— Так, — согласилась она.

— Значит, можешь уметь и атаковать. Давай начнём с огня. Зажигай. Чтоб на кончике каждого пальца, продолжительность — два вздоха. Не выйдет — как выйдет.

— Почему это не выйдет? — не поняла Катерина.

Собралась, вытянула руки, и сотворила языки пламени на кончиках всех пальцев. Ровно на два вздоха, как было сказано. А потом на три, на пять, на восемь.

— Невероятная точность, — восхитился Жиль. — За всю жизнь видел такую у одного лишь человека.

— У кого это? — спросил наблюдавший за процессом Оливье.

— У крестного, кардинала Вьевилля. Он ведь тоже универсал с преобладанием ментальной магии. Рыжехвостая, ты великолепна. Так, теперь надо пробовать атаку. Сделай, пожалуйста, много пламени — хоть бы и на меня, отобью.

— Что значит — много? Для чего?

— Для атаки, очевидно.

— Что для этого надо?

— Напасть.

А вот этого уже не вышло. Катерина не понимала, что нужно сделать, а Жиль не мог объяснить. Знание о мировой гармонии не помогало, потому что какая в атаке может быть мировая гармония? Это как раз нарушение той самой гармонии.

А когда на неё попробовали напасть, она рефлекторно ушла в невидимость.

— С магом бесполезно, маг увидит, — вздохнул Жиль. — Эх, рыжехвостая, ну что же ты? Я ума не приложу, что с тобой сделать, чтоб заставить не замирать и не прятаться в ответ на нападение, а бить. Ты вообще драться умеешь?

— Нет, — честно сказала Катерина.

Вот ещё, драться. Мужики всё одно сильнее, особенно здешние, а с бабами драться — себя не уважать.

— Ладно, зайдём с другой стороны. Ещё б я обращал внимание на то, как вас, универсалов, учат. Хоть спросил бы. Придётся импровизировать. Скажи, есть кто-нибудь, кого ты ненавидишь? Сильно? Вот прямо настолько, что хочешь побить. И ладони перед собой — на всякий случай. Сила — в них. На кончиках пальцев, но если ты захочешь — придёт изнутри и выплеснется наружу. Выпусти её.

Катерина задумалась. Вообще она всегда исходила из аксиомы, что бить и тем более убивать человека нельзя. Ну, поддать можно — немного, если выпросил, но это ж не то же самое! Пощёчину дать — чтобы привести в себя, иногда другого не слышат просто. Или… ей никогда не приходилось по-настоящему защищать свою жизнь? Или чью-то жизнь?

Ладно враги, но ведь есть и свои, точнее — которые называются своими, но ведут себя — как враги. И не щадят никого. Не пощадили ни беднягу Кэт, ни Дороти, ни её мужа, ни других — а ведь лично им никто из названных зла не делал. Она вспомнила рассказы о штурме Торнхилла, подумала, что будь она там, она бы попыталась вразумить этих невразумляемых, всех, с обеих сторон, даже с трёх, но её бы не послушали, и опять убили бы… и не заметила, как с её ладоней сорвалось пламя.

Сорвалось, опалило камни пола, сожрало оставшиеся на полу соломинки, раскатилось красивым полукругом и иссякло. И отдалось болью в пальцах.

Катерина смотрела на свои руки, на пол, потом опять на руки. Как? Как она это сделала?

Конечно, Мэгвин и Бранвен объясняли, как напасть — в случае чего, но они обе говорили совсем о другом. О том, как подчинить волю, заставить человека сделать то, что тебе нужно. Повернуть в другую сторону, затормозить, обездвижить, причинить боль, в конце концов. Но… не так, не про выжженную пустыню.

— Ты молодец, рыжехвостая, — Жиль стоял рядом и поддерживал её за плечи. — Да, нам нужно что-то вроде этого. Тебе нужно научиться жечь порождения смерти. Думай, что иначе они съедят тебя. И закусят ещё кем-нибудь. Только не Джеймсом, а кем поприличнее, Джеймс успеет убежать и спрятаться. Смотри, первую ступеньку ты преодолела, это здорово. А дальше я уже знаю, как.

Он отошёл, встал рядом, что-то сделал руками… и по полу к Катерине побежал сгусток тьмы. На ножках. Катерина подавила в груди визг и отскочила в сторону.

— Что это? Зачем?

По знаку Жиля Ганс убрал это себе в ладонь. Втянул.

