И в это мгновение воспоминания вернулись ко мне. Все, от чего я убегала, все, к чему стремилась.

Я вспомнила абсолютно все.

Каково это ‒ находиться в мире духов? Наверное, я и сама не сумела бы сполна ответить на этот вопрос. Это было похоже на сбивающий с толку водоворот образов, воспоминаний и эмоций. Стоило мне сконцентрироваться на чем-то одном, и это что-то приобретало материальность и форму, захватывало воображение, привлекало все внимание, а затем рассеивалось, не оставляя после себя ни пылинки, ни следа. Ничего, за что можно было бы уцепиться.

Это было похоже на нескончаемый запутанный сон.

— Ева, — послышался откуда-то теплый и ласковый голос.

Кто звал меня и откуда? Было ли это игрой моего воображения, всего лишь образом, идеей человека, которому я была дорога? Я чувствовала себя одинокой. Вокруг меня было слишком много всего, но одиночество мое было не выразить словами.

— Ева, сконцентрируйся, почувствуй мое присутствие.

Я постаралась сделать так, как велел мне незнакомый голос. Меня не нужно было уговаривать, ведь больше всего на свете мне хотелось ощутить рядом с собой присутствие другого существа.

Мир вокруг меня в очередной раз изменил свои очертания. Теперь это был прекрасный тропический сад, полный необычных южных растений.

Меня окружили невысокие пальмы и цикасы, кусты китайской розы и деревья франжипани, покрытые розовыми и желтыми цветами, испускающими нежный, чарующий аромат. Яркие листья растений, еще влажные, тяжелые после недавнего дождя, искрились и переливались в лучах полуденного солнца. Раскидистая крона баньяна, увешанного его корнями-лианами, была полна веселых птиц. Они перепархивали с ветки на ветку, оглашая округу тонким нежным постоянно повторяющимся свистом. Невдалеке можно было увидеть небольшую пагоду, сложенную из черного вулканического камня.

Я вернулась на Бали?

Нет. Конечно, нет. Все это лишь часть этих бесконечных сводящих с толку иллюзий, от которых я успела смертельно устать за это время. За это время… а сколько его прошло, этого времени?

— Ты можешь научиться этим управлять. Сконцентрируйся. Пожелай оказаться рядом со мной.

И я пожелала. Всей душой пожелала оказаться рядом с тем, кто обращался ко мне. С тем, кто желал мне добра, хотел помочь выпутаться из этой череды бессмысленных видений…

Внезапно рядом со мной возник высокий светловолосый мужчина, одетый в белый льняной костюм. Даже не совсем возник. Как-то сразу я поняла, что все это время он и так был здесь, только я не видела его.

— Уже много дней я пытался связаться с тобой, и наконец, ты меня услышала. Как я этому рад! — он раскинул руки в стороны с теплой улыбкой на лице.

— Но кто вы?.. — спросила я неуверенно.

— Конечно, ты меня не знаешь. Именно от меня ты и унаследовала свои ангельские силы. Я твой отец.

Так давно я хотела узнать своих настоящих родителей, поговорить с ними. Но почему-то мне все еще не верилось, что все это происходило на самом деле. Не очередная ли это иллюзия?

— Меня зовут Эрелим. Но если хочешь, ты можешь звать меня Артуром, во время моей последней земной миссии меня называли именно так.

— Значит вы… ангел?

— Нет, уже нет. Я был ангелом, но давным-давно лишился своей силы. Теперь я дух, и существую здесь, в мире духов. Всю жизнь я наблюдал за тобой, старался помогать по мере сил. И теперь я могу помочь тебе разобраться в том, где ты оказалась, и что с тобой происходит.

Жестом отец предложил мне пройтись по этому саду. Одна из его узких дорожек проходила по краю живописного декоративного водоема; над поверхностью воды среди круглых плоских листьев возвышались бутоны и уже распустившиеся цветы лотоса. Где-то совсем близко шумел водопад.

— Но что это за место? Почему я здесь?

— Это, можно сказать, подложка, обратная сторона физического мира. Здесь каждый видит то, что хочет, и то, что может видеть.

— Все это нереально? Конечно, я это понимаю, но на вид, совсем как настоящее, — я подобрала с дорожки один из цветков плюмерии, вдохнула его нежный цитрусовый аромат.

