Поднос с грушами доставили ей в комнату и очень попросили отдать господину магу — ведь миледи сама маг и не испугается его силы.

Потому ей и пришлось среди ночи идти к нему с тарелкой, накрытой крышкой.

Дверь была не заперта — только прикрыта. Господин маг с кем-то внутри разговаривал — опять в зеркало, что ли? Катерина открыла дверь и вошла.

Он снова сидел в одной рубахе, держал в руках зеркало, улыбнулся ей и сказал — сейчас, мол, минуточку. Она поставила на лавку блюдо, оглядела комнату — не убирались здесь сегодня, что ли, лентяйки? Завтра нужно объяснить кое-кому, что почём. Собралась поправить постель — так с утра и валяется, как попало — и услышала, о чём он говорит.

Говорит по-франкийски, и думает, что она его не понимает?

— Знаешь, здесь всё сильно запущено, как говорит твоя матушка. Куча возвращенцев, полный замок запуганных людей и один-единственный маг на две недели пути вокруг. И что за маг, скажу я тебе! Невероятной прелести молодая вдова, я таких раньше и не встречал, и вообще не думал, что такие бывают. Изрядный талант — и при этом полный неуч, представляешь? Я уже сто раз пожалел, что тебя с собой не позвал, тебе нашлось бы, чем заняться! Уж ты-то знаешь, как вытянуть из человека атакующую силу — да, представляешь, всё есть, и не умеет пользоваться, как вчера родилась! Да куда там, муж магом не был, простец как есть, и всё, и она б такой же померла, если б всё это не случилось. Полным неучем. Ну женщина ведь, а ты что думаешь, здесь готовы учить женщин, хоть бы и магов? Но какая красавица, не передать словами, или разве твой отец сумел бы, а я не умею. Да-да, про волосы, как рассвет над волнами, и глаза, как глубины моря близ Фаро, и сама бела, как облачко, и нежна, как лёгкий ветерок… Откуда знаю? А догадался.

Катерина стояла, ни жива, ни мертва. Вот как, значит, она видится со стороны. Полный неуч. Она, которая раньше была весьма образованным человеком, и говорила на двух иностранных языках, и ещё на двух читала, и просто знала, умела и могла очень много всего. И здесь тоже к её словам прислушивались — потому что и маг, и руки растут, откуда надо, и опыт жизненный, и рассудок. А тут, значит, вот так — и это чучело даже не догадывается, что она его понимает, и спокойно обсуждает её с каким-то приятелем! Вот так, Катя, смотри, где твоё место. Поставь еду, уберись, согрей постель и иди. Неуч. Полный.

Она даже не замечала, что слёзы текут ручьём, и что он изволил это увидеть, и мигом оказался рядом, и попытался обнять — но она вывернулась.

— Еда в тарелке, — сказала по-франкийски. — И доброй ночи, господин маг.

— Катрин!!! — взвыл он. — Милая, прекрасная, невероятная Катрин, прости меня, дурака, — на родном языке он заговорил вдвое быстрее, чем она. — А я бываю дураком, и нередко, ничему меня жизнь не научила. Если ты сейчас уйдёшь, я… Нет, не я. Ты. В общем, не уходи. Пожалуйста, не уходи.

Уж конечно, она не собиралась оставаться, рванулась к двери… и на полном ходу влепилась в его защиту, когда выставить-то успел, паршивец! Её скрутило страхом, и местами — болью, но она очень медленно, как сквозь толщу земли, протянула руку к двери и взялась за ручку.

И была мгновенно оттащена внутрь.

— Сумасшедшая, — он сгрёб её в охапку и прижал к себе.

Гладил — по спине, по голове. Прислонился спиной к двери, взял её за руки. Поцеловал сначала одну ладонь, потом другую. Принялся вытирать ей слёзы своей рубахой, да-да, задрал и принялся вытирать. Этого зрелища она уже не вынесла и рассмеялась — сквозь те самые слёзы.

— Вот, ты улыбаешься. Я прощён? Если тебе станет от того легче, можешь меня побить.

— Делать мне больше нечего, только бить тебя, бестолкового, — вздохнула она.

— Значит, отругай. Разбей об меня что-нибудь. Заставь сделать что-нибудь. Только не огорчайся, пожалуйста. И не лезь самоубиваться в моё защитное кольцо. Я не хотел обидеть тебя, правда. Мне случается делать глупости.

