязались от леди Маргарет, пока она бы нас всех не сожрала!

— Но, любовь моя рыжехвостая, с тобой я никогда не смогу выпустить свою силу наружу. Потому что эта сила губительна для всего живого.

— А надо? — поинтересовалась она.

— Иногда надо, — кивнул он.

— Пробуй, — пожала она плечами.

Если честно, она не верила в какую-то там особую бесконтрольную силу у человека, столько знающего и умеющего из области магии. Искренне считала лукавством и набиванием себе цены. Ну, сила, но как это — сила без контроля? Так ни с какой силой не бывает.

А с другой стороны, если он в минуты помрачения рассудка способен терять над собой власть настолько, что убивает всё живое — так об этом тоже следует знать и выяснить, как это бывает. И тогда уже понимать — лечится ли это, или только бежать без оглядки. И если бежать без оглядки — то хотя бы тому будет понятная убедительная причина. Это ж не алкоголизм, и не наркомания, это какой-то здешний местный бред!

Но она совершенно не могла представить себе Жиля, от которого нужно бежать.

Он хмуро взглянул на неё, будто она сказала что-то странное. Оглядел со всех сторон — в порядке ли? Что, сомневается в её разумности и здоровье? Ну, пусть.

Жиль встал с постели, прошёлся босыми ногами по периметру спальни, выставил за порог кувшин с розами, и, кажется, поставил защиту. Как от призраков. И на окно тоже. А после вернулся к ней и медленно снял с шеи свой вычурный крест.

— Если будет совсем страшно — возьми и надень на меня, хорошо? — прошептал он и вложил крест ей в руку.

Она посмотрела — крупный, серебряный, ажурный. Ничего себе так — силу сдерживает крест? Или это артефакт? Или ещё как?

А потом она подняла взгляд на него… и обомлела. Вокруг знакомого лица, да и вокруг всего него клубились серебристые щупальца — те самые, концы которых ей доводилось видеть, в последний раз — вот только что, в галерее дворца. Они показались ей невероятно красивыми — потому что искрились в магическом свете, очень изящно выплёскивались наружу и мягко охватывали её.

Он взял её за руки — просто взял за руки, остальное доделала его невероятная сила. Эти… загадочные штуки окружили её, и легко касались обнажённой кожи со всех возможных сторон, толкаясь, но не мешая друг другу — очень ласково, как его пальцы перед тем. Их было много, прямо очень много, и она — в центре. Для его языка и пальцев не было никаких запретных мест или действий, и для этого всего, похоже, тоже. Ей только что и осталось — податься ему навстречу, и целовать, потому что невероятные ощущения от тех щупалец просто не оставляли выбора — только хвататься за носителя силы и держаться за него, и ласкать его самой — ведь как иначе-то?

Раскрыться навстречу, принять его всего — какой есть. Что он там говорил? Сила? Ну да, сила, невероятная сила. Где и у кого ещё найдёшь столько невероятной и изысканной силы? Она и вообразить такого не могла!

И если он думает, что она теперь его куда-то или к кому-то отпустит — он глуп или наивен. А он, кажется, ни одно и ни другое.

Катерину разбудил стук в дверь. Громкий и настойчивый.

— Миледи, открывайте! Пора вставать!

Ох, это Грейс. А она тут… не одна, в общем. Крепко прижата к обнажённому мужскому телу. Гладкому и шелковистому, даже в тех местах, где волосы растут, удивительным образом шелковистому.

Попыталась пошевелиться и подняться — не тут-то было.

— Ну ещё немного, рыжехвостая, не уходи, — пробормотал Жиль, не открывая глаз и не разжимая рук.

Честно говоря, она и сама бы не отказалась — ещё немного, ибо спать хотелось немилосердно. Но увы.

— Поднимаемся, — она дотянулась и поцеловала его.

— Ладно, теперь можно, — из-под ресниц сверкнули глаза.

Он отбросил одеяло и два плаща, которыми они укрывались, сгрёб свою валявшуюся на полу одежду, коснулся губами кончика её носа и провалился в лавку. Эх, оказывается, любовник-некромант — это ещё и удобно, кроме всякого другого.

Всякое другое не вписывалось ни в жизнь Кэт Телфорд, дочери, жены, вдовы и землевладелицы, ни, тем более, в жизнь Катерины Корякиной. Совсем. Никак. Значит — я подумаю об этом после.

Впущенная в комнату Грейс тут же принялась ворчать — зачем цветы выставили, неужели так сильно пахнут, надо окно открыть — проветрить, сами говорили, воду сей момент Джесси принесёт, волосы вам расчешем, ой, а это что за сорочка, никогда не видела такой вышивки!

Что? Катерина глянула, куда показывала Грейс, и принялась хохотать. Ну да, под лавкой лежала сорочка из тонкого полотна, и ей эта сорочка, очевидно, была велика. И расшита какими-то диковинными зверями, здесь таких и впрямь не водилось.