— Реально по-своему. Это трудно объяснить. Все, что было тобой, впечатления и эмоции, страхи и желания, хорошие и дурные воспоминания, все это остается частью тебя и никуда не может исчезнуть. Ты была ошеломлена всем этим, тебе было сложно сконцентрироваться на чем-то одном. Но здесь не так уж плохо.

Мне вспомнились слова Макара, «Мир духов переполнили злобные, страдающие сущности. И это ад. Ад в самом прямом смысле этого слова. Он не таков, как о нем говорят, огня там нет, там нет ничего, кроме боли, страха и мучительных воспоминаний, и не только твоих, но и остальных душ, что попали туда. Если ты думала, Ева, что этот мир справедлив, спешу тебя разочаровать. Он как гнилое яблоко, что с виду целое, но изнутри превратившееся в труху».

— Когда-то мне говорили, что мир духов ‒ это ад, полный мучительных воспоминаний.

— И это действительно так, для некоторых душ. Если при жизни человек не знал, что такое любовь, что такое добро и сопереживание, с чем он останется, лишившись своего физического тела? С тем, что создавал все это время. С самим собой, с тем, что он представляет из себя. Но не только, к сожалению. Проблема этого места такова, что подобное здесь притягивается к подобному. Силы ярости и разрушения, ненависти и страха, они будет во веки веков мучить тех, кому не посчастливилось попасть в их сети. И то, что за миллионы лет сумели создать из своей энергии все эти души, можно без всякого преувеличения назвать адом. Твой друг не ошибался в этом своем суждении.

— То есть я сейчас нахожусь в раю?

Немного странно было представлять, что в одном и том же месте честь духов горит в огне страхов таких же грешников, как они, а часть прогуливается по прекрасным садам из своих воспоминаний. Рай или ад в зависимости от угла восприятия.

— Нет, нет. Эту часть мира духов можно назвать чистилищем. Сюда попадают хорошие люди, которые не верят в Бога.

— О… То есть это не рай как таковой? Значит, чтобы попасть в рай, нужно обязательно верить в Бога, а других хороших людей он в свое царство не пускает? Что же это за жажда поклонения такая? — спросила я немного сконфуженно.

Отец мягко рассмеялся.

— На твое мнение о Боге слишком повлияли слова Макара Власова. Он, конечно, уверен, что знает все обо всем, но ему, в свою очередь, известно о мире только то, что он услышал от своего отца и Высших. А те не слишком заинтересованы в том, чтобы их подчиненные в Боге и ангелах видели добро и справедливость.

— Хорошие люди не могут попасть в рай, если не верят в Бога. Какая же эта справедливость?

— Бог пускает в свое царство всех. Абсолютно всех. Но не все приходят в его царство, не все хотят прийти в него. Первая заповедь гласит «Возлюби Бога», потому что любовь ‒ это сила притяжения. Когда люди умирают, их притягивает к тому, что они любят. И если они любят Бога, то оказываются в раю, если нет ‒ остаются на земле. И здесь, в свою очередь, сталкиваются со всеми проблемами, приобретенными за время жизни. Любой человек, как бы он не был «грешен», может попасть в рай, если действительно захочет этого. А заповеди, это рекомендации, призванные помочь людям, а не строгие заперты под угрозой Божьего гнева. Простой пример ‒ создание идолов, которое было запрещено еще во времена Ветхого Завета. Поклоняясь природной стихии, тотемному животному или предмету, а не непосредственно Богу, человек рискует после смерти остаться на земле рядом со столь любимым им предметом, вместо того, чтобы вознестись на небеса.

Звучало действительно… разумно и справедливо. Но мне все равно хотелось найти изъян в этом вовсе не идеальном миропорядке.

— Но если все мы были созданы Богом, как же он может обрекать часть из нас на адские муки?

— Все не так просто, как ты думаешь. Вселенная не может не существовать, она, как и Бог, просто есть. Зарождается и угасает, снова зарождается. Бесконечный круговорот. И Бог, как мировое сознание, обладает над ней неограниченной властью. Его воля направляет этот мир, ведет его к свету, и все действительно происходит к лучшему. Но над чем Бог не властен, так это над другими душами. Они подобны ему, обладают собственной волей, и так же, как и он, способны влиять на мир и менять его. Души должны прийти к нему по своей воле, и никак иначе. В этом есть некая справедливость.