А еще потому что это далеко не все, что беспокоило меня на протяжении этих дней.

Мы с Витей недолго поговорили о моей маме, о том, что открывшаяся правда не должна изменить моих чувств к ней. И так далее и тому подобное. Оттого я и не спешила делиться этой новостью со своим парнем. Что он может мне сказать? Ничего. Может посочувствовать или дать какой-нибудь бессмысленный совет, вроде «постарайся об этом не думать».

Краем глаза я увидела, что Макар, сидевший через проход от меня, слегка повернул голову в мою сторону, словно бы прислушиваясь к нашему с Витей разговору. Да, я так и продолжила тайком наблюдать за ним, как в первые дни нашего знакомства, ничего другого мне не оставалось. Мое сердце разрывали сожаления. Я жалела о том, что было, и о том, чему так и не суждено было случиться.

Узнать хорошую сторону человека и полюбить его, чтобы через мгновение навсегда потерять…

Макар казался мне загадкой, которую я только начала разгадывать. Я сумела увидеть в нем не только настоящую доброту, но и боль, печаль, какой-то горький цинизм, который говорил о существовании незаживающей раны на его душе. Я словно увидела в нем себя. Он тоже, как и я, чувствует себя чужим в этом мире.

Мне хотелось узнать его лучше, возможно, как-то помочь ему. Мне безумно хотелось просто быть с ним, и это желание продолжало изводить меня тонкой многогранной болью.

И я боялась, что это навсегда, что я вечно буду сожалеть о том, что между нами так ничего и не сложилось. Но при этом я точно знала, что все и правда произошло к лучшему. Ведь даже начни мы с ним по-настоящему встречаться, наши отношения стали бы похожи на минное поле, и я отлично понимала это. Неразделенная любовь ‒ паршивая штука, особенно такая, как моя.

Нет, на самом деле я не хотела возвращения к прошлому. Так было спокойнее, легче, проще. Хоть мне безумно не хватало Макара, со всем хорошим и даже плохим, чем было богато наше общение, я всегда знала, что этот парень не для меня.

Слишком красивый, популярный, богатый, слишком грубый для меня, правильной скромницы с заниженной самооценкой, чувствительной и ранимой.

Следующим уроком у меня был французский и, занеся свои вещи в класс, я вышла из него, собираясь купить пирожок с яблоком ‒ до обеда было еще слишком долго, а позавтракала я кое-как.

Когда-то уроки французского Власов использовал, чтобы говорить со мной без Витиного присутствия, со вздохом вспомнила я. Не успела эта мысль мелькнуть в моей голове, как ко мне подошел парень, о котором я так и не перестала думать за все дни, проведенные вдали от него.

— Привет, Ева, давно мы с тобой не разговаривали. Ну, что, прошел у твоего парня траур по матери?

Мое сердце чуть не остановилось, а потом забилось с удвоенной скоростью. Подняв голову, я посмотрела на него, и вид его лица, его глаз, находящихся меньше, чем в полуметре от меня, смешал мои мысли на несколько мгновений.

— Ты мог бы выразиться и с большим сочувствием, — наконец, сказала я, — Но, да, думаю, он пришел в себя, хотя, конечно, такая боль за неделю не проходит.

— Я и так весь иссочувствовался, разве по мне не видно? Оставил вас в покое, как ты просила.

— Ты же вроде говорил, что домогаться меня было ошибкой. Ты разве не поэтому оставил нас тогда в покое? — я скрестила руки на груди.

Во мне, было, всколыхнулась надежда на то, что Власов перестал подходить ко мне только из уважения к горю моего парня, но я постаралась погасить ее. «Ты и сама понимаешь, что пары из нас бы не вышло», напомнила я себе его слова.

— Мне всегда нравилось делать ошибки, — Макар улыбнулся, — будь я таким правильным, как Александров… Ладно, я хотел поговорить с тобой о другом. Я подслушал ваш разговор на прошлом уроке. Так, выходит, родители удочерили тебя, и от кого получила свою силу, ты не знаешь?

Мне было неприятно, что он вот так запросто полез в мою душу, грубо и неделикатно, но на самом деле все эти дни именно с ним мне и хотелось обсудить этот вопрос.