— Всем случается, — выдохнула она.

— Вот! А я признаю, что не знаю о тебе почти ничего. И не твоя вина, что никто не научил тебя толком пользоваться силой.

— Да всё я умею, что надо, что в обычной нормальной жизни надо. Знаешь, что я целый замок от копоти очистила в одиночку? А всю эту ерунду твою — нет, не умею, но и зачем она?

— Затем, что когда приходит конец — нужно защищаться. Иначе он придёт на самом деле, а не только на словах. И у нас тут намечается отличный, замечательный, жирный и весёлый конец, если мы все не впряжёмся.

— Да куда все-то, что от них толку!

— Применим. Завтра и применим. Хорошо, что сегодня ничего не вышло, и никто новый к ним не подался. Только груши. Парни сказали, что груши вкусные, — Катерина и не заметила, как оказалась вместе с ним на кровати, да ещё и у него на коленях.

— Так я ж принесла, — вздохнула она. — Груши-то.

— Правда? Так надо было сразу, как пришла, дать мне по башке и сказать — хватит болтать, пошли груши есть!

Она уже просто не могла не смеяться.

— Ты трепло. Ты знаешь об этом?

— Знаю. Мне с детства только и говорят о том все мои родные и все наставники.

— А на родном языке ты треплешься вдвое больше, чем на любом другом, так?

— Так, — его улыбка была просто до ушей. — Просто я не слишком долго здесь у вас прожил, поболтаюсь ещё — и тоже буду трепаться. Понимаешь, я вырос в Фаро, в доме франкийского посланника. Дома говорили понятно как, и на улице тоже понятно как, а потом ещё и в школе. Так что два языка у меня с рождения.

— А кто тебе тот посланник?

— Друг моего отца. У отца были… непростые обстоятельства, и он некоторое время не пользовался своим родовым именем, и служил графу, а потом герцогу Саважу, который спас его из неприятной ситуации. Вот мы и жили у него в доме, отец — и я.

— А твоя мать?

— Там были ещё более непростые обстоятельства. Я познакомился с ней, когда мне сравнялось двадцать лет, а до того не знал её совсем. Но сейчас они с отцом вполне счастливы и даже родили мне сестрёнку.

— Так уж и тебе.

— Первым делом себе, конечно, но она очень милая и я её люблю.

— А ты говорил — много младших?

— Так все дети Саважей, — пожал он плечами. — Старшие младше меня на два года, и дальше. И ещё другие друзья господина Жанно и отца — у них с юности большая и шумная компания, и у всех дети. На праздники мы собирались все-все-все, и в гости друг к другу ездили, и всегда была толпа детей всех возрастов.

Кэт выросла с Грейс, а сама Катерина — и вовсе одна. Она поняла, что немного завидует Жилю.

— А кто такая госпожа Анжелика, которую вспоминали твои ученики?

— Госпожа Анжелика — чудесная женщина, которая была мне вместо матери. Герцогиня Саваж. Боевой маг невероятной силы. Мать одного из двух моих лучших друзей. А её старшая дочь замужем за вторым моим лучшим другом, и я её тоже очень люблю. Как сестру, конечно же, — подмигнул он. — А ты? У тебя тоже должны быть братья, сёстры?

— Мой брат погиб в междоусобице вместе с отцом. Осталась только я. И то, после… некоторых событий я забыла всю свою жизнь. Всё равно что начала с начала.

— Как так? — тут же отреагировал он. — Как можно всё забыть?

— Говорят, я была мертва, — пожала Катерина плечами, — и меня вернула к жизни магия Старшего народа.

— Что? — он взял её за плечи и глядел, не отрываясь.

— Что слышал, — буркнула она, не глядя на него. — Наверное, я тоже вроде этих наших возвращенцев. Но в церковь зайти могу, и молиться, и крест ношу.

— Нет, ты определённо жива, это вне всякого сомнения. Но… что-то странное в тебе есть, это точно. Ладно, разберёмся. Упокоим всех ваших, кого следует — и разберёмся. Но ты говорила про груши!

— Да, в тарелке.

Он подтащил тарелку, снял крышку, облизнулся. Взял со стола нож… и дальше был смех и грех, потому что он резал груши на кусочки, груши в ответ плевались соком и уже слегка опавшими взбитыми сливками, а он складывал кусочки ей в рот, и сам тоже ел, и оба они смеялись, потому что было очень смешно.