— Это, рыжехвостая, чтоб ты поняла, с чем придётся иметь дело. Матушка моя, необыкновенная женщина, умеет создавать отличных пауков — как положено, с восемью ногами, мохнатых, крупных и очень быстрых. На них тренироваться — милое дело, парни мои пробовали. Я пока не столь искусен, поэтому — ну, что могу. Твоя задача — не испугаться и убежать, а встать и уничтожить. Он не живой. Но может причинить реальный вред — тебе, твоим близким, ну не знаю, кому ещё. Твоей Грейс. Придёт ночью и сожрёт её, если ты не убьёшь его сейчас. Понятно?

И тут же спустил с ладони ещё одного такого.

Катерина выпрямилась, сделала вдох, прикрыла глаза, наставила ладони, вспомнила визг призрачной леди Маргарет в коридоре… и сноп искр приземлился точно куда надо, комок тьмы исчез.

— Отлично, то, что надо. Продолжаем!

И они продолжали, пока у Катерины снова не затряслись ноги, и она не опустилась на пол совершенно без сил с вопящими от боли ладонями — будто кожу живьём содрали. Комков тьмы во время урока становилось два, потом три — мальчишки тоже умели что-то такое творить, и все эти штуки приближались к ней с разных сторон, нужно было успевать и поворачиваться. Но она поразила все цели, так ей было проще это про себя называть.

— Умница, рыжехвостая, — Жиль, попытался поставить её на ноги, не преуспел и просто подхватил и отнёс на лавку. — Нечего на полу сидеть, он холодный. Ганс, гретого вина. Добыть. Где-нибудь. Оливье, смотреть — вдруг пригодится.

И он снова делился с ней силой, да так, что боль отступала — она прямо видела этот тоненький серебристый ручеёк, от его ладони — в её. Видела не глазами, но — чем-то иным. Странным. Чего у неё никогда не было в родном доме.

А здесь, выходит, есть. И может приносить пользу.

Катерина шла по коридору с тарелкой груш в меду — тащила магу лакомство.

Вечер вышел сумбурным — они, как оказалось, провозились с тренировкой нападения едва ли не до ужина, и нужно было срочно освобождать зал — чтобы кормить всех-всех. Но метель снаружи утихла, и это означало — можно выбираться и смотреть, кто вылезет нынче.

Но пока они прятались в церкви и ожидали, так сказать, выхода, леди Маргарет и её воинство материализовались прямо в кухне и попытались стащить у Питерса сладкое. На груши их удалось приманить и задержать до того момента, когда появился вызванный из церкви Жиль, но почуяв, не иначе, приближение некроманта, леди сбежала и прихватила с собой всех своих кумушек.

Катерина видела как раз момент его прорыва на кухню, и у неё чуть сердце не остановилось от увиденного. Он первым сориентировался — что означают невнятные крики, несущиеся от входа в замок, и — сделался призрачным. Вот только что был живым и нормальным, а потом раз! — и сквозь него стало видно каменную стену. Сказал, что сам идёт туда, чтоб остальные шли за ним ногами, и — исчез. И это было почище любой виденной в тот день Катериной магии. Раз — и исчез. И всё.

И его мальчишки, оба, подтвердили, что это не просто нормально, но хорошо и правильно. И что Ганс уже тоже так умеет, а Оливье — пока нет, но непременно научится.

Правда, когда все они — и Джон, и Джейми, и Рон, и мальчишки — добежали до кухни, маг уже был там и доложил о неудаче. Ничего, сказал, завтра мы их поймаем. Заинтересовался, что миледи делала на кухне — и ему рассказали о знаменитых грушах. Увы, от первой партии остались всего две штуки, остальные безнадёжно испортились от встречи с бывшей хозяйкой, и Жиль сказал бросить их в печь — а то ещё, сказал он, доедать сейчас придёт. А те две целые штуки попросил отдать своим парням, не сталкивавшимся с подобным лакомством. Они только рады были.

Питерс же, счастливый от того, что его спасли от миледи покойной хозяйки, пообещал господину магу лично хоть всю вторую партию, которая как раз сейчас в печи. Но — ещё через некоторое время. Господин маг воодушевился, погнал всех мыться и спать, а себе попросил принести сладостей в комнату. Мол, у него дела. И выразительно так посмотрел при том на Катерину, впрочем, она сделала вид, что не замечает, потому что рядом обретались оба братца Телфорда и Рон.