— Нет, даже не представляю. Я надеялась, мама скажет мне, кем был мой настоящий отец ‒ я и до этого знала, что мой папа мне не родной, и у него, и у мамы голубые глаза. А она ответила, что меня взяли из приюта.

— Знаешь, я бы удивился, если бы твоя мама не знала, что связалась с ангелом.

— Это почему? Разве они не выглядят точно так же, как люди?

— Все не так просто, как ты думаешь, — Власов задумчиво потер подбородок. — Я говорил тебе, что ангелам запрещено связываться с людьми. Им много чего запрещено, пользоваться магией, например. Бог установил очень жесткую диктатуру среди своих подчиненных ‒ все на благо человечества, конечно же. И чтобы ангел нарушил свое слово ради какой-то ничего не значащей интрижки на одну ночь? Это нереально. Что бы ни произошло между твоими биологическими родителями, это было очень серьезно.

В моем сердце словно повернулся кусочек льда. Мысль о родителях стала еще мучительнее, мою душу наполнила тревожная печаль, а вопросов стало больше, чем было до этого. Ангел и человек… что свело их вместе? Настоящая любовь или непреодолимая страсть? И что, о Господи, что же с ними случилось?

— Но как я оказалась в приюте? Если они любили друг друга так, что не могли сопротивляться чувствам несмотря ни на что, почему тогда они отказались от ребенка?

— Учти, что их любовь была вне закона. Думаю, их сам Бог покарал за противостояние его священной воле, а тебя они решили скрыть среди людей, чтобы никто не нашел тебя, ни ангел, ни демон.

Я провела руками по лицу. Все, что он говорил, было так ужасно, чудовищно, намного хуже, чем я могла себе представить. В моем воображении возникла картина трагической любви, окончившейся смертью, любви, в том числе ко мне, их ребенку, и от этих мыслей мое сердце словно на части раскалывалось. Когда я считала, что они бросили меня, я обижалась на них, ощущала себя ущербной, но почему-то выносить это чувство было легче, чем эту новую муку потери.

— Знаешь, я хорошо понимаю, что ты сейчас чувствуешь.

— Правда? — я с сомнением приподняла брови. — С тобой тоже произошло что-то подобное?

— Ага, тоже, — усмехнулся Макар. — Перед уничтожением моей планеты родители отправили меня на Землю, чтобы я рос под желтым солнцем.

Замечательно, он снова плюет мне в душу!

— Спасибо за поддержку, — прошептала я с яростью и уже собиралась пройти мимо него, но Власов остановил меня, придержав за руку.

— Прости, Ева, я пошутил. Просто мне самому нелегко об этом говорить. Дело… в моей матери, — произнес Макар через силу, и его лицо стало замкнутым.

Моя злость сразу же прошла, я видела, то, о чем он хотел сказать, было очень важно для него. Сможет ли он поделиться со мной чем-то настолько личным? Заглянув ему в глаза, я сжала его ладонь, чтобы ему было легче открыться мне.

— Ты успела многое узнать о моей семье, такое, о чем больше никто не знает. И мой отец… — он сжал зубы, и его лицо напряглось еще сильнее. — Мои единокровные братья говорят, что моя мать хотела забрать меня из этой семьи, но отец ей не позволил. И она просто исчезла. Что с ней произошло, я не знаю, точно так же, как ты.

— Макар, это ужасно… Ты действительно понимаешь, что я чувствую.

Мы держались за руки, смотрели друг другу в глаза. Между нами установилось какое-то хрупкое взаимопонимание, трепетное, но нестойкое. Я боялась как-то оскорбить его своей жалостью, но одновременно хотела показать ему, что он не один.

Мое сердце рвалось ему навстречу, в этот момент мне хотелось быть с ним так сильно, как ничего и никогда в жизни не хотелось. Макар приблизился ко мне, его дыхание коснулось моей щеки.

— Ева…

Я закрыла глаза. Моя душа увеличилась в тысячу раз, ее наполнила любовь, бесконечное нежное чувство, и одновременно мое тело словно опалило жарким огнем…

— Ева, вы с Власовым достойны друг друга. На этом с меня хватит, — внезапно прозвучало совсем близко от